Лолотта и другие парижские истории - Анна Матвеева

– Без устали творю добро, – сказал он, произнося «творю» через «а» – как если бы от слова «тварь», как если бы хотел преуменьшить свою роль в благородном деле. Потом она узнала, что у Григория имеются другие визитки – «директор завода» (он говорил «заводик»), «предприниматель», и даже «независимый эксперт». Всё это было правдой, много лиц – и все красивые.

Звонить ему она тогда не решилась, но после встречи во дворе стала пуще прежнего вертеть головой по сторонам, выезжая на Белореченскую. И не сердилась на жильцов «Парижа» – в конце концов, люди имеют право делать со своими квартирами всё, что пожелают.

В счастливый час увидела, как Григорий идёт со двора – пешком!

– Вас подвезти?

– Подвези, – согласился Григорий. Он со всеми был сразу на «ты» – можно списать на плохое воспитание, можно – на то, что «сильный человек всегда прост». – Почему бы и нет?

Пока он садился, успела выключить магнитолу. Стояло самое опасное время года и суток – майский вечер. Сын уехал на дачу к однокласснику, Григорий попросил высадить его где-нибудь в центре.

Так волновалась, что начисто забыла о том, какой она хороший и аккуратный водитель. Проехала по всем люкам, зевнула светофор, сзади ей сигналили, сбоку крутили пальцем у виска и посылали уничтожающие взгляды.

– Ты всегда ездишь так медленно? – спросил Григорий.

«Мне просто не хочется с тобой расставаться».

Прощаясь, хотел поцеловать дружески в щёку, но губы его скользнули ниже – почему бы и нет? Женщина – ну видно же! – нажми и брызнет. Поцеловать – и всё такое! – не сложнее, чем отправить водителя в шиномонтаж. В конце концов, он Президент благотворительного фонда, а помочь томящейся дамочке тоже своего рода «благо». Григорий давным-давно привык платить налог со своей внешности. На него с тринадцати лет шла женская охота – и ни одной диане, вот странная вещь, не пришло в голову поменяться ролями. Каждая боялась упустить, и была согласна на всё – даже его жены не имели права брать, но только отдавали, дарили, всучивали самих себя…

А эта неумеха даже водить толком не умеет: он в жизни столько раз не прыгал, сколько за последние пятнадцать минут! И в постели, наверняка, такая же «бестолковка», как говорила его вторая жена. Хотя не факт, можно и проверить, кто как будет прыгать… Но она почему-то не ответила на поцелуй, отшатнулась и смотрела на него круглыми перепуганными глазами, все ещё пристегнутая ремнём безопасности. Да ей не меньше сорока! Даже подростки так себя не ведут…

Через неделю Григорий пробил телефонный номер по автомобильному. И в тот вечер, когда в гостях у неё была Марина Ма́рина, позвонил. Марина – это такой гость, которого сложно заманить, но еще сложнее выпроводить. Даже когда всё съедено и выпито, и каждая тема обглодана до косточек, Марина греет место на диване. Духи у неё ядреные, как средство для удаления ржавчины, рот не закрывается ни на секунду, и тут вдруг – звонок:

– Пойдём гулять?

Как будто им по тринадцать, а не сотня без малого на двоих.

Сказала гостье, что это звонит мама, просит приехать, что-то привезти или забрать. Родители – причина скучная, но уважительная поэтому Марина собралась не в пример себе самой быстро. А хозяйка ещё полчаса металась по дому – что надеть? О чем говорить? Как не смотреть в глаза?

Попросила сына не сидеть долго за компьютером, и покормить кота. Кот истошно вопил: «Мао! Мао!», как будто призывая дух Великого Кормчего, заплетал в ногах пушистые восьмёрки. Удивительно, как быстро всё важное становится неважным, близкое – далеким, чужое – родным, и наоборот. Давным-давно с ней происходило что-то похожее – она была влюблена, и всех, кто попадался под руку, решительно отбрасывала в сторону. Бабушку, которая жаловалась, что ей снова продали кефир не той жирности, папу, законно обиженному на многодневное молчание, подруг, задвинутых в самый дальний угол – никого не видела, ничего не слышала, молча неслась за счастьем.

Один из самых интересных вопросов в жизни – меняются люди со временем, или остаются прежними?

В юности она считала, что не меняются – пока сама не воплотилась однажды в иной женщине. Бог с ним, с телом, – но и то, что составляло её душу, изменилось вдруг самым неожиданным образом. Двадцать лет назад она была старше, наглее и мудрее, чем теперь. И ничего не боялась. А сейчас стала робкой, опасливой, болезненно застенчивой. Молодые люди смелее стариков, потому что ещё не знают настоящего страха: такой приходит только вместе с опытом…

Гуляли недолго – даже такой элитный дом, как «Париж», стоит на бывших болотах, и комары здесь проживают породистые, вдумчивые, с семиэтажной родословной. Комары-то и загнали их в новую квартиру Григория, где даже лечь было негде – но когда и кому это мешало?

