Карьера - Александр Николаевич Мишарин

у выхода… встающих с лавок… первыми спрыгивающих с остановившейся электрички… Невольное беспокойство старшего, зоркость в восприятии этого обычнейшего, будничного процесса не покидали его! Он отдавал себе в этом отчет.

Он шел в спокойной, неплотной толпе по перрону и думал с облегчением, что все его нынешние неурядицы, сложности в общем-то не слишком драматичны. Не по-мужски было бы придавать им какое-то особое значение!

Он замер… На него наткнулись шедшие сзади, в неярком освещении, люди.

Неужели всему виной та… Годичной давности?.. Его телеграмма из Рима? Но ведь, в конце концов, признали его правоту? Ему даже объявили благодарность! И повышение в ранге через полгода он тоже связывал с тем своим отчаянным напором на Москву. «Значит, он доказал свою правоту? В Карсьене строился атомный реактор!» Доказал! Все, казалось, были за это? А на самом деле?!

Нет! Не может быть, чтобы его информация была уничтожена!

По дороге его взгляд выхватил свободный автомат. Он машинально набрал номер тимошинского кабинета. Никто не отвечал.

Корсаков посмотрел на часы… Было около девяти. «Конечно, он уже давно дома!» Домашнего телефона он не помнил!

Да, да, Логинов в те месяцы был в Италии… Всему свету было известно, что он добился небывалых, а главное, неожиданных успехов… Его, Кириллова, телеграмма (вернее, три телеграммы!) перечеркивала все успехи Логинова… Нет! Конечно, никто, кроме трех-четырех людей в Москве, об этом бы не узнал. Тем более пресса. Там не могло быть ни строчки. И не было!

«И тем не менее! Тем не менее… Если уничтожена его информация о заводе обогащения урана — то, значит, должен быть уничтожен и он…»

Кирилл закрыл глаза и увидел (вспышкой, рядом с собой, как будто это происходит сейчас!) счастливое, помолодевшее лицо Логинова на римском аэродроме. В двух шагах от себя… Он улетал тогда победителем!

«Неужели все так просто? Логинов и дал команду раздавить его? А не слишком ли высоко? Кто ниже? Нахабин?»

Последняя его, Кирилла, телеграмма была в три адреса! В три ведомства.

«Значит, побоялись друг друга? Побоялись не заметить… В этом, значит, был его выигрыш?! Его тактическая находка…» Но тогда он меньше всего об этом думал. Он был готов вылететь сам в Москву. Но посла не было… Запрашивать разрешение из Москвы означало заранее все проиграть…

Корсаков постоял минуту, стараясь успокоиться.

«Значит, все, что шаталось вокруг него все это время… Все это непонятное ему, не поддающееся фиксированию колебание почвы под его ногами, — следствие его главной победы? Да при чем тут победы? Исполнение долга! Профессиональной добросовестности?» А оказалось — поражения? Его информацию или спрятали? Или сделали «дезой»! А его самого… Тогда?.. Приняли за кого? Нет, он не мог, не хотел себе сейчас отдать отчет. До конца.

Кирилл вскочил в телефонную будку. Вырванная дверь валялась на траве, рядом, шагах в двух, с разбитыми стеклами. Он снова набрал номер.

Конечно, тимошинский телефон молчал. Непонятно было, на что он надеялся?! «Ведь сам Сергей наверняка и добивал его?! Или еще сопротивляется? Колеблется?!»

И все-таки он снова, как зачарованный, набирал и набирал его номер. И вдруг… трубку подняли!

— Ты где? — сухо спросил Сергей Венедиктович.

— Не знаю, — машинально ответил Корсаков.

— Ты что? Пьян? — с каким-то удовлетворением спросил Тимошин.

— Нет! Я сейчас буду дома… Ты приедешь?

Пауза.

— Да! — коротко ответил Сергей Венедиктович.

Холодный порыв ветра подсказал ему, что пора спешить домой. Он провел пальцами по покрывшейся пупырышками от холода коже и вдруг начал растирать руки старательно… Согреваясь… Почти со злостью. Как перед поединком!

Молчавший шофер такси возвышался перед его взглядом живой, тучной, сопящей горой все те полчаса, которые они кружили по Москве. Шофер был не москвич, и Кирилл Александрович тоже мало мог ему помочь. Да, он забыл! Забывает свой город…

Вдруг вспомнилось лицо его коллеги, американского профессора Бена Тернера! Веснушчатое, полное, с белесоватыми, умными глазами. Их ужин в тот вечер… Какая-то весьма дорогая остерия… Пустая, с бесконечными гирляндами каких-то ракушек, засушенных рыбок, моллюсков, пучков зелени, красного перца, свисающих прямо на голову…

«Кому он мог сейчас еще позвонить? К кому прийти? Марины с ребятами нет дома… У отца он уже был. Давние приятели, друзья? Где они? Наверно, только удивились бы…»

— Вы уж извините меня… Что лишнее наездил? — обернулся к нему таксист, когда они, наконец, остановились у его дома. Искренняя, забытая в наши дни, вина была написана на его лице. — Я второй месяц только устроился. С армии, женился…

Он был готов извиняться и дальше, но Кирилл заметил подъезжающую с другой стороны черную «Волгу» и поспешил попрощаться.

— К одиннадцати! — бросил вышедший из автомобиля Тимошин и молча кивнул Кириллу. — Идем…

Первым пошел вперед, к подъезду.

«Как учитель уходит в учительскую, уверенный, что нашкодивший ученик плетется за ним…»

Когда за ними захлопывалась стеклянная дверь подъезда, Корсаков невольно задержался, увидев, как тимошинский шофер зло и с ощущением своего права кричит на непутевого таксиста, мешавшего ему развернуться.

— Что за хам! — невольно вырвалось у Кирилла, но Тимошин то ли не услышал, то ли не захотел услышать.

«А я-то… Чем лучше?»

Корсаков стоял рядом с Сергеем Венедиктовичем в лифте. Человек хотел что-то сказать… Извиниться по-человечески, а я хлопнул дверью, полетел, на полусогнутых, навстречу начальству! Да и какое он мне начальство?

— Что у тебя… Такая козья морда? — подозрительно глядя на него, спросил Сергей Венедиктович.

Корсаков первым вышел из лифта и отворил дверь в квартиру.

— Прошу! — он широким жестом предложил Сергею входить. Тот опасливо посмотрел на него, но проследовал в прихожую. Кирилл вихрем пронесся мимо него на кухню, в гостиную, на ходу зажигая везде свет, переставляя без надобности различные предметы… Распахивая холодильник, доставая какие-то бутылки, еду, машинально включая плиту и ставя чайник…

Больше всего он боялся сейчас начать разговор с обычных недомолвок, похохатываний, прицелок, приглядок… Ему хотелось сразу взять быка за рога! Выиграть в дебюте!

Он краем глаза видел, что Тимошин тоже чувствует себя неуютно, неуверенно. Не понимает… «Что это за пляски?