Хроники неприкаянных душ - Гленн Купер

Лука входит в часовню.

Она пуста. Выложенный лазуритом пол, на стене позолоченный деревянный крест. Во внутренней стене тяжелая дубовая дверь. Он толкает ее и видит освещенную факелами узкую каменную винтовую лестницу. Она ведет вниз. Лука спускается по ней в небольшую холодную комнату. Видит дверь, старинную, со вставленным в замок огромным ключом. Дверь полуоткрыта и легко поворачивается, когда он ее толкает. За ней обширный зал.

Лука стоит несколько секунд, чтобы глаза привыкли к тусклому свету свечей. Перед ним множество рыжеволосых мужчин и отроков с бледными лицами. Они сидят плечом к плечу за длинными столами и сосредоточенно пишут что-то на листах пергамента, окуная гусиные перья в чернильницы. Приглядевшись, Лука видит стариков и малолетних отроков. Все необыкновенно похожи друг на друга. Лица совершенно бесстрастные, словно маски. Зеленые глаза устремлены на пергамент, где быстро возникают строчка за строчкой.

Сводчатый потолок зала белый, чтобы лучше отражать свет. Лука подсчитывает. Столов пятнадцать. За каждым сидят по десять писцов. Позади столов у стен наставлены койки. Некоторые заняты спящими рыжими существами.

Писцы не обращают на Луку внимания. Он чувствует себя в этом волшебном царстве невидимкой. Но времени что-то осмыслить нет. Откуда-то слышатся жалобные вопли Элизабет.

Лука замечает справа сводчатый проход и бежит туда. Там темно, сыро и воняет мертвечиной. Он на ощупь двигается по катакомбам, что-то задевает — кажется, скелеты, уложенные в стенных нишах. Со стуком сыплются кости.

Крики девушки становятся громче, и вскоре Лука видит сестру Сабелину со свечой в руке. Он подкрадывается ближе. Свеча освещает бледного рыжего писца. Парень голый. Тощие ягодицы и длинные тонкие руки, вяло повисшие по бокам. Рядом Элизабет, съежившаяся на полу.

— Я привела тебе девушку! — кричит Сабелина. — Коснись ее.

Лука бросается вперед, хватает рыжего за костлявые плечи и отшвыривает в сторону. Он легкий как ребенок.

— Откуда ты здесь взялся? — взвизгивает Сабелина.

Не слушая ее, Лука поднимает дрожащую Элизабет.

— Брат Лука, оставь нас, — возмущается Сабелина. — Ты осквернил святыню.

— Без нее я не уйду, — отвечает Лука. — И это место не святыня, а обитель дьявола.

Он ведет Элизабет к проходу. Сабелина вопит, пытается остановить его. Из зала наверху доносятся страшные звуки: стук ломающихся предметов, хрипы, стоны — и заставляют стоящего в оцепенении голого рыжего парня встрепенуться и поспешить к выходу.

Сабелина со свечой устремляется за ним, оставляя их в темноте.

— Ты пришел, — шепчет девушка, прижимаясь к Луке.

Они выбираются из катакомб в зал.

Увиденное навсегда запечатлеется в его памяти. Валяющиеся на полу тела рыжеволосых писцов, некоторые еще живы, и всюду кровь, кровь, кровь. Сестра Сабелина идет вдоль столов.

— Боже милостивый… Боже… — бормочет она.

Лука поскорее уводит девушку, чтобы она не смотрела на этот кошмар. Пробираясь к двери, он вдруг поворачивается и хватает со стола лист пергамента. Выбирает тот, что не запачкан кровью. Зачем он это сделал, не ясно до сих пор.

Они бегом поднимаются по винтовой лестнице и через часовню выскакивают под дождь. Лука заставляет девушку бежать, пока они не оказываются далеко от ворот монастыря, за которыми тревожно звонят колокола. Ему надо скорее добраться до пристани и увезти Элизабет с острова.

— Скажи, что подвигло тебя посетить Вектис? — спросил Феликс.

— Тревога и смятение души, — ответил Лука. — Мысли об увиденном в тот день не оставляли меня с тех пор ни на мгновение. И я не хотел уходить в могилу, не поняв сути.

Феликс вздохнул.

— А я до сих пор жалею, сын мой, что ты нас оставил. И помню твое благочестие и благородство духа.

— Этого давно уже нет, — с горечью проговорил Лука.

— Я опечален, сын мой. Ты счел, что наш монастырь есть обитель дьявола. Это не так. Мы служили и служим Господу нашему. А что касательно тех событий, то устремления наши были праведными.

— Какие устремления, отец?

— Мы содержали слабых, бессловесных писцов, исполняя Божью волю. Они вели запись, Лука. Запись прихода в этот мир и ухода из него всех чад Божьих. С начала и до скончания века.

— Разве такое возможно?

Феликс пожал плечами.

— Господь вложил им в руки перья и повелел писать. В остальном они были как малые дети, нуждающиеся в постоянном уходе.