В полночь она вспомнила про сына – звук на телефоне был отключен, десять пропущенных.

– Прости меня, пожалуйста! – закричала в трубку.

– Я бабушке звонил… они переживают, деду сердце прихватило. Мы в милицию хотели… Где ты, мам?..

Сын мысленно подсунул ей голову под руку – чтобы погладила. Рядом кот истошно орал своё «Мао! Мао!» Дух Великого Кормчего, и тот пожурил бы – позвонить-то всегда можно, или нет?

Оказалось – или нет. Григорий стёр все следы прежней жизни, приметы догригорианского календаря. Ничего у тебя не было до меня – и, забыл сказать, после меня тоже не будет.

Марине Мариной она потом открылась, конечно. И с сыном – познакомила, когда прошло целых полгода, но Григорий почему-то никуда не исчез, хотя должен был по всем законам исчезнуть, как те чудесные сны, что запоминаются в деталях, истаивая на рассвете. А Григорий остался – хотя втиснуть эти свидания в его ежедневник, до отказа набитый делами, было не передать как сложно, ведь с недавних пор человек обязан не только много работать, но ещё и много рассказывать о том, как он работает. И всё же они встречались каждую неделю – жаль, что сыну Григорий не понравился решительно. Как те белые ботинки, которые она купила два года назад, надеясь, вдруг будет носить?

Что касается Марины Ма́риной, та с ледяными глазами поздравляла подругу, и не понимала, как такой видный мужчина (ну и пусть трижды разведённый, с кустом детей от каждого брака) польстился на вот это? А ведь мог получить самое лучшее – например, её, Марину, женщину необыкновенную во всём, начиная с имени-фамилии и заканчивая совершенно уникальными умениями, оценить которые, к сожалению, можно было только при интимном знакомстве. Григорий встреч с Мариной и её уникальными умениями избегал – да и сюда, к родителям в гости, согласился прийти после долгих уговоров. Любые родители желают своим дочкам законного брака, но он больше не женится – и не из-за денег или детей (только нищету грешно плодить, а эти – пусть живут)… Григорий не женится потому, что трижды входил в эту реку, и каждый раз начинал тонуть в одном и том же месте: все его жёны, – как, впрочем, и любовницы, подруги – видели в нём совсем другого человека, чем тот, кем он был. А эта сорокалетняя девочка увидела настоящего Григория – потому-то испугалась тогда, в машине. Встречаться хотя бы раз в неделю с человеком, знающим тебя так, как ты сам себя не знаешь: о, это стоило дорогого… Вот что было главное – иначе он скомкал бы этот роман, как прочитанную газету в первый же вечер. Она не была молодой и красивой, не была умелой и старательной… И эти старики с их майонезными салатами… Григорий не мог здесь расслабиться, отдыхать, а ведь отдых был ему нужен больше, чем всем им вместе взятым – он работал без выходных и отпуска уже много лет. У него была потребность отдавать, делиться, помогать, именно это, а вовсе не жажда наживы, как считали некоторые, толкала его в бок каждое утро: вставай!

Но здесь, в этой тесной квартире, где китайские сувениры стоят на полках тесным рядами, он слышал другое:

– Быстрее! Беги отсюда!

В доме детства, в своей родной семье, похожая сразу на мать и отца, любовница вдруг перестала притягивать его. Григорий решил, что завтра же скажет ей, будто бы к нему вернулась третья жена – дети там совсем маленькие, она поймёт, не сможет не понять…

Принял решение – и тут же повеселел. Улыбнулся, став уже совсем нестерпимо красивым.

Мучительный ужин дотянулся, наконец, до чая – так недотёпы тянутся рукой к самым высоким полкам, и потом обязательно падают, и разбивают тот самый предмет, за которым полезли. Явление пирога с творогом – он же «царская ватрушка», предмет маминой гордости, он же – предмет ужаса Григория. Подумать страшно, какой жирный этот пирог – и ведь не отвертишься, на лопатке уже сидит здоровенный кусок, нацеленный в сторону гостя.

Дочь машинально передаёт Григорию тарелку и думает – люди с годами становятся более уверенными в себе, а у меня получилось в точности наоборот. Разве можно поверить в то, что ещё лет двадцать назад я могла встречаться сразу с двумя мужчинами, утром – с одним, а вечером – с другим? И это было совершенно нормально, потому что выбрать одного тогда было всё равно что выбирать между «Talking Heads» и «King Crimson». И если бы они познакомились в то время с Григорием, у них бы точно ничего не получилось – она была такой же развязной, взбалмошной девицей, каких в те годы было пруд пруди. Да и Григорий, если додумать эту мысль до конца, ей тогда вряд ли понравился бы – подумаешь, красивый…