Вечное дерево - Владимир Дягилев

Несколько секунд она смотрела на него снизу вверх, как дети в зоопарке смотрят на жирафа. Это сравнение рассмешило Журку, и он отвернулся, чтобы не засмеяться и не обидеть бабушку.

Их ждали. Стол был накрыт. Для умывания приготовлено ведро теплой воды.

Потом они обедали. Ели свежие зеленые щи, рыбу, салат.

- Ах, какой ужас! - всполошилась бабушка. - Я ж вино приготовила. Нет, нет, Нина, это совсем не противопоказано. Во всех культурных домах вино к столу подается.

Она достала три темные с зеленым отливом рюмки и кувшин в плетеном футляре.

- Чтоб все успокоилось,-сказала она, протягивая рюмку Нине Владимировне.

- А у нас сегодня выпускной вечер, - сам не зная для чего, сообщил Журка.

- О-о!-воскликнула бабушка и потянулась к графину.

- Мама!-остановила ее Нина Владимировна.

- Оставь пожалуйста. Это бывает раз в жизни. Давай, мальчик, выпей. Ах, молодость! - Она говорила громко, и щеки у нее дрожали. - Помню окончание гимназии. У нас был выпускной бал. Со мной танцевал Петя Ромашев, вот с такими черными глазами. Мы порхали, как бабочки. А потом всем классом поехали по Волге...

Идем-ка в город,-предложила бабушка.

- Ну, мама, мы с дороги.

- Оставь, Нина. Если ты устала - отдыхай, пожалуйста, а мы пойдем. В такой день грешно сидеть в четырех стенах.

Журке постелили в небольшой комнате, в мансарде, такой низкой, что он все время должен был пригибаться, чтобы не стукнуться головой о потолок.

В раскрытое окно был виден город, лежащий внизу, весь в огнях. Огни эти горели беспорядочно - выше, ниже, со всех сторон. Ночь была черная, несмотря на звездное небо и луну. И горы были черные. И потому огоньки горели ярко и особенно четко выделялись на черном фоне, как начищенные пуговицы на бушлате матроса.

В порту по-прежнему стоял пароход, сияя сотнями огней, точно был в праздничной иллюминации. Темная вода, отражая его огни, блестела, как ртуть. Ритмично мигал красный огонь маяка. Вдали по горе шла машина, по угольной черноте скользила желтая мерцающая точка.

Журке не спалось. День был длинный, бурный, полный впечатлений, а главное, вопросы, на которые он не знал ответа,-так и не прояснились. Завтра начнется подготовка к экзаменам. А зачем это нужно? Если это не нужно, тогда для чего он здесь?

Ударили склянки. Прогудела машина. Донеслась тягучая песня. Все эти звуки летали в воздухе, как птицы, только их нельзя было увидеть.

"Зачем? Зачем?"

"Чтоб знал, для чего", - произнес голос Федн. И Журка уснул.

Проснулся он внезапно от непривычных, весело звенящих голосов. Казалось, необычный оркестр настраивает свои необычные инструменты. Журка пошевелил рукой, почувствовал это движение и понял, что уже не спит, а голоса эти-пение птиц. Он вспомнил, что еще днем видел внизу у самых окон большой парк. Вероятно, голоса доносились оттуда. Журка прислушался.

Все громче разносилось пение, все сильнее звучали солисты, все больше чистых, звенящих, радостных голосов сливались вместе. Птицы не успевали слушать друг друга, они торопились петь. Наконец наступил момент, когда невозможно стало отличать, где кончается один голос и начинается второй. Все голоса объединились в один восторженный хор. Это было общее ликование, гимн утру, новому дню,солнцу.

"Ах, как хорошо!-подумал Журка, захваченный этим ликованием, - Как здорово жить, слушать пение птиц, видеть море и небо, самому петь, летать над горами..."

И тут он вспомнил, что надо вставать, брать- учебники, заниматься, и пожалел, что проснулся.

"Зачем? Зачем?"

- Жура, пора,-раздался голос матери.

- Напрочь,-сказал он и повернулся к стене.

- Ты же не маленький. Я не уйду, пока не встанешь.

Он открыл глаза, взглянул на мать с неприязнью и встретился с ее умоляющим взглядом. Но не этот взгляд, а седой волосок, прилипший ко лбу и блеснувший на солнце, привлек его внимание. Чудесное утро, голубое небо, ликующий гомон птиц - и этот седой волосок.

Что-то было такое в этом контрасте, что заставило Журку покориться.

После завтрака он поднялся в свою комнату, взял учебник по литературе и сел у распахнутого окна. Заскрипели ступени. Журка торопливо раскрыл книгу сразу на двадцать первой странице.

- Жура, - сказала Нина Владимировна, появляясь в комнате. - А программу ты захватил?

- Я и так знаю. Вот с литературы начал, с восьмого класса.

- Нет, все-таки программа нужна. Я попробую достать.

Журка подумал, что будет даже лучше, если мать уйдет из дому, и согласился.

