Год 1914-й. До первого листопада - Александр Борисович Михайловский

боевых дестрие и заводных лошадок попроще. Воздух наполняют песня жаворонка в вышине, стрекот кузнечика, и тяжелое гудение пчел, перед самым восходом вылетевших на свою трудную работу искать немногочисленные цветы летней степи и собирать с них нектар.

Прошло всего несколько минут, и в многочисленных полевых лагерях звучит крик: «Рота, подъем!»; и недавнее пополнение, а также ветераны армии самовластного Артанского князя начинают метеорами выметываться из-под одеял, торопливо натягивать штаны и сапоги и строиться на утреннюю зарядку по форме «голый торс». Да-да, бойцовые остроухие тоже с голым торсом, и это зрелище совсем не для слабонервных подростков. Впрочем, на северной стороне творится почти то же самое, только там квартируют части генерала Багратиона, после дела в Константинополе уже считающиеся кадровыми, а кавалерийский корпус развернут у развалин Каламиты, позднее ставшей Инкерманом. Тут исходный район дислокации большей части Артанской армии, ее ударных и резервных частей, отсюда они пойдут в бой. Дымят полевые кухни, и повара-артельщики в белых фартуках, накинутых поверх армейской формы, огромными черпаками помешивают упревающую кашу. Сильным людям, испытывающим каждый день значительные физические нагрузки, требуется много еды.

И самое главное, именно здесь, в Севастопольской бухте, расположен проходящий процесс самовосстановления космический линкор «Неумолимый», основные ремонтные мощности которого в настоящий момент заняты приведением в боевую готовность воздушных средств огневой поддержки десантного корпуса. Вслед за первой эскадрильей «Шершней» к делу готовятся вторая и третья. Фактически все расходники, добываемые на Меркурии роботом-харвестером, идут на благое дело усиления воздушной группировки, в то время как на гипнопедических аппаратах и тренажерах проходят обучение пилоты и операторы огневых установок.

И именно сюда, на склон Малахова кургана, откуда открывается великолепный вид на объятые утренней учебно-тренировочной активностью полевые лагеря и главную ударную единицу Артанской армии, Серегин в десятом часу для, после экскурсии по Запретному городу мира Содома, привел эрцгерцога Франца Фердинанда и начальника генерального штаба австро-венгерской армии Франца Конрада фон Хётцендорфа.

– Вот, – сказал он, – это Крым самого начала семнадцатого века, мой временный эксклав и место главных летних тренировочных лагерей. Вон там – добровольцы-новобранