Упрямица - Ширл Хенке

В ее взгляде чувствовался неподдельный интерес.

– Война очень изменила тебя.

В ответ он сверкнул улыбкой.

– Подожди, ты еще не то увидишь… И, я надеюсь, будешь довольна.

Мерседес никак не собиралась затевать с ним долгую беседу, тем более на интимные темы. Поэтому она вновь вернулась к проблемам Гран-Сангре.

– У Хиларио имеется всего лишь около десятка пастухов, кто хоть как-то способен взобраться на лошадь и управляться со стадом. Перед твоим отъездом их было около ста.

– Я постараюсь нанять кое-кого в Эрмосильо. Там всегда околачиваются оставшиеся не у дел наемники, кому заработанные несколько песо не помешают.

– У нас нет этих песо, чтобы заплатить им, – напомнила ему она. – Разве только мы продадим кое-что из фамильных ценностей.

– Чтобы спасти Гран-Сангре мы, вероятно, так и поступим, но не сейчас. Пока мы воздержимся. Я подсобрал кое-какое золотишко за эти годы. Его немного, но для начала нам хватит.

– Могу вообразить, какими способами ты добывал свое золото, – не удержалась Мерседес от ядовитого намека.

– Нет, моя дорогая супруга! – мрачно возразил Ник. – Того, что на самом деле происходило, вообразить ты не сможешь. Никогда, ни в каком самом страшном сне. И я тебе не посоветовал бы и помышлять об этом, – добавил Ник, и она уловила некий испуг в его глазах, будто он на мгновение увидел привидение.

Оба надолго замолчали, и молчание это постепенно стало их тяготить.

Чтобы нарушить его, Мерседес заговорила первой:

– Я видела немало праздношатающихся молодых мужчин на площадях и на базарах в Эрмосильо. Вполне возможно, что они согласятся поработать на тебя. Думаю, тебе следует отправиться туда сегодня.

В его настроении мгновенно произошел перелом, словно солнце выглянуло из-за туч. Он сказал почти весело, хотя слова его никак не вязались с шутливой миной на лице:

– О да! Как ловко ты все придумала – услать меня в Эрмосильо, куда скакать два дня на хорошем жеребце, а тебя оставить тешиться одиночеством в своей спальне. Кто знает, может, счастье улыбнется, и я упаду с лошади и сломаю себе шею. Всадника на каждом шагу ждет открытая могила.

Мерседес знала эту старую поговорку и не любила ее. Она недовольно поморщилась:

– Не строй из себя героя мелодрамы, Лусеро. Если весь сброд Бенито Хуареса не сладил с тобой за четыре года, то уж увеселительная прогулка в Эрмосильо никак тебе не повредит. Разве тебе не требуется слегка развеяться?

Он приложился губами к ее запястью:

– О, как нежно заботится обо мне моя жена!..

Вместо поездки в столицу штата Николас, сопровождаемый Хиларио, направился осматривать дальние пастбища, передав Мерседес через слугу, что будет отсутствовать до конца недели. Он нашел законный предлог уступить требованиям Мерседес оставить ее в покое, не уронив при этом собственного достоинства.

Путешествие было сопряжено с такими трудностями, которые даже Нику, привыкшему к изнурительным долгим рейдам верхом, показались чрезмерными.

Путь проходил по гористой, выжженной солнцем пустыне. Они выискивали редкие источники, куда тянулись лошади и скот, но неизвестные двуногим хищникам, посланным добывать пропитание для обеих враждующих армий.

Фортунато было не впервой проводить целый день в седле под безжалостным солнцем, а ночь – на холодных камнях. Завывания волков и койотов убаюкивали его, навевая крепкий сон.

Хиларио следовал за ним как тень, не скулил, не жаловался, не выказывал ни малейших признаков усталости, несмотря на то что был вдвое старше патрона. Старый вакеро [5] родился и вырос в дикой пустоши Соноры, где воздух был так разрежен, что почти неощутим, и налетавший порывами ветер словно сдирал кожу с живого мяса. Температура доходила до девяноста градусов по Фаренгейту в полдень и падала до двадцати с наступлением сумерек.

На протяжении первого дня пути старик был почтителен и сдержан соответственно своему низкому общественному положению – ведь он был всего лишь простым табунщиком, сопровождающим господина. В тот вечер Николас откупорил бутылку мескаля, когда они устроились рядышком у огня, готовя себе примитивный ужин. Хлебнув порядочный глоток живительного напитка, Фортунато протянул бутыль старику:

– Эта штука согреет нас ночью.

Хиларио изумился. Он не сразу потянулся за бутылкой. В его умных, далеко не старческих глазах вспыхнуло любопытство. Он изучающе посмотрел на хозяина:

– Война сильно изменила вас, сеньор.

– Жена мне сказала то же самое.

Ник хитро улыбнулся.

– В былые времена вы меня и близко бы не подпустили к себе, – сказал Хиларио.

Жилистый, иссушенный ветрами вакеро аккуратно приложился к горлышку, сделал маленький глоток и вернул бутылку патрону.

Без колебаний Фортунато повторил процедуру. Бутыль вновь перешла в руки его спутника. На этот раз старик действовал смелее. Блаженное тепло ощутили и хозяин, и работник.

– В былые времена у нас не было общих дел.

– Да, тогда вы были еще юнцом… Что ж, мы все взрослеем, стареем и, может быть, умнеем… если судьба к нам благосклонна. Но бывает и наоборот. Нельзя предугадать, как распорядится судьба. С судьбой не поспоришь…

Николас удивленно приподнял бровь:

– Ты рассуждаешь как заправский солдат.

– Я научился принимать все, что судьба мне пошлет. Не думаю, что Господь и его ангелы больше интересуются каким-то табунщиком, чем солдатом. И тот, и другой им одинаково безразличны. Это лишь глупые пеоны молятся Богу и надеются впустую, что Бог их услышит.

Он начал скручивать сигарету. Николас сделал то же самое.

Они покуривали и прикладывались к бутылке в обоюдном молчании.

– Я расскажу вам историю о пеонах в Пуэбло-Сан-Исидор.

От выпитого мескаля глазки старика заискрились.

– Это поместье моего соседа, старого дона Эстебано? Не так ли? – спросил Фортунато.

– Да. Но эту злую шутку судьба могла сыграть с любым, кто трудится на земле. Не берусь утверждать, что это чистая правда, но…

Старик напустил на себя простодушный вид и начал свой рассказ:

– Как раз накануне сева пеоны пришли к священнику и попросили разрешения вынести на поле статую их святого покровителя, чтобы солнце хорошо прогрело пахоту и урожай стал бы богатым. Священник дал согласие, и они так и поступили. Зерно пошло в рост, и молодые побеги наливались соком на славу, но затем солнце раскалилось докрасна, наступила страшная засуха, и растения стали хрупкими, ломкими.

Опять крестьяне пристали к священнику и потребовали у него статую Богородицы. И опять тот согласился, и Святую Деву поставили в поле, чтобы она на этот раз вымолила дождь. Что ж, дожди начались, но не такие, о которых они просили, а разверзлись хляби небесные, и жуткий ливень зарядил на много дней. А когда он наконец прекратился, все злаки прибило к земле. Весь урожай погиб. Остался лежать в грязи и сгнил на корню.