Он стал читать, но не понимал смысла того, что было в книге. Глаза видели буквы и слова, но мозг не воспринимал их значения. Мысли были заняты совсем другим.

"Все мои товарищи там... Там хоть бы готовились вместе. Хотя бы мячишко побросали..."

Журке так захотелось поиграть в баскетбол, что он встал, расправил плечи и стукнулся головой о потолок.

- О, черт! Даже выпрямиться нельзя!

Он, сутулясь, прошелся по комнате и только теперь заметил этажерку с книгами, стоящую в дальнем углу.

Книг было несколько десятков, лежали они в беспорядке, как бывает, когда ими пользуются ежедневно.

"Наверное, дедушкины,-догадался Журка, читая заглавия книг. - Он любил о путешествиях".

Журка взял наугад несколько книг. Это были "Дерсу Узала" Арсеньева, "Занзабуку" Льюиса Котлоу, "С палаткой по Африке" Ганса Шамбурка и "Тигр снегов"-' без фамилии автора на обложке. "Дерсу Узала" он читал еще в пятом классе. Остальных книг не знал. Полистав их, он выбрал "Тигра снегов" и, удобно расположившись на кровати, поджав под себя левую ногу, углубился в чтение. Книга была автобиографией шерпа Танцинга, который вместе с одним новозеландцем первым покорил высочайшую вершину мира Эверест. "

"Вот этот шерп знал, что ему надо делать..." - думал Журка.

Он так, увлекся, что не заметил, как возвратилась мать. Лишь когда она постучала в дверь, встрепенулся, вскочил, отложил книгу и перелистнул несколько страниц учебника.

- Пока не нашла,-сказала Нина Владимировна, вытирая платком раскрасневшееся от жары лицо.- А как у тебя? - она приблизилась к столу и заметила книгу. - Жура, зачем же ты посторонние книги читаешь?

- Это в перерыве,-соврал Журка.

- Не нужно забивать голову посторонним.

- Что же, мне с утра до ночи зубрить, да?

- У тебя сейчас такой период...

- Да ну...

- Нет, я вижу, ты не понимаешь,-мать с упреком произнесла именно то слово, которое не давало Журке покоя.

- Не понимаю, - признался он, повышая голос. - Не понимаю, зачем мы сюда приехали, когда все там?

Не понимаю, зачем нужны эти экзамены? Зачем, если я не выбрал еще, куда поступать? Не понимаю, зачем Текстильный...

- Вот-вот-вот... Я так и знала. - Голос у Нины Владимировны дрогнул. Это все отца работа.

- Папа здесь ни при чем,-прервал ее Журка.- Я сам...

- Сам? Ну, что ты сам? Сам ты еще ребенок.

Это задело его самолюбие.

- Нет, я сам дошел. - Он выпрямился, как будто хотел показать, что он совсем не ребенок, опять стукнулся о потолок и разозлился. - Ты думаешь, я дурак?

- Нет, я так не думаю. Но зачем повторять глупые слова?

- Они вовсе не так глупы, как" ты считаешь. И хватит со мной как с мальчишкой!

У Нины Владимировны дрогнули губы, она попыталась что-то сказать и не смогла.

- Я буду заниматься самостоятельно, - решительно заявил он. - Без твоей опеки.

Журка схватил учебник и пошел из комнаты. Но, вспомнив про книгу, вернулся и демонстративно сунул ее под мышку.

В парке оказалось не так свободно, как он ожидал, и не так прохладно, как он думал. У железной решетки с раздвинутыми для пролаза прутьями Журка нашел свободную полусломанную скамейку, всего с одной доской для сиденья. Он сел, отложил книги и некоторое время вслушивался в ленивое посвистывание невидимой птахи, спрятавшейся в ветвях ближайшего каштана. Сердце у него напряженно стучало, и весь он был взволнован и прямо-таки физически ощущал это волнение, как, бывало, чувствовал усталость после важного матча, выигранного с трудом.

- Пусть знает, - произнес он тихо, словно хотел оправдаться перед самим собой. - Они думают, я не могу.-Журка взялся за учебник.-А я вот буду, без дураков.-И он прочитал с нажимом, словно с ним спорили и не давали слова сказать: - "Вершиной поэтического искусства Древней Руси является "Слово о полку Игоревен.

Смысл не усваивался, но Журка заставлял себя читать еще и еще раз, как в игре, когда уже весь выдохся, а необходимо поддерживать быстрый темп.

- Тебя и не найдешь,-раздался неторопливый голос с характерным, четким произношением конца фразы.

Голос бабушки.

Журка недовольно вскинул голову. Он только вчитался, начал понимать текст, и ему помешали.

"Наверное, мать пожаловалась", - решил он, подготавливаясь к серьезному, неуступчивому разговору.

- А я вчера еще хотела. Подумала и забыла, - сказала бабушка и полезла в свою старую вязаную сумочку с кисточками.-Вот ведь память ужасная стала: что было раньше, отчетливо помню, а о сегодняшнем забываю.