— Не только в уходе, — буркнул Лука.

— Да, — произнес Феликс, повысив голос, — их род должен был продолжаться. Цель Господня неохватная. Писцы трудились сотни лет. Благодаря нам, Ордену Имен.

— Но разве не тяжкий грех, отец, заставлять сестер предаваться блуду?

— Это был не блуд, а служба! — воскликнул Феликс и скривился от острой боли в глазу. — Служба Господу нашему. Но понимание доступно лишь посвященным. — Он сжал ладонями голову.

Лука встревожился, что старик вдруг умрет, и перевел разговор на другую тему:

— Что стало с их трудами?

— Тут была огромная библиотека, Лука. Думаю, самая большая во всем христианском мире. В тот день ты находился с ней рядом, но так и не увидел. После твоего бегства настоятель Болдуин, да благословенна его память, повелел замуровать библиотеку, а часовню сжечь. Полагаю, библиотека тоже сгорела.

— Зачем это было сделано, отец?

— Болдуин счел, что род людской не готов к Божьим откровениям, собранным в библиотеке. И встревожился, что ты, Лука, раскроешь людям нашу тайну. Сюда явятся инквизиторы, начнут разбирательство, а нечестивцы тем временем употребят библиотеку себе на потребу. Настоятель решил, а я исполнил.

Лука увидел на столе свой лист пергамента. Он был свернут.

— Этот лист я взял тогда, не знаю почему. Скажите, отец, что значит эта надпись? Мысль о ней изводит меня.

— Лука, сын мой, ты узнаешь все, что памятно мне. Чувствуя приближение смертного часа, я, последний из ныне живущих, кто знает о библиотеке, решил снять с души груз и записал все на пергаменте. Прошу тебя, возьми мое послание. А вместе с ним и это.

Старик направился к сундуку и извлек оттуда тяжелую книгу. Лука ринулся к нему помочь.

— Это единственная уцелевшая, — пояснил Феликс. — Мы с тобой оба совершили странные деяния. Ты, не ведая зачем, взял лист пергамента, а я спас от огня книгу. Вероятно, нас с тобой направляла рука Божья. Возьми назад свой пергамент и эту книгу с моим посланием, вложенным внутрь. Возьмешь?

— Да, отец. Вы были так добры ко мне, тогда, много лет назад.

— Благодарю тебя.

— Что я должен с этим сделать?

Феликс воздел глаза к потолку.

— Сие решит Господь.

18

1344 год

Лондон

Барон Кантуэлл проснулся, почесываясь. Осмотрел живот и руки. Так и есть. Ночью опять орудовали клопы. И это в королевском дворце, в Вестминстере. Надо поговорить с сенешалем.

Нельзя сказать, что отведенные ему покои были неудобными: кровать, стул, сундук, комод, свечи и ковер, не пускающий с пола холод, — в общем, все как подобает. Правда, отсутствовал камин. Но сейчас не зима, а весна во всем ее цветении. И Чарлз Кантуэлл был бы доволен, если бы не клопы. В прежние годы, когда ему еще не была дарована королевская милость жить во дворце, Чарлз, приезжая в Лондон, останавливался на постоялых дворах, где приходилось делить кров с простолюдинами. Правда, тогда, в молодости, он это едва замечал, потому что обычно засыпал мертвецки пьяным. Теперь другое дело. Чарлз остепенился. Стал старше и выше рангом.

Он облегчился в ночной горшок, затем осмотрел причинное место. Если провел ночь со шлюхой, то проверить надо непременно. Убедившись, что там порядок, Чарлз подошел к окну, проводил взглядом плывущий по Темзе к морю грузовой парусник с высокими бортами и заметил охотившегося за мышами камышового луня. Когда на берегу появился старьевщик, чтобы выбросить в реку с тележки ненужный хлам, Чарлз вспомнил про башмаки. Сегодня он наденет новые.

Чарлз разгладил остроконечную бороду, расчесал черепаховым гребнем усы и волосы длиной до плеч. Затем быстро натянул на себя бриджи и льняную рубаху. Шерстяные рейтузы выбрал самые лучшие, зеленые. В общем, принарядился. Камзол модный, облегающий, из голубой ткани, с пуговицами из слоновой кости. Подарок от французского кузена. Чарлзу было уже за сорок, но выправку и комплекцию он имел по-прежнему подобающую мужчине и не уставал это подчеркивать. Свое облачение Чарлз закончил щегольской накидкой из дорогой парчи. Затем, брезгливо морщась, напялил старые башмаки, вконец истоптанные и потерявшие форму.

Своего положения Чарлз добился случайно. Просто оказался в нужное время в нужном месте. Несмотря на то что род Кантуэллов был древним и его предки играли при дворе короля Иоанна и во времена принятия Великой хартии вольностей не последнюю роль, они долгое время влачили жалкое существование. Мелкие дворяне, не более того.