Упрямица - Ширл Хенке

Бормоча вслух бесчисленные проклятия, Ник докурил и погасил сигарету, а потом вновь растянулся на слишком широкой для него одного кровати.

Ник проспал чуть ли не до полудня – роскошь, которую он не мог позволить себе в трудных походах.

Когда он вошел в столовую, Бальтазар отвесил ему глубокий поклон. Ник не обнаружил в комнате Мерседес, но заметил, что к кушаньям, выставленным на буфете, уже притрагивались.

– Моя жена, кажется, поднялась спозаранку?

– Донья Мерседес всегда встает в шесть, господин. Она совершает прогулки верхом, а после завтракает – обычно не здесь, а на открытом воздухе. Сейчас она занимается счетами. Должен ли я пригласить ее сюда?

– Нет, не надо ее беспокоить… пока.

– Приказать ли Ангелине приготовить для вас что-нибудь особенное на завтрак?

– Скажи, чтобы поджарила кусок мяса и чтобы он был с кровью, – проинструктировал Ник старого слугу, зная вкус Лусеро.

– Конечно, патрон. Она все сделает как положено, – откликнулся Бальтазар и поспешил на кухню.

Нику предстояло еще многому учиться и многое осваивать, несмотря на то что Лусеро усердно и с удовольствием натаскивал его, готовя к предстоящей жизни в Гран-Сангре. Ник, например, одинаково хорошо действовал обеими руками – умение, унаследованное им от матери и необходимое для профессионального солдата, но Лусе был правшой, так что Нику придется оперировать в основном только правой рукой. Или еще такая мелочь – Ник любил французскую кухню, блюда, изготовленные в нежном соусе, но его мексиканский сводный братец презирал все иностранное и предпочитал мясо, зажаренное на решетке, сдобренное жгучим чили. Так как Лусе тоже приобщился к курению на войне, Ник решил хотя бы в этом единственном случае не ломать своей привычки.

Оба они были отличными наездниками, и, когда Ник выразил свое восхищение великолепным андалузцем, братец великодушно подтвердил намерение подарить ему жеребца, объяснив свой поступок тем, что всеми будет замечено и вызовет подозрение, если он явится домой не на знаменитом сером скакуне.

Ник углубился в раздумья, какие первые шаги следует ему предпринять на новом поприще, но тут за его спиной отворилась дверь, ведущая в кухню, и дерзко самоуверенная женщина с лицом, источающим чувственность, с пышной гривой иссиня-черных волос, ниспадавших ниже талии, внесла поднос с серебряным кофейным прибором.

Поволока в темных глазах и наводящее сразу же на грешные мысли покачивание бедер ясно говорили, что между нею и хозяином любовные отношения.

Ник сразу мог догадаться, кто она, даже если б Лусеро не описал свою любовницу подробнейшим образом, вплоть до самых интимных деталей.

– Спасибо, милая, – произнес Ник, окинув ее пристальным оценивающим взглядом, который он тоже перенял, наблюдая за Лусеро.

– Ты скучал по мне, дорогой? – Она провела язычком по своим пухлым розовым губкам и уставилась на любовника, будто раздевая его глазами начиная с рубашки с открытым воротом и до сверкающих сапог для верховой езды. Потом она всмотрелась в его лицо.

– Тебя отметили? – произнесла она хрипловатым голосом и тронула пальчиком шрам на его щеке.

– Сабля какого-то придурка содрала с меня клочок кожи.

– Каждый день нашей разлуки показался мне годом, – прошептала она.

Ее сильная ладонь легла ему на грудь, на то место, где под тонкой тканью рубашки билось сердце.

Он откинул голову и расхохотался:

– Держу пари, что ты все ночи проводила в одиночестве, пока я отсутствовал.

Инносенсия придвинулась к нему еще ближе. Ее выпуклые груди ерзали по его груди, пока соски не встали торчком и двумя темными точками не обозначились под легкой хлопчатобумажной шамизой [4].

– Каждый день я едва добиралась до кровати, – призналась она с обидой. – Твоя супруга – эта бледная немочь – заставила меня работать, как пеона. Посмотри!

Она показала руки, чтобы он убедился. Руки были натруженные, такие же, как и у его жены. На этом сходство кончалось, ибо руки Инносенсии по размеру соответствовали ее крупному телосложению. Она обладала приятными очертаниями для постельных утех, но через несколько лет, несомненно, растолстеет, что никогда не произойдет с Мерседес, с ее урожденной аристократической утонченностью фигуры.

Как мог Лусеро предпочесть эту вульгарную девку-неряху такой красавице, как его жена?

Лусе просветил Ника насчет своей давешней «дамы сердца» и предупредил, что если кто и разоблачит их рискованную затею, так именно Инносенсия.

Он овладел ею, когда ему едва исполнилось восемнадцать. Она изучила досконально его тело и все его повадки, и то, как он занимается любовью, и даже как он мечется во сне.

Братец посвятил описанию Инносенсии гораздо больше времени, чем уделил рассказу о Мерседес, но, увидев воочию пассию Лусеро, Ник не ощутил склонности стать преемником брата в любовных играх с этой знойной красоткой.

Она, нимало не смущаясь и не теряя даром времени, ощупывала его плечи, шею, прижималась к нему грудью, животом, бедрами, раздвинув ляжки, зажала между ними его ногу.

Она вызывала его на любовную игру. Пальцы ее действовали все активнее. Ее волосы щекотали его ухо, щеку. Инносенсия попыталась высунутым языком раздвинуть его губы, плотно сжатые, твердые и неприступные, как баррикады повстанцев. Она источала похоть, но ей пришлось отступить. Она сделала это, открыто выражая недовольство, и сердито надулась.

– Я стала для тебя нежеланной после всех тех француженок, с которыми ты развлекался в столице? Я умею делать все, что и они, и даже лучше. Гораздо лучше, мой жеребец! Потрогай меня и попробуй сказать, что ты не помнишь, какова я на ощупь.

Инносенсия вцепилась в его руки и заставила Ника обхватить ладонями свои тяжелые груди. Изогнувшись дугой, она стала ерзать нижней частью живота по его бедрам, а голова ее будто приклеилась к его голове.

Она шептала ему на ухо непристойности и постанывала от страсти.

Он оттолкнул ее без всяких церемоний, как это сделал бы Лусеро. Его сводный братец всегда так поступал с женщинами, к которым потерял интерес.

– Я сам решу, когда… если захочу тебя, милая. А сейчас этим заниматься не время и не место.

– Неужто ты боишься того, что скажет задравшая свой благородный нос сеньора Мерседес? Когда она заявилась сюда – невинная козочка, трепетная невеста, – тебе было на нее наплевать. Ты брал меня на полу отцовской библиотеки и не позаботился даже прикрыть дверь, и она видела это на другой день после вашей свадьбы.

– То было давно. Я возвратился домой, чтобы выполнить свой долг – произвести на свет законного наследника Гран-Сангре.