Вечное дерево - Владимир Дягилев

"Стрелкова вывели на орбиту",-острили на заводе.

И это было хорошо, полезно для завода. Только он, сам Стрелков, как будто не понимал и не хотел понять этого.

Вот что больше всего злило Песляка.

Сознавал свое, положение и Степан Степанович. Он твердо решил воспротивиться нездоровой шумихе, поднятой вокруг его имени.

"Пойду прямо в райком. Сейчас же. Переоденусь и пойду".

Торопливо открыв дверь своей квартиры, Степан Степанович споткнулся о что-то твердое и чуть не упал,больно ударившись коленом о косяк. Он выругался, схватился рукой за ушибленное место и отодвинул чемодан с обувью, почему-то оказавшийся под ногами.

- Хозяева!-крикнул он.-Прибирать надо.

Никто не отозвался.

- Оглохли, что ли?!

Прихрамывая, он прошел на кухню и тут, на черной газовой плите, увидел белый лист бумаги. Странно было, что этот листок лежал на плите. Степан Степанович сразу узнал почерк жены. Она писала: "Уехали к бабушке. Навещай Иринку". Он прочитал, не поверил, перечитал еще раз, медленно опустился на стул.

- Что с тобой? - услыхал он голос Самофала и не удивился ему.-Дверь была не закрыта, я и зашел. Что случилось?

Степан Степанович, не оборачиваясь, протянул листок.

Через минуту он почувствовал на своем плече твердую руку Самофала, и тотчас стало легче, будто эта рука отвлекла на себя, оттянула часть груза, что сдавливал его сердце.

- Вот видишь, - сказал Степан Степанович, - хорошего хочу. Не понимают.

Самофал не утешал, не говорил ни слова, лишь сильнее сжал его плечо.

- Черт те что, - уже спокойнее произнес Степан Степанович. - Вот уж никогда не думал... Никогда не ду"

мал,-повторил он.-Все я учил, теперь-меня учат...

Вот даже собственная жена, даже сын-баскетбольного роста.

- Развеется,-сказал Самофал.

- Спасибо, друг. - Степан Степанович встал и, не глядя в глаза Самофалу, пожал его руку.

Самофал заметил его смущение, проговорил поспешно:

- Я тебя во дворе подожду,

Степан Степанович шагал, не замечая пешеходов.

Нужно было собраться с мыслями, успокоиться.

На сердце уже не было так тяжело, как в первую минуту.

Степан Степанович сел на скамейку в каком-то садике.

"То ли я делаю? Так ли поступаю?"

Откуда-то со двора донеслось похлопывание-верно, сушили и трясли зимнюю ^одежду. Эти звуки отдавались в голове.

"Быть может, все-таки не то и не так? Правильно ли, что я пошел работать? Правильно, потому что я нс мог без работы. Правильно ли, что я пошел на завод, слесарем? Тоже правильно, потому что это моя жизненная профессия. Правильно ли, что я выступаю против шумихи? Конечно да. А разве не правильно я поступил с Журкой? Может, грубо, но правильно. Хорошо, что он почувствовал, пережил. И относительно институтатоже верно".

Степан Степанович не заметил, каким образом возле него очутилась Ганна. Он даже не узнал ее в первый момент. Была она в цветастом безрукавном платьице, без знакомого тюрбана - пышная рыжая коса тяжелым венком лежала на голове.

"Ах, вот почему она тюрбан носит!"

- Что с вами, Степан Степанович?-спросила Ганна участливо.

- Отдыхаю.

- А это... насчет жены...-она замялась, села на краешек скамейки.-Верно это? Мне Инесса Аркадьевна рассказала.

- Откуда вы ее знаете?

- Она с женой главного инженера дружит, а я там бываю... Так, значит, верно?

Голос ее дрогнул, а в глазах появилось такое участие, такая жалость, какая бывает у детей, когда они видят, как страдают взрослые.

Степан Степанович .не успел ничего обдумать, только понял, что надо не показывать своего состояния. Он снова почувствовал себя командиром, обязанным скрывать свое личное от подчиненных, обязанным всегда быть уверенным, бодрым, бравым и смелым.

- Бывает, - сказал он, весь подтягиваясь и выпрямляясь. -А вы не очень с этой Инессой,., А то она склонна... Фантазерка она.,.

Ганна уловила это старание скрыть, свое настроение, сердцем поняла, как ему нелегко сейчас.

- Знаете что... Степан Степанович... Я вас хочу попросить... Пригласить... Одним словом, у меня через неделю свадьба. ", Можете вы вместо отца.., Я ведь сирота.

- Спасибо. Непременно.

- Значит, придете?

- Приду, приду. Обязательно.

Она закивала головой, улыбнулась ему растерянно и пошла.

- Нет, все так, все правильно,-сказал он себе твердо.

