Мученики Колизея - Тур Евгения

Появление Алариха под стенами Рима поразила и сенат, и народ. Так скоро не ожидали его, ибо все верили, что Аларих будет остановлен на пути своем битвами с наемными войсками, сопротивлением городов, крепостей и самого населения. Но население покорялось, крепости сдавались, войско отступало и полчища Алариха без битвы и борьбы обложили Рим. Такова была безурядица и безначалие в империи, что сенат не получал ни от кого никаких донесений и узнал о приближении Алариха от беглецов, наводнивших город.

При появлении варварских орд началось в Риме неописанное смятение и поздняя горячечная деятельность. Стены Рима принялись укреплять оборонительными машинами, камнями и метательными снарядами; обучали оробевшую чернь воинским приемам. Никто не знал ни своего места, ни своего дела; даже не знали, кто предводительствует войсками, обложившими Рим: самые сведущие утверждали, что это Аларих, а другие называли воевод убитого Стиликона. Взволнованный народ вопил, что Рим продан и, метясь по улицам, кричал: «смерть изменникам!» Даже лица образованные, из высших классов общества не отвергали предположения об измене. Они рассуждали так: как бы посмел варвар этот перейти всю Италию и подойти к самым воротам Рима, если бы путь его не был заранее расчищен. Это измена! Очевидно, что все было подготовлено прежде.

Таким образом убеждение в измене овладело всеми, с мала до велика, с сенатора до простолюдина. Так бывает всегда, когда бедствие постигнет внезапно давно уже нравственно умирающую страну, предавшуюся изнеженной лени, разврату и одной жажде золота, зрелищ и всякого рода наслаждений. При появлении беды в каком бы то ни было виде, весь народ и все общество, вместо того, чтоб обвинять самих себя, отыскивают измену. И не совсем неправы они. Измена есть, но она не там, где ее указывают. Когда всякий пренебрегает своим долгом, то изменяет отечеству и гневит Бога. Римляне искали изменников среди себя, забыв, что каждый из них изменял давно и постоянно самым священным обязанностям гражданина. Подозрения пали на Серену, мать регента, которая жила с дочерью в уединении, оплакивая смерть своего сына. Мятеж вспыхнул. Серену схватили и заключили в тюрьму. Сенат осудил ее и приговорил к смерти. Несчастная, ни в чем неповинная женщина была удавлена. Язычники припомнили, что во дни ее величия, когда она однажды, сопровождая отца-победителя, вошла с ним в храм Весты, где только что потух огонь, вечно горящий, она топтала ногами во прахе лежавшие статуи богов. Прибавляли, что она подошла к статуе Весты, сорвала с нее жемчужное ожерелье и с кичливою заносчивостью надела его на себя. Старая вознегодовавшая весталка горячо укоряла ее за это: тогда Серена, невзирая на ее преклонные лета, приказала своим невольникам выгнать ее из храма богини. Язычники, рассказывая это, прибавляли: а теперь ожерелье богини удавило ее! Христиане молчали, не будучи в состоянии оправдать поступок Серены и находя его противозаконным и безнравственным. Не приличествовало христианке обирать языческих богинь и рядиться в похищенное. Еще неприличнее и грешнее было гнать ни в чем неповинную старую женщину из ее единственного убежища.

Аларих стоял у ворот и стен Рима и пресек подвоз припасов. Голод начался в городе. Чернь взбунтовалась, бросилась в дома богатых, разграбила их, убила префекта Гилария. Но это не пресекло бедствия. Голод усиливался и заразительные болезни, следствия бескормицы, разразились с великою силой. Люди умирали тысячами. Тогда-то две знатные христианки, принцессы, Лета вдова императора Грациана и Писсамира мать ее, подали пример самоотвержения и истинно христианского милосердия. Они открыли настежь двери своего дворца и всякий день раздавали входящим купленные по неслыханно дорогой цене съестные припасы, призревали больных и сами ухаживали за ними.

Всякий день приводил с собою новое бедствие. Власти римские потеряли всякий разум. Потомки Этруссков, пришедшие искать приюта в стенах Рима, предложили свои заклинания — их племя всегда славилось знанием всяких чар. Многие христиане не постыдились прибегнуть к языческому колдовству, чтоб избавиться от зол, обрушившихся на Рим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Наши заклинания всесильны, — твердили потомки древних Этруссков, — мы накликали грозу и бурю и тем спасли город Норнию. Хотите, мы спасем и Рим?

