Хроники неприкаянных душ - Гленн Купер

Гленн Купер

Хроники неприкаянных душ

Пролог

Тоуби Парфитту, книжному антиквару с тридцатилетним стажем, по-прежнему огромное наслаждение доставляли моменты, когда он, едва сдерживая дрожь, мягко погружал руки в ящик с только что прибывшим товаром. Нравилась тишина уютного рабочего кабинета, дубовые столы под старину, изящные настольные лампы, мягкие табуреты. Помещение каталога аукционного дома «Пирс и Уайт» размещалось на цокольном этаже, вдали от шума Кенсингтон-Хай-стрит. Сюда же поступал принятый товар.

Тоуби начал разворачивать приятно шуршащую упаковочную бумагу, но остановился и, недовольно засопев, посмотрел на прыщавое лицо вошедшего помощника, Питера Нива.

— Что?

Он не любил, когда кто-нибудь портил ему своим присутствием удовольствие. Но парня нельзя просто взять и выпроводить.

— Я вижу, привезли товар из Кантуэлл-Холла, — произнес Нив.

— Да. Вот первый ящик. Всего их должно быть четырнадцать. Кстати, сосчитайте, пожалуйста.

— Сейчас, Тоуби.

Надо же, какая фамильярность. «Тоуби»! Не «мистер Парфитт». Не «сэр». А просто «Тоуби», как его называли лишь друзья. Да, времена изменились, и определенно к худшему. Но ничего не поделаешь, приходится терпеть. Квалифицированного работника на двадцать тысяч фунтов в год найти трудно, а Нив имел диплом бакалавра истории искусств, с отличием окончил Манчестерский университет. К тому же каждый день ходил на работу в чистой рубашке и галстуке. На подобный подвиг сейчас способен далеко не каждый его сверстник. И пусть из воротничка торчала такая тощая шея, что казалось, будто голова у него насажена на торс с помощью штыря, это уже, как говорится, дело десятое.

Тоуби стиснул зубы, раздраженный простодушием помощника, который считал ящики по-детски громко вслух.

— Все здесь, — объявил помощник.

— Я очень рад, — буркнул Тоуби.

— Мартин сказал, вы будете довольны уловом.

В последнее время Тоуби редко выезжал к клиентам. Заставить покинуть Лондон его могла, наверное, только весть, что где-то обнаружился «Второй фолио», не попавший по какой-то причине к «Кристи» или «Сотби», или в хорошем состоянии прижизненные издания Шарлотты Бронте и Уолтера Рали.[1] С клиентами работал его заместитель Мартин Стайн. Из его рассказов Тоуби понял, коллекция лорда Кантуэлла так себе, серединка на половинку, но интересна своим разнообразием.

Престарелый лорд Кантуэлл был типичным клиентом аукционного дома «Пирс и Уайт» — обедневший аристократ, сводивший концы с концами с помощью периодических продаж на аукционе мебели, картин, книг и столового серебра. Очень хорошие вещи старик отдавал в один из ведущих аукционных домов, но по части книг, карт и автографов репутация фирмы «Пирс и Уайт» была достаточно высока, и все они попадали сюда.

Тоуби извлек из кармана дорогого фирменного костюма «Честер Барри» тонкие перчатки высшего качества. Несколько десятилетий назад босс направил его к своему портному на Севил-роу, и с тех пор он одевался с иголочки. Одежда в его профессии значит много, как и вообще внешний вид, прическа и прочее. Колючие усы всегда превосходно подстрижены, а визиты к парикмахеру каждый вторник во время ленча позволяли поддерживать тронутые сединой волосы аккуратными.

Он надел перчатки, как хирург перед операцией, и склонился над первым ящиком.

— Итак. Давайте посмотрим, что тут у нас.

По корешкам было видно, что первый ряд книг представлял собой комплект. Тоуби вытащил одну.

— Ага! Все шесть томов «Истории норманнского завоевания Англии» Фримана. Если мне не изменяет память, это 1877–1879 годы. — Он раскрыл титульный лист. — Превосходно! Первое издание. И все тома первого? А то часто стали попадаться смешанные собрания.

— Да, Тоуби, — произнес Нив. — Все тома первого издания.

— Тогда они пойдут у нас от шести до восьми сотен.

Он осторожно разложил книги, сделал заметки об их состоянии, а затем Нив поместил тома на один стол.

— А вот кое-что постарше, — вкрадчиво промолвил Тоуби Парфитт, доставая великолепно изданную Библию на латыни, Антверпен, 1653 год, в потертом переплете из телячьей кожи, с позолоченной кромкой на корешке. — Замечательно. Тоже уйдет неплохо.

Следующие несколько книг он принял с меньшим восторгом — это были не очень старые издания Рёскина и Филдинга в посредственном состоянии — и вновь возбудился при виде первого издания «Журнала путешествия по снежным вершинам Гималаев и к истокам рек Джамна и Ганг» Фрэзера, 1820 год. В превосходном состоянии.

— Подобных вещей в таком виде я не встречал многие годы. Изумительно. Легко уйдет за три тысячи. Вы знаете, я воспрял духом. — Он посмотрел на помощника. — Не исключено, что в этой коллекции может оказаться даже какая-нибудь инкунабула.

Нив недоуменно молчал, и Тоуби был вынужден повысить голос:

— В чем дело, милейший? Вы не знаете, что такое инкунабула? Европейская первопечатная книга до 1501 года.

Молодой человек смущенно покраснел.

— О, верно. Извините. Должен вас огорчить: никаких инкунабул здесь нет. Но вон там, — он показал на ящик, — лежит старинная книга. Правда, рукописная. Внучка расставалась с ней очень неохотно.

— Чья внучка?

— Лорда Кантуэлла. У девушки потрясающая фигура.

— У нас не принято делать замечания относительно внешности клиентов, — серьезно произнес старший менеджер отдела книжного антиквариата, направляясь к ящику.

Книга оказалась на удивление тяжелой. Вытаскивать толстенный том ему пришлось двумя руками.

Готовясь раскрыть обложку, он вдруг ощутил сухость во рту. Дыхание участилось. Вид странной книги возбудил его охотничий азарт. Старинный переплет из гладкой телячьей кожи цвета молочного шоколада со светлыми крапинками, от которого исходил слабый душистый запах. Фрукты и влажная садовая почва. Солидные размеры — двадцать восемь на тридцать один сантиметр, и толщина почти тринадцать. Там было тысячи две листов, несомненно. Что касается веса, то наверняка свыше двух килограммов. Никаких надписей и украшений. Лишь на корешке незатейливое глубокое тиснение золотом вручную: «1527».

Раскрывая обложку, Тоуби Парфитт с удивлением отметил, что его правая рука подрагивает. В свое время книгу раскрывали часто. Корешок до сих пор оставался податливым. Не скрипел. К коже приклеен простой кремовый форзац, без украшений. Фронтиспис[2] отсутствовал. Впрочем, не было и самого титульного листа. Первую страницу книги — она имела цвет сливочного масла и на ощупь была шероховатой, — покрывали строчки, написанные плотным, убористым почерком. Гусиное перо и черные чернила. Из строчек формировались несколько колонок. И везде лишь имена и даты. Он перевернул страницу, затем еще одну, пролистал до середины. Посмотрел несколько страниц в конце. Потом самую последнюю. Страницы не пронумерованы, но Тоуби предположил, что в книге содержится больше ста тысяч записей.

— Удивительно.

— Мартин решил, что это городская регистрационная книга, — заметил Нив. — Он сказал, что вы разберетесь.

— У меня возникло множество предположений. К сожалению, ни одно нельзя считать удовлетворительным. Во-первых, страницы. Посмотрите. — Тоуби раскрыл одну. — Это же не бумага, а пергамент. Причем очень высокого качества. Лучший из лучших. Такие пергаменты изготавливали из кожи новорожденного теленка. Ее пропитывали специальным составом, отбеливали, фасонировали и растягивали. Но их обычно использовали для самых дорогих манускриптов с большим количеством украшений, а не для городских регистрационных книг.

Он решительно пролистнул страницы и показал пальцем:

— Это хроника рождений и смертей. Николас Амкоттс 13.01.1527 Natus. Тут сказано, что некий Николас Амкоттс родился 13 января 1527 года. Довольно ясно. Но посмотрите следующую запись. Дата та же самая, в конце указано Mors, то есть умер, но имя написано китайскими иероглифами. И следующая. Здесь обозначена кончина Катерлин Банварц, но по-немецки. А вот эта запись, если я не ошибаюсь, сделана на арабском.

Тоуби довольно быстро обнаружил греческие, португальские, итальянские, французские, испанские и английские имена. Записи сделаны на множестве языков. Тут были и кириллица, и греческий, и иврит, и китайский, и даже суахили. Некоторые разобрать не удалось.

— Что же это был за город с таким своеобразным населением, не говоря уже о его численности в 1527 году? — задумчиво проговорил Тоуби Парфитт. — А этот дивный пергамент в примитивном переплете? У меня ощущение, будто книга эта не XVI века, а старше. От нее веет Средневековьем.

— Но датирована 1527 годом.

— Ну и что? Я привык прислушиваться к интуиции и вам советую. — Он помолчал. — Придется, видимо, обратиться к ученым экспертам.