И от этих слов сразу же сделалось легко и ясно, будто туман развеялся и вновь стало далеко и хорошо видно.

Он быстро поднялся и пошел в глубь сада.

На пиджак ему, покачиваясь, села пушинка и тотчас шевельнулась, точно ей показалось неудобным выбранное место.

"Скажи-ка, уже лето в разгаре!"-удивился Степан Степанович и осторожно снял эту пушинку с пиджака и, сделав руки лодочкой, начал разглядывать ее, как, бывало, мальчишкой разглядывал пойманную бабочку.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Поезд шел быстро. Мелькали зеленые лесочки, поляны цветов, дачные разноцветные домики с антеннамикрестами на крышах. Тень от вагонов падала на откос.

Дым от паровоза касался вершин деревьев и оседал на них, как туман. Пахло свежей травой, которую скашивали на лугах у самой дороги мускулистые мужики.

Леса, постройки, работающие люди, поля, подъемные краны, машины на параллельно железной дороге идущих шоссе - все это проплывало, отдалялось и исчезало.

Только тень от вагонов, дымок от паровоза да слепящее солнце, простреливающее вагоны насквозь, никуда, ни на секундочку не отлучались, будто приставлены были всю дорогу сопровождать поезд.

"А меня мама сопровождает",-подумал Журка и покосился на мать.

Он стоял в коридорчике. Через раскрытую дверь купе было видно, как мать раскладывает на столе сверточки и кулечки - запасы дорожной провизии, наспех купленные перед самым отъездом. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь высокие придорожные сосны, падали на ее лицо яркими пятнами, и оно то темнело, то светлело, точно менялось в окраске.

"Куда мы едем? Зачем?"

Вчера он сдал последний экзамен. Завтра состоится выпускной вечер. Он не будет на нем. Аттестат пришлют ценным письмом по адресу бабушки. Так договорилась мама с директором.

Журка стал представлять выпускной вечер. Все придут разодетые, праздничные. Девчонки платья специальные шьют. Последние дни все шушукались о своих тряпках. Маша Степановская и та не отстала, показывала ему лоскуток материала для платья, голубого такого...

Всегда он любил ездить. Всякая дорога радовала его.

А эта наводила на грусть. Грусть и ничего больше. Бывало, Журку возили на Юг, и он ехал с удовольствием, зная, что после отдыха его ждет школа и товарищи. Бывало, его возили на соревнования, и он знал, зачем едет и что от него требуется... А сейчас... никогда в жизни он не ездил так, как сейчас, - бессмысленно глупо, оторвавшись от всего, что ему дорого и близко.

"Ребята сегодня по магазинам ходят. Девчонки за цветами утащились. Медведь учебники забросил, на завод отправился. Юша фейерверк готовит. Дыму опять напустит, как под Новый год было..."

- Ты чего, грустишь?-спросила Нина Владимировна, подходя к Журке.

- Нет, ничего, - сказал он.

- Все будет хорошо.

- Наверное.

- Только готовиться нужно, заниматься.

Журка пожал плечами.

Обиднее всего было то, что он ничего не мог изменить, как оштрафованный игрок, которого удалили с поля, удалили несправедливо, когда он более всего нужен на площадке...

Как же так получилось, что Журка не прибился ни к какому берегу? В детстве он мечтал стать военным, летчиком или танкистом,потом путешественником,потом изобретателем. Он много читал в ту пору. Герои книг были его героями: и Павка Корчагин, и Кошевой, и неуловимый разведчик Кузнецов. А дальше вдруг все оборвалось.

Он увлекся баскетболом и обо всем остальном забыл...

За окном вечерело. От деревьев падали на дорогу косые тени. Дым от паровоза стелился над самой землей.

Птицы пролетали низко. А солнце сделалось красным и не таким ярким, как было, опустилось до горизонта. Небо как бы разделилось на две части: там, где солнце, оно горело шафрановым заревом, на противоположной стороне было бирюзовым, прозрачным и высоким.

Стемнело. Журка загородил глаза ладонями, как щитками. Стали вырисовываться силуэты деревьев, поле, стога сена, похожие на пирамиды с притупленными вершинами, Казалось, они едут по неизведанной стране и неизвестно, что их ожидает.

Но вот вдали зажегся огонек. Он был необычно ярким на черном фоне ночи, быстро проплыл и пропал бесследно. Но темнота ожила. Впечатление неизвестности пропало. Журка стал искать глазами другой огонек. Он появился вверху, меж туч - красный и желтый, а вслед за ним тотчас блеснула целая россыпь вдали. Стало веселее и радостнее. За огоньками чудились люди. Это они зажгли свет и на земле и на небе...

Спать не -хотелось. Журка ворочался с боку на бок, поглядывая иа мать. Она тоже не спала, при синем свете ночной лампочки блестели ее глаза.