Юность (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр"

– Сами… – снова зеваю, и почти не разлипая глаз, дохожу до бачка с кипячённой водой, обильно сдобренной лимонным соком, – буль-буль… посчитаете. Я… спать…

Десятая глава

– Опять-то вы по делам етим оборванским, – ворчала привышно Татьяна, помогая хозяйке одеваться и обтряхая с платья невидимые ворсинки, – и ходите, и ходите… ноженьки все сбили, а оно ить как в прорву! Етим што ни дай, всё проглотют и руку без спасибо откусют. Токмо дай! Уж кому-кому, а мне-то доподлинно известно, уж поверьте!

– Да я што?! – отстранившись чуть, всплеснула горничная руками, уловив недовольство Марии Ивановны, – Ходите, Господь с вами! Дело-то богоугодное, только больно уж, прости Господи, вшивотное! Ромашкой обсыпаетесь, а нет-нет, да и принесёте насекомую. Я-то што – привышная, да и пожила, а вот за-ради Наденьки вы б побереглись! Ей-ей, не за себя переживаю, а за барышню! Не кажная вша тифозная, оно и так. Но ведь коли принесёт в гимназию раз, да другой, оно ж и тово… невеста ведь, неудобно ж! Разговоры ж пойдут, и даже если промеж собой, да долго ли до других донесть!?

– Не ворчи, – привышно отозвалась Гиляровская, но кажется, всё ж таки призадумалась, – да и не будет сегодня… хм, персоналий с вошками.

– Я хоть и иду по делам оборванским, – поддразнила она горнишную, сощурив весело глаза, – но сегодня наш попечительский комитет собирается по делам сугубо благотворительным. Будем пить чай и разговаривать.

Она чуть вздохнула… дамы из благотворительного комитета натуры вполне дельные, вот только бы поменьше им светскости и побольше дельности! Но што есть, с тем и работаем!

– Ну хоть бы и так, – пробурчала для порядку Татьяна, подавая шляпку Наде, – а всё едино – неспокойно на душе, остались бы вы дома, хозяюшка?

– Ох, Татьяна, – улыбнулась Мария Ивановна, – вечная ты перестраховщица, вечно-то у тебя на душе неспокойно, да блазниться всякое.

– Так не впусте ж! – всплеснула руками упёртая горнишная, вздёрнув подбородок, – Студенты опять воду баламутят, известные безобразники! Оно ж…

– Всё, – прервала её монолог женщина, выходя за дверь, – в Москве вечно што-нибудь происходит, так што ж теперь, дома отсиживаться? Да и недалеко мы, на Тверском бульваре квартира. Пошли, Наденька.

По лестнице застучали каблучки, эхом отдаваясь в парадном.

– А хоть бы и так, – пробурчала Татьяна уже за закрытой дверью, оставляя за собой последнее слово. Проверив замок и засовы, она обошла квартиру, заложив руки за спину. Покачавшись на носках перед шкафчиком с наливками, вздохнула шумно, и отошла было, но тотчас почти вернулась назад.

– Так ить… выдыхается же… – она неуверенно потопталась перед шкафчиком, – да и не убудет, от рюмочки-то!

С рюмочки началось, а получасом позже Татьяна сидела на кухне с несколько раскрасневшимся лицом. Шумно отдуваясь, она сёрбала хозяйский кофий, отставив по-барски мизинчик. Не то штобы и шибко вкусно, какава куда как вкусней будет! Но и сказать етак невзначай среди ково надо, што позволяет себе, это дорогово стоит. Статус в обществе!

Сделав глоточек, горнишная неспешно обшаривала глазами стол, выбирая – чем бы закусить? Взять ли што мясное из нарезанных по чуть ветчин и колбас, или черпануть ложечкой кизилового варенья. Или может быть, ватрушку? Муки выбора делали её лицо одухотворённым и возвышенным, а нависшая над столом рука со сложенными щепотью пальцами так и просилась на картину с благочестивым сюжетом.

Вздохнув ещё раз, она начала переворачивать разложенный на столе пасьянс, слизав мимоходом капельку оброненного варенья с дамы пик. Пасьянс упорно не сходился, ну вот как сглазил кто!

– Поучать тебя не буду, – наставляла на ходу Мария Ивановна, чуть повернув голову, – ты барышня почти взрослая и вполне разумная. Об одном только прошу – больше слушай и меньше говори.

Девочка только вздохнула еле слышно, поведя плечами.

– Знаю, што ты у меня умница! – рассмеялась женщина, уловив недовольство дочки, вступающей в тот сложный возраст, когда хочется всё делать наперекор, – Помни просто, што это не твои гимназические подруги, а по большей части – скучающие дамы большей или меньшей степени светскости, находящие благотворительность развлечением.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Помню, – смиренно отозвалась Надя, – дамы эти фору иному жандарму дадут в стремлении покопаться корзине с грязным бельём. Да и в умении вести допрос, как мне кажется, не уступят.

– Не уступят, – весело согласилась мать, – вот и помни об этом!

По Тверскому бульвару текла многочисленная студенческая демонстрация, ставшая в последние годы явлением вполне рядовым. Выступления прошлого года были усмирены обычным для Российской Империи сочетанием репрессий и уступок, но на рубеже веков охранители, будто спохватившись, ещё туже затянули гайки.

Напугав обывателей и часть студенчества, репрессии скорее озлобили молодёжь, радикализируя и поляризуя их. Среди лозунгов, обычных для учащейся молодёжи – как-то академических свобод и тому подобных, всё чаще стали звучать требования откровенно политического характера. И если раньше таковые хоть и встречались, но всё ж таки были вторичны, то чем дальше, тем больше, студенчество политизировалось.

«Временные правила» за 29 июля 1899 года, согласно которым предоставлялось право отдавать студентов в солдаты за устроенные «беспорядки», с недавних пор начало действовать, и в марте 1900[16] года свыше четырёхсот «переписанных» студентов было отдано в солдаты. «Безсудные суды» проходили быстро, и нередко с нарушениями. Да собственно, все эти «суды» и были одним сплошным нарушением.

«Переписанные» студенты, исчисляемые многими тысячами, ожесточились, и демонстрации их чем дальше, тем больше переставали быть мирными. И чем ближе приближалась годовщина ходынской трагедии, тем больший накал принимало противостояние.

– Ох ты ж господи, – крестилась не переставая не старая ещё женщина, глядя на колонну молодёжи с испуганным видом. На рано поблекшем её лице отпечатался извечный испуг маленького человечка, который с детства приучен к покорности и страху божиему. Живут такие всю жизнь, довольствуясь самым малым, и пуще всего на свете боясь, как бы чего не вышло, да так и умирают в гноище раньше срока.

– Опять эти бунташники, – напуганным фальцетом, ввинчивающимся в уши против воли, причитала она истерично, – и што им не хватает-то, прости Господи!? Обуты-одеты, с голоду не пухнут, а всё туда же!

– Гарантий личных прав и свобод, – отозвался немолодой мещанин с облезлой короткой бородкой, по виду из тех небогатых купчиков, которые белкой в колесе крутятся в крохотной своей лавчонке, с трудом обеспечивая шаткий достаток себе и домочадцам.

– А я што? – тут же отмежевался он, стушевавшись под чужими взглядами, – Прочёл токмо, што на лозунгах написано. Личных прав и свобод им, отмену репрессий и свободу задержанным товарищам. Как есть, так и чту!

– Оно и читать такие вещи не следует, – наставительно пробасил высоко над головой Нади тухлый голос, и вперёд начал протискиваться одышливый красномордый молодец. Таких молодцев, разной степени одышливости и упитанности, вдруг стало неожиданно много.

– Пойдём-ка, – встревоженная Мария Ивановна потянула дочь назад, подхватив под руку, – сдаётся мне, што Татьяна в кои-то веки оказалась права!

– Осторожней! – с трудом удержавшись на ногах, бросила она в спину толкнувшему её приказчику, пахнущему потом и прогорклым лампадным маслом. Вздёрнув возмущённо подбородок, она наклонилась отряхнуть подол, и тотчас же толпа увлекла её за собой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не слишком заботясь о вежливости, мо́лодцы начали протискиваться к студентам, толкая и зацепляя с собой публику, более напуганную, нежели возмущённую. Национально-патриотическое «Русское собрание[17]», задумывавшееся как славянофильский литературно-художественный клуб правого толка, получил неожиданно мощную государственную поддержку и развернулся необыкновенно широко.