08.2.Кальтер: Свинцовый закат - Роман Глушков

– О каком послании ты упоминал, Тимофеич? – спросил я компаньона, когда догнал его. Он успел немного вырваться вперед и теперь дожидался меня у большого валуна, вымытого дождями из склона лощины. – И куда именно мы направляемся? Я не ради простого любопытства интересуюсь…

– Молчи! – грубо оборвал меня Куприянов и предупреждающе вскинул вверх кулак. – Ни звука!

Лишь сейчас я смекнул, что Кальтер остановился вовсе не из-за моей задержки, а потому что уловил подозрительный шум. Я тоже замер и навострил уши, однако поначалу расслышал лишь тишину. Но и она уже служила верным признаком того, что в лесу творится неладное. Неумолкающий лай слепых псов и прочие звуки, издаваемые рыскающими повсюду мутантами и растревоженными ими аномалиями, издавна формировали уникальный шумовой фон Зоны. Со временем я свыкся с ним, как привыкают жители морского побережья к постоянному шуму прибоя. И потому когда доносящиеся отовсюду рычанье, тявканье, грызня, визг и душераздирающие вопли умолкли, тревога во мне отнюдь не улеглась, а, напротив, усилилась еще больше.

Но не безмолвие заставило Кальтера насторожиться, а идущий с севера далекий гул. Неуклонно нарастая, он как будто стирал в крошево мрачную глыбу повисшей над нами тишины и тем самым медленно уничтожал ее. Даже сам гул немного напоминал работу карьерной камнедробилки. Чувствовалось, что надвигающийся на нас шумовой вал исходит от некой разрушительной силы, которая, однако, не сметает на своем пути все напропалую, как цунами или ураган, а крушит угодившие под ее удары объекты один за одним. Примерно как в фильме о бесчинствующем на Манхэттене Годзилле. Вот гигантская ящерица обрушивает ряд небоскребов, затем топчет автомобили, сносит мост, топит парочку яхт, расшвыривает танки и на десерт хватает зубами прямо на лету боевой вертолет. Почти то же самое, судя по характеру шума, происходило за лесом. Не было слышно только взрывов и стрельбы. Зато сквозь какофонию вскоре начали пробиваться многоголосые рев и визг, принадлежащие, вне всякого сомнения, множеству мутантов. Но что заставило их блажить хором так, будто всю эту свору швырнули в огромный котел и принялись варить на медленном огне?

– И выйдут из Саркофага три апостола Монолита – Скульптор, Искатель и Буревестник, и начнут они Великое Очищение, и придет кирдык всем, кто подвернется им под горячую руку, – пробормотал я, несмотря на приказ помалкивать.

Кальтер покосился на меня и промолчал. А тем временем треск, грохот и дикий ор ворвались в безжизненный лес с севера и, развеяв остатки тишины, лавиной помчались дальше. Со склонов балки посыпались комья глины, а земля под ногами задрожала, будто трепеща от страха перед неведомой нам напастью.

– Но у нас есть наша Вера, и мы выстоим. Аминь, – закончил майор на свой лад помянутое мной монолитовское пророчество.

– Полный аминь, – согласился я и, глянув на сошедшую с обрыва осыпь, добавил: – Ты смотри, как здорово: даже о могилке не надо переживать! Жаль, никто не узнает, где ее искать…

Глава 7

«Идет-гудет Зеленый Шум!» – восторгался поэт Некрасов приходу весны. Любопытно, какого цвета показался бы ему гвалт, наступавший на нас сейчас со стороны Припяти: бурым – оттенка ржавого железного хлама, чей лязг вклинивался в звуковой хаос, или черным – как отчаянье, что пронизывало жалобный ор мутантов? Одно можно сказать точно: никаких поэтических восторгов эта какофония у Николая Алексеевича не вызвала бы. Разве что навеяла бы на него мрачные думы и подвигла на написание еще одной поэмы о чьей-нибудь горькой судьбине. Например, моей или Кальтера.

Вошли они, несчастные, В лощину эту темную, Да и остались в ней Лежать на веки вечные. В каком году – рассчитывай, В какой земле – угадывай, Растерзаны, растоптаны, Обглоданы мутантами Два горемыки-сталкера… Как там бишь звали их?

Однако шутки шутками, а судьба наша и впрямь складывалась незавидно. Взглянув на осыпающиеся склоны, я решил было выбираться из балки, но Кальтер, как обычно, считал иначе. Махнув мне рукой, он побежал вперед, к торчащей из обрыва сухой коряге, похожей на огромного тарантула. Когда-то она являла собой кряжистый ясень с причудливо изогнутым стволом, что рос на краю лощины, но из-за постоянной эрозии склона очутился со временем почти у его подножия. Ничтоже сумняшеся, майор плюхнулся на землю и заполз под «брюхо» паукообразному дереву. Растопыренные, переплетенные между собой ветви ясеня могли защитить нас от осыпей, а также укрыть от глаз и мутантов, и того исполина, который гнал их по лесу навстречу нам. Не бог весть какое убежище, но за неимением лучшего сойдет и оно.

Едва я тоже забился в созданную природой ясеневую клеть, как в небе над балкой пронеслись какие-то тени. Походили они, судя по размерам, на звено низколетящих вертолетов. Вот только звук их полета и близко не напоминал свист турбин и удары рубящих воздух винтов. Если бы сейчас в лесу свирепствовала буря, я бы вовсе не расслышал пролетевших над нами гигантов. Потому что именно такой шум – шелест древесных крон на ураганном ветру – они и издавали.

Сверху на нас обрушился дождь из глиняных комьев, но оползни были ни при чем. Втянув голову в плечи, я испуганно уставился вслед летунам и открыл от удивления рот. Примерно в полусотне метров от земли неслись, кувыркаясь в воздухе, три вырванные с корнями могучие сосны – такие же, какие торчали вверх тормашками на опушке леса. Осыпав нас глиной, а также хвоей и шишками, вознесшиеся в небо деревья долетели до своих собратьев-перевертышей и с треском грохнулись оземь где-то в том же районе. Еще одна сосна промчалась над балкой мгновением позже, но брошена она была с меньшей силой, поскольку приземлилась гораздо ближе – аккурат туда, где мы с Кальтером пять минут назад выясняли отношения. Раскидистая сосновая крона прошлась по лощине, словно щетка-ерш по бутылочному горлу, оставив после себя обломанные ветки, выдранные кусты и пробороненные склоны.

Мы с Кальтером вжались в землю, боясь даже пошевелиться. Бывали в моей жизни ситуации, когда я ощущал себя полным ничтожеством, но сегодняшняя – совершенно особый случай. В Зоне человек быстро избавляется от привитого ему цивилизацией комплекса царя природы, но даже в неравном бою с химерой или псевдогигантом мы проигрываем так, как проигрывает слабый противник более сильному. То есть сохраняя в себе хотя бы каплю человеческого достоинства. В столкновении же с тварью, что метала вековые деревья с легкостью, с какой я могу швырнуть картофельную ботву, ни о каком достойном поражении не могло идти речи. Поражение – закономерный финал битвы для одной из воюющих сторон. Но разве можно назвать битвой то, когда твой враг раздавливает тебя походя, как букашку, и сам этого не замечает? А коли и успевает заметить, то тут же забывает. И велика тебе от этого честь?

Я с ужасом глядел туда, откуда прилетели деревья, но видел лишь колышущиеся верхушки сосен да слышал дружный рев множества неумолкающих глоток. Такая огромная стая мутантов должна бежать громче лошадиного табуна, но вместо топота мы слышали лишь лязг вкупе с тяжелыми и частыми ударами о землю. Казалось, будто свора монстров мчится по лесу на большегрузных самосвалах, подпрыгивающих на каждом встречном ухабе.

Мое воображение нарисовало довольно безумную картину, но действительность многократно переплюнула все мои фантазии. Когда я разглядел, что за громадная шарообразная хреновина упала в балку, мне потребовалось некоторое время, чтобы поверить собственным глазам. Слишком уж диким выглядело все увиденное нами даже по меркам щедрой на чудачества Зоны.

В полусотне шагов севернее нас, сминая кусты и оставляя в глине глубокий след, со склона скатился плетеный железный шар диаметром около четырех метров. Подобные шары, только вдвое больших размеров, используют в качестве реквизита эквилибристы на мотоциклах, выписывая внутри этих конструкций «мертвые петли» и прочие головокружительные виражи. Представшая нашему взору сфера была сплетена из подножного хлама, который можно обнаружить в Зоне практически повсюду. Толстая арматура, швеллера, трубы и прочий металлопрокат коконом опутывали нечто шарообразное, копошащееся и ревущее на все лады, словно стая раненых кровососов…

Какого черта?! Да ведь это и были кровососы, а также прочие мутанты, набитые внутрь многотонного шара, как сельди в бочку. Хотя, ежели приглядеться, все было наоборот – это металлические путы были обвязаны вокруг согнанных в кучу монстров. И обвязаны так крепко, что им только и оставалось блажить да таращиться из своей ловушки выпученными от боли глазищами. Вся поверхность шара была заляпана липкой коричневой кровью, а из прорех то здесь, то там торчали наружу переломанные конечности – издержки, так сказать, жесткой транспортировки.

Дьявольский шутник, у которого хватило сил слепить эту уникальную в своем роде композицию, мог соперничать в буйстве фантазии с самим Иеронимом Босхом, чьи безумные картины я видел однажды в каком-то журнале. Но где же скрывался сам автор представленного на наш суд творения, подобрать приличное название которому лично я затруднялся? Мы во все глаза всматривались в лесной полумрак (судя по непрекращающемуся там грохоту, свалившийся в балку шар существовал не в единственном экземпляре), но, кроме с треском раскачивающихся сосен, больше никого и ничего не замечали. По крайней мере, поблизости от лощины.