Трилогия об Игоре Корсакове - Андрей Николаев

Барченко помолчал, собираясь с мыслями. Назаров добавил ему кипятку в кружку и профессор продолжил.

– Итак, мои товарищи: Санджиева Мария. Она из древнейшего рода бурятских шаманов, одним из представителей которого была знаменитая Эхэ-Удаган – мать-шаманка. О ее силе до сих пор ходят легенды среди забайкальских эвенков. По преданию род взял свое начало после э-э…, соития посланного богами орла с бурятской женщиной. Ее сын и стал первым шаманом. По моим сведениям, Санджиева прошла семилетнее посвящение, обязательное для вступающего на путь общения с богами. До конца возможности этой женщины непонятны даже мне, могу лишь сказать, что сила ее воздействия на человеческое сознание, а также на окружающий мир, исключительна…

– Простите, профессор, – перебил Назаров, – знаете, сегодня у меня был довольно необычный сон. Не знаю, как сказать, это довольно личное…

– Голубчик мой, поверите ли вы мне, если я скажу, что знаю о ваших ночных страданиях? Видите ли, Мария – женщина молодая, а вы – мужчина видный, крепкий, решительный. Есть некая методика э-э…, привлечения внимания определенного человека, основанная на проникновении в его сознание определенных образов. Это, так сказать, наведенное сновидение. Методика несложная для того, кто владеет хотя бы основами передачи психической энергии. Шаман, или шаманка, приходила во сне к выбранному человеку в своем собственном виде, либо в виде прекрасной девушки, юноши, совокуплялась с человеком, после чего избранный полностью переходил под власть шаманки.

Назаров прикрыл глаза и словно наяву увидел выходящую из воды женщину, ощутил ее руки на своей груди, но тут же задохнулся воспоминанием скользящего внутрь тела змеиного языка и поспешно хлебнул чай, придавливая поднимающуюся тошноту.

– Было еще что-то, – задумчиво сказал он, – был разговор женщины с кем-то, кто не позволил ей…

Барченко одной рукой размешивавший сахар в кружке, прищурился, снял очки, наклонился вперед и заглянул Назарову в глаза.

– Друг мой, – мягко сказал он, – вы говорите: разговор?

Постукивая ложечкой по кружке, он продолжал размешивать сахар, но ритм звуков изменился – Назарову показалось, что он совпадает со стуком его сердца, отзывается в мозгу, совмещается с током крови, бегущей по телу. Взгляд профессора, казалось застыл, впившись в глаза Назарова.

– Ну да, – нахмурившись, повторил Александр, – мужчина…, – Назаров потер лоб, – черт, что я хотел сказать? Мы, правда, выпили вчера с Нерчу.

– И пили, конечно, спирт? – весело спросил Барченко, – ну, дорогой мой, после ректификата не только голоса прислышатся могут. Сон – это одно, забывать его не следует, но я уверен, что последующего разговора не было. Ведь так?

– Пожалуй, да, не было, – согласился Назаров.

– Ну, вот и отлично. Пойдем дальше: Иван Тихонович Межевой. Откровенно говоря, это уголовник. Вор, или уж не знаю, как это именуется в определенных кругах. Зарабатывал на жизнь м-м, дай бог памяти, как это называется… ага, гоп-стоп!

– Грабеж с применением насилия, – кивнул Назаров.

– Вот-вот. Попал в мое поле зрения после того, как ему почти удалось бежать из тюрьмы, внушив охранникам, будто он – проверяющий тюрьмы в ранге, чуть ли не Наркома Внутренних Дел. Оказалось, на его счету не один такой побег. По совокупности преступлений ему грозила высшая мера и, естественно, он согласился сотрудничать со мной. Подозреваю, что Иван надеялся сбежать при первом удобном случае, но отсюда бежать некуда. Надо признать, что его таланты весьма полезны в наших исследованиях. Следующий: Сергей Алексеевич Панкрашин, мой ассистент по работе в Институте мозга. Весьма способный молодой человек, обширные знания по истории средневековых обществ розенкрейцеров, тамплиеров, выдающийся знаток теософии, изучал обряды и таинства уничтоженного в средние века ордена катаров. Позвольте еще чаю – в горле пересохло.

– Пожалуйста, – Назаров наполнил кружку профессора, – если честно, я не верю своим ушам: средневековые ордена, потомственные шаманы.

– Это издержки современного воспитания, дорогой Александр Владимирович, – вздохнул Барченко, – впрочем, древние знания и не должны становиться предметом изучения для широких масс. Это – удел избранных. Но, продолжим: целительница, знахарка, травница и ведунья не знаю уж в котором поколении Серафима Григорьевна Панова. Камчадалка с большой примесью славянской крови. Привлекла внимание мое внимание способностью прикрывать обширные территории неким куполом, искажающим, по моим представлениям, время и пространство. Во время русско-японской войны тысяча девятьсот пятого года, во время японского вторжения на Камчатку, прикрыла таким образом родную деревню. Японцы так и не обнаружили ни жителей, ни самой деревни, хотя карты у них были не в пример российским военным картам, весьма подробные. Майя Геннадиевна Боровская – из бывших дворян, хотя, понятие «бывшие» применительно к аристократии звучит, по крайней мере, странно. На Большой Земле была врачом. Ученица основательницы теософии Елены Петровны Блаватской. Сопровождала ее почти во всех экспедициях, в том числе и на Тибет, в поисках Шамбалы. Исходя из возможностей Майи Геннадиевны, неоднократно продемонстрированных, полагаю, что ей удалось отыскать эту сказочную страну, или, хотя бы, почерпнуть что-то из древних знаний людей, ее населяющих. Шота Георгиевич Гагуа. Человек, в высшей степени примечательный! Соратник самого Георгия Гурджиева – известнейшего мистика суфийского толка. Шота Георгиевич, собственно, координирует наши действия с находящимися на Большой земле нашими сподвижниками, по разным причинам избежавшими внимания органов НКГБ.

– А вы не боитесь рассказывать мне, что некоторые из ваших «сподвижников», как вы их называете, предпочли остаться вне поле зрения государственных структур? – спросил Назаров.

– Нет, знаете ли, любезнейший Александр Владимирович, не боюсь. Эти люди настолько законспирированы, что вряд ли могут быть выявлены методами, применяемыми государством. Кроме того, если даже вы сообщите о них своему начальству, чего я вам делать не советую, предупреждение ваше послужит им сигналом о прекращении всякой деятельности. А это вызовет необратимые последствия как для страны, так и для российского этноса, многонационального, вобравшего в себя культуры многих народов, но, тем не менее, оставшегося ближайшим к корням працивилизации нашей планеты.

Назаров, усмехнувшись, закурил, внимательно разглядывая собеседника.

– В ваших словах прозвучало, как мне показалось, предупреждение, если не сказать – угроза, уважаемый профессор?