Предложение было принято, но этрусские колдуны требовали учреждения торжественных процессий в Капитолий и Форум, а римские власти опасались, что христианское население не только не присоединится к ним, но еще воспротивится публичным языческим процессиям. Помпеян, префект римский, не осмеливался раздражать христиан и отправился к епископу Иннокентию просить его совета.

То время, когда епископы жили в бедных углах Рима, когда они блистали добродетелями, ревностию к религии и самоотречением, давно прошло. Епископы занимали великолепный дворец, роскошно украшенный и изобильно снабженный всем, что могло сделать жизнь приятною. Они выезжали в богатых колесницах, одетые в шелк и золотые ткани, и обедали с изысканною пышностью, равною пышности императоров; но Иннокентий не походил на тех, которые забыли заповеди Спасителя, он был человек глубоко верующий, благочестивый и трудолюбиво занимался управлением своей паствы. Когда Помпеян изложил пред ним свои сомнения, Иннокентий отвечал, что язычники могут участвовать, если желают, в такого рода заклинаниях и обрядах, но что ни один христианин не осмелится присутствовать при них и что он не дозволяет публичной процессии. Это равнялось отказу. Христианские писатели говорят, что заклинания состоялись и конечно оказались бесполезными. Аларих стоял под стенами Рима, а из Равенны не являлись войска, и все сообщения между этими двумя городами были прерваны. Император находился в Равенне и бездействовал. Рим должен был сам помышлять и изыскивать способы к своему спасению. Сенат решил послать посольство в стан Готов. Базилий родом Испанец и Иоанн лично известный Алариху были избраны и вышли из города с приличною случаю пышною свитой. Введенные к Алариху, они сказали ему, что сенат римский был готов к отпору и защите, но желал бы мирного исхода, что народ числом несметный был вооружен, обучен военным приемам и горячо желал битвы. Аларих слушал в молчании речь посланного, но при этих словах, прервав его, сказал запальчиво:

— Если народ горячо желает битвы, тем лучше. Косить густое сено гораздо легче, чем косить редкое.

Тогда посланные заговорили о мире и его условиях. Аларих отвечал с надменною иронией и презрением. Он объявил, что не отступит от Рима до тех пор, пока ему не отдадут все золото и серебро, в нем накопленное веками, пока не вывезут ему все мебели из дворцов, драгоценные украшения и прочие богатства, пока не освободят всех невольников иноземцев.

На эти слова один из посланных, удивленный и смущенный, сказал ему:

— Что же оставишь ты нам?

Аларих отвечал коротко:

— Жизнь!

Посланные воротились в Рим объятые ужасом, который разделили и все Римляне. Узнав достоверно, что Аларих предводительствовал войском осаждавших, все население Рима содрогнулось. Тотчас нарядили другое посольство и отправили его к Алариху. Оно завязало новые, долгие прения. Аларих согласился снять осаду, если ему будет уплачена огромная сумма золотом и серебром и выдано четыре тысячи шелковых туник, три тысячи пурпуровых одежд и три тысячи фунтов пряностей. Он потребовал также заложников из знатнейших римских семейств; только на этих условиях он обязался отступить от Рима, заключить мир и даже помогать Римской империи в случае войны с кем-либо другим. Сенат обещал все, но это ничего не значило без согласия императора Гонория. Гонорий безо всякого затруднения подписал договор, с тем условием, чтобы требуемые Аларихом суммы и вещи не были взяты в его казне, а заплачены Римлянами. Когда сенат приступил к собиранию дани, оказалось, что это было гораздо труднее чем думали. Земская касса была истощена, касса сената не могла пополнить требуемого, пришлось частных людей привлечь к складчине. Но и эта мера не удалась; требуемых денег не находили. Тогда римские власти решились на последнюю крайнюю меру. Они приказали взять в языческих храмах золотые и серебряные украшения, снять со статуй богов и богинь драгоценности и тем крайне оскорбили и раздражили язычников. Язычники верили, что с этими украшениями тесно связано могущество их богов, и что, лишившись их, они уже не могут им покровительствовать. Статуи, вылитые из серебра и золота, были брошены в горны и расплавлены. Так погибла статуя военных доблестей, называемая Virtus, одна, из наиболее чтимых в Риме. Это был последний удар, нанесенный язычеству, ибо большинство Римлян уничтожение статуи Virtus сочло за погибель национальной славы и независимости.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})