Тысяча и один призрак - Александр Дюма

— Он вас повесил? Но мне кажется, напротив, что вы оказали ему эту печальную услугу.

— Ну да, конечно! Я был уверен, что все сделал как следует. А оказалось, что я ошибся! Но как это он не воспользовался моментом, пока я висел, и не спасся?

Я подошел к трупу и приподнял его. Он был уже окоченевший.

— Да потому что он мертв, — сказал я.

— Мертв, — повторил палач. — Мертв! А, черт! Это еще хуже. В таком случае надо спасаться, господин аббат, надо спасаться!

И он встал.

— Нет, — решил бедняга, — я лучше останусь. А то он еще встанет и погонится за мной. Вы же святой, и вы меня защитите.

— Друг мой, — сказал я палачу, пристально глядя на него, — тут что-то неладно. Вы только что спрашивали меня, зачем я пришел сюда в этот час. В свою очередь я спрошу вас: зачем пришли сюда вы?

— Ах, бог мой, господин аббат, все равно придется вам сказать об этом когда-нибудь. Ладно! Слушайте…

Он попятился назад.

— Что такое?

— А тот там не шевелится?

— Нет, успокойтесь, несчастный совершенно мертв.

— О, совершенно мертв, совершенно мертв… Ну, все равно! Я все же скажу вам, зачем я пришел, и если я солгу, он уличит меня, вот и все.

— Говорите.

— Надо сказать, что этот нечестивец слышать не хотел об исповеди. Он лишь временами спрашивал: «Приехал ли аббат Мулль?» Ему отвечали: «Нет еще». Он вздыхал, ему предлагали священника, он отвечал: «Нет! Я хочу только аббата Мулля, и никого другого».

— Да, это я знаю.

У подножия башни Гинетт он остановился.

— Посмотрите-ка, не видно ли аббата Мулля?

— Нет, — ответил я.

И мы пошли дальше.

У лестницы он опять остановился.

— Аббата Мулля не видать? — спросил он.

— Нет, вам же сказали.

Нет хуже человека, который повторяет все одно и то же.

— Тогда идемте! — сказал он.

Я надел ему веревку на шею, подвел к лестнице и сказал: «Полезай». Он начал подниматься без замедления, но, взобравшись по лестнице на две трети, приостановился и сказал:

— Слышите, я должен посмотреть, действительно ли аббат Мулль еще не приехал.

— Смотрите, — ответил я, — это не запрещено…

Тогда он взглянул в последний раз в толпу, но, не увидев вас, вздохнул. Я думал, что он уже покончил со всем и что остается только толкнуть его, но он заметил мое движение и воскликнул:

— Стой!

— Ну что еще?

— Я хочу поцеловать образок Божьей Матери, который висит у меня на шее.

— А, это очень хорошо, конечно, целуй.

И я поднес образок к его губам.

— Что еще? — спросил я.

— Я хочу, чтобы меня похоронили с этим образком.

— Гм-гм, — сказал я, — мне кажется, что все имущество повешенного, находящееся при нем во время казни, принадлежит палачу.

— Я так хочу! Я хочу! Я хочу…

Терпение мое лопнуло. Он был совершенно готов, веревка была на шее, другой конец веревки был на крючке.

— Убирайся к черту, — воскликнул я и толкнул его.

— Божья Матерь, сжалься.

Ей-богу! Это все, что он успел сказать. Веревка задушила сразу человека и слова. В ту же минуту, как это всегда делается, я схватил веревку, сел ему на плечи — и все было кончено. Он не мог быть на меня в претензии, я не заставил его страдать.

— Но все это мне не объясняет, почему ты явился сюда сегодня вечером.

— О, это-то труднее всего рассказать.

— Ну хорошо, я тебе сам скажу: ты пришел, чтобы снять с него образок.

— Ну да! Черт меня попутал. Я сказал себе: «Ладно! Ладно! Ты хочешь. Это легко сказать, а вот когда ночь настанет, то, будь спокоен, мы посмотрим. И вот, когда настала ночь, я вышел из дому. Тут поблизости я оставил лестницу и знал, где ее найти. Я прошелся, вернулся длинной окольной дорогой и когда увидел, что на равнине уже никого нет, приставил лестницу, влез, притянул к себе повешенного и снял цепочку…

— И что?

— Ей-богу! Верьте или не верьте — как хотите. Как только я снял с шеи образок, повешенный схватил меня, вынул свою голову из петли, просунул в нее мою голову и, ей-богу, толкнул меня, как раньше поступил с ним я!

— Не может быть! Вы ошибаетесь.

— Разве вы не застали меня уже повешенным, да или нет?

— Да.

— Уверяю вас, я не сам себя повесил. Вот все, что я могу вам сказать.

Некоторое время я размышлял.

— А где образок? — спросил я.

