Хозяин бабочек (ЛП) - Олейник Тата

Добиться от них я сумел только «простите, господин!» и «виноват, господин!» — слова они шелестели с бесконечно равнодушным видом и все пытались обойти меня, который стоял у них на пути, цеплялся за корзины и мешал выполнению порученных обязанностей.

— Люк, сволочь ты бессовестная, вспомни меня! Это же я, Нимис! Посмотри на меня! В глаза смотри!

— Без толку, парень, — сказал вынырнувший из вечернего сумрака Сакаяма. — ты посмотри, кто они такие. На имена смотри!

Я моргнул.

«Безымянный раб.»

Перевел взгляд на Гуса

«Безымянный раб»

— Кто это с ними сделал? Их можно оживить?

— Да они так-то не мертвые вовсе. Видишь, на них — рабские ошейники? Мерзкая штука. Это из-за них люди тупеют. Да не дергай ты его, бесполезно это, не снимешь ты этот ошейник так запросто. Ключ от него нужно раздобыть.

— И где эти ключи⁉

— У их хозяина, конечно.

— И где этот хозяин⁈ - Сакаяма пожал плечами.

— Поди разбери! Военную добычу учгурцы делят по рангу — князю большая часть, командирам, поменьше, остальным — что останется. Кому именно эти два раба достались — откуда знать?

— Сакаяма!- сказал я. — Я вас умоляю! Помогите мне спасти друзей! Нельзя с ними так… это просто подло и недопустимо! Мы же явились спасать рабов — давайте спасем этих двоих, а потом вернемся к нашей армии.

Глава 12

Сакаяма поскреб шею пальцами и вскинул в небо широкий вздернутый нос, потом уставился на меня маленькими глазками.

— Я что, похож на жалкого святого, который без толку бродит по земле, совершает так называемые «добрые дела», от каковых дел получается вреда всегда больше, чем пользы?

Я счел, что это вопрос риторический и промолчал, но Сакаяма подергал меня за пуговицу и требовательно вопросил:

— Ну, похож? Ты видишь у меня где-нибудь босые ноги, чашу для подаяний и такое выражение брезгливой морды, словно весь мир задолжал мне десяток золотых? Отвечай мне, похож я на такое благотворительное чучело?

— Не похожи, — ответил я. — но вы похожи на доблестного военачальника, который не может оставить в лапах у врагов граждан своей страны.

То, что Лукась и Гус — не граждане Камито, решил я, в данном случае детали. Малосущественные. По злосчастной пирушке с барсуками я помнил, что Сакаяма явно чувствителен к самой грубой лести. Хотя, возможно, эта лесть должна непременно вылетать из накрашенных помадой губ и сопровождаться хорошей чарочкой алкоголя…

— С другой стороны, — сказал Сакаяма, — скоро наступают те дни года, когда владыка преисподней начинает рассылать по всей земле своих вынюхивающих и подглядывающих слуг, дабы те записывали все добрые и все злые дела в их амбарных книгах и, исходя из этих доносов, определяет каждому живущему судьбу на следующий год. Я так считаю, что в этом году мой баланс сильно в плюсе. Не сосчитать сколько раз я не сносил головы глупцам и наглецам, а ограничивался крепкой трепкой! Сколько вина я не выпил, потому что отвлекался на девок! Сколько девок я не… тогось, потому что был занят вином! Собственно говоря, — продолжал Сакаяма, все еще крутивший мою пуговицу, — это был не год, а сплошной подвиг самоотречения и духовного роста. Но все таки еще одно-другое доброе дело в копилку, может, не повредит. Этот сивоусый подземный гриб вечно путается в сложении и вычитании. Тем более кто сказал, что, совершая добрые дела, нельзя как следует попаскудить?

С этими словами он торжественно, как великую награду, вручил мне оторванную пуговицу и поскакал, переваливаясь на коротких ножках, через поле, закинув на плечо грабли.

— Значит, все это княжеские рабы? — Сакаяма, опершись на плетень, беседовал с унылым надсмотрщиком, который, попивая чай, следил за процессом раскладки кизяка на сушение. — Ай-ай, какая жалость, так хотел прикупить парочку! Вчера прибил своего последнего раба, и хоть домой не возвращайся, такая пустота. Ни в рожу никому не плюнешь, ни палкой не отлупишь. Вот скажите, уважаемый, разве это дело для благородного мужа — лишиться всех своих слуг и рабов? На ком тогда он будет развивать свой гордый дух? Кто оттенит его своим ничтожеством, кто ему завтрак приготовит? А нельзя, — тут свин понизил голос и зачастил, — скажем, выкупить невзначай пару этих доходяг? Ну, мало ли рабов мрет, нешто за них с вас, княжеских служителей, такие уж штрафы возьмут? Наелись вороньих ягод, да и померли поносом — дело-то обычное… У вас же, почтеннейший, небось, и ключик от их ошейников имеется.

— Нет, — сказал надсмотрщик, — ключ от них князь, уезжая, распорядителю Рабьего Рынка передал. А купить вы их, почтенный господин, сами там сможете, их через два дня всех туда погонят, как купцы антийские прибудут.

— Их в Антию будут продавать? — с ужасом спросил я.

— Ну, а что с этим отребьем еще делать? — пожал плечами надсмотрщик. — Уж не знаю, что с ними в Антии творят, может, едят, но у нас от них только хлопоты и пустой расход лепешек.

— Что ж, — сказал Сакаяма, — ничего не поделаешь! А скажите мне, почтеннейший, в какую цену купцы обычно берут молодых мужчин?

— Тысяч по пять за каждого готовь, господин. И то, если торга большого не будет. Женщины молодые — те сильно дороже, а за мужчину тысяч пять, ну, шесть, если у раба все зубы целы.

— Вопрос с целостностью зубов легко решаем, — кивнул Сакаяма, но, к счастью, не направился тут же понижать цену Гуся с Лукасем, а, похлопав меня по загривку, сообщил, что нам пора позаботиться о жратве и ночлеге, а уж завтра продолжим разбираться с нашими утомительными добрыми делами.

На ночлег остановились в большом караван-сарае, где тоже были ковры на полу, люди обедали, сидя на этих коврах, ночевали тут же, плотнее закутавшись в халаты и пристроив под голову седельные сумки. Я опасливо ожидал, что Сакаяма и здесь устроит такое же бесчинство, как в прошлой палатке, но повезло — роскошными танцовщицами местный владелец не озаботился, а потому Сакаяма оперативно пришел в свое стандартное состояние храпящего куля, и ночь прошла в целом спокойно, если не считать его жуткого храпа, а также возмущенных тирад других ночующих по поводу этого звукового насилия.

Почтового ящика в Летающих Шатрах мне так обнаружить и не удалось, похоже, у учгурцев не сложились отношения с почтовиками Альтраума. Что же, я не удивлен. Их привычка чуть что хвататься за кинжалы вряд ли могла снискать одобрение у здешних почтовиков. Хотя с пауками я тут дела пока не имел, может, у них гонору и поменьше, чем у голубей. Где же найти завтра десять тысяч золотых? Раз ребят планируют продать в Антию, то все куда страшнее, чем мы думали. Как мы сможем их там разыскать? Что с ними там сделают?

Ну почему⁉ Почему всегда все получается так ужасно⁈ Почему нельзя было сделать так, чтобы ребята спокойно собирали кизяк до прихода победных войск Камито⁈ Тут даже воды нет, чтобы можно было попытаться поймать что-нибудь дорогостоящее. И я был совершенно уверен, что если бы у Сакаямы даже были какие-то сбережения, (хотя если бы они и были, он бы их тут же пропил), то не стал бы он их тратить на покупку незнакомых рабов.

Я оглянулся по сторонам, — не порхает ли где-нибудь поблизости случайно какое-нибудь насекомое? — но, надо думать, бабочки не любят помещений, в которых несколько десятков давно немытых мужиков храпят вповалку, насыщая воздух разнообразнейшими ароматными испарениями. Даже я в конце концов перебрался на улицу с ковриком и пледом. Пусть ночи уже и холодные, но даром у меня что ли рекордные показатели морозостойкости?

Я боялся, что с утра Сакаяма первым делом налакается до невменяемого состояния, но он на удивление был бодр, с удовольствием хлюпал горячую лапшу, дул на обожженные пальцы, которыми он эту лапшу подталкивал себе в пасть из горячего бульона, чавкал, как свинья.

— Суп богов! — сказал он, облизываясь.

Я спорить не стал, хотя предпочел бы, чтобы боги меньше злоупотребляли перцем и бадьяном. Я уже знал, что приставать с расспросами к Сакаяме — дело совершенно бессмысленное, поэтому просто почтительно сидел рядом и смотрел на него жалобными глазами. Сам ненавижу, когда так делают, но других методов воздействия на военачальника у меня не было.