— Ей-богу! Ищите его на земле, он здесь где-нибудь, поблизости. Когда я почувствовал, что повешен, то выпустил его из рук.

Я встал и поискал глазами на земле. Луч луны светил мне и как бы помогал в моих поисках. Я поднял реликвию, подошел к трупу бедного Артифаля и надел ему образок опять на шею. Когда медальон коснулся его груди, по всему его телу будто дрожь пробежала, и из груди вырвался стон. Палач отскочил назад. Этот стон осветил мою память. Я вспомнил: в Священном Писании говорится, что во время изгнания бесов последние, покидая тела одержимых, исторгали из них стоны. Палач дрожал, как лист.

— Идите сюда, друг мой, и ничего не бойтесь.

Он осторожно приблизился.

— Что вам угодно?

— Надо вернуть этот труп на его место.

— Ни за что! Вы хотите, чтобы он еще раз повесил меня?

— Не бойтесь, мой друг, я ручаюсь за вашу безопасность!

— Но, господин аббат! Господин аббат!

— Идите, говорю вам.

Он сделал еще шаг вперед.

— Гм, — прошептал он, — я боюсь.

— Напрасно, мой друг. Пока на теле образок, вам нечего бояться.

— Почему?

— Потому что у демона нет власти над ним. Этот образок охранял его, а вы его сняли, и тогда бес направил его душу злу, которое раньше отгонял от него добрый ангел, теперь же оно вселилось в несчастного.

— В таком случае как объяснить стон, который мы только что слышали?

— Это застонал бес, когда почувствовал, что добыча ускользает от него.

— Так, — сказал палач, — это, действительно, возможно!

— Так оно и есть.

— Ну, так я повешу его опять на его крюк.

— Повесьте. Правосудие должно быть совершено, приговор должен быть исполнен.

Бедняга еще колебался.

— Ничего не бойтесь, — подбодрил я его, — я за все отвечаю.

— Дело не в том, — возразил палач, — не теряйте меня из виду и при малейшем моем крике поспешите ко мне на помощь.

— Будьте спокойны.

Он подошел к трупу, поднял его тихонько за плечи и потащил к лестнице, говоря ему:

— Не бойся, Артифаль, я не возьму образок. Вы следите за мной, господин аббат, не правда ли?

— Да, мой друг, будьте спокойны.

— Я не возьму у тебя образок, — продолжал мирно палач, — не беспокойся, как ты хотел, так тебя с ним и похоронят. Ведь он не шевелится, господин аббат?

— Вы же видите.

— Тебя с ним похоронят, а пока что я тебя возвращу на твое место, согласно желанию господина аббата, а не по своей воле, ты понимаешь!..

— Да, да, — сказал я ему, невольно улыбаясь, — но поторапливайтесь!

— Слава богу! Кончено! — сказал он, отпуская тело, которое он прикрепил на крюк, и соскакивая на землю одним прыжком.

Тело закачалось на виселице, безжизненное и неподвижное. Я опустился на колени и приступил к молитвам, о чем меня просил Артифаль.

— Господин аббат, — произнес палач, становясь рядом со мной на колени, — не согласитесь ли произносить молитвы громко и медленно, так, чтобы я мог повторять их за вами?

— Как, несчастный! Неужели ты их забыл?

— Мне кажется, что я никогда их и не знал.

Я произнес пять раз «Отче Наш» и пять раз «Богородицу», и палач повторял их за мной. Покончив с молитвами, я встал.

— Артифаль, — сказал я тихо казненному, — я все сделал для спасения твоей души и вверяю тебя покровительству Божьей Матери.

— Аминь! — добавил мой товарищ.

В эту минуту, как серебристый водопад, лунный свет залил бездыханное тело. В церкви Божьей Матери часы пробили полночь.

— Пойдем, — обратился я к палачу, — больше нам здесь нечего делать.

— Господин аббат, — произнес бедняга, — не будете ли вы так добры оказать мне последнюю милость?

— Какую?

— Проводите меня домой; пока дверь не захлопнется за мной и не отделит меня от этого разбойника, я не буду спокоен.

— Идем, мой друг.

Мы ушли с площади, при этом мой спутник оборачивался чуть ли не после каждых десяти шагов, чтобы убедиться, висит ли повешенный на своем месте. Ничто там не шевелилось. Мы вернулись в город. Я проводил палача до его дома. Я подождал, пока он зажег в доме огонь, затем он запер за мной дверь, через дверь простился со мной и поблагодарил меня. Я вернулся домой в умиротворенном состоянии. На другой день, когда я проснулся, мне сказали, что в столовой меня ждет вдова вора. Лицо ее было спокойное, почти радостное.

— Господин аббат, — заговорила она, — я пришла поблагодарить вас. Вчера, когда пробило полночь в церкви Божьей Матери, ко мне явился муж и сказал: «Завтра утром отправляйся к аббату Муллю и скажи ему, что милостью его и Божьей Матери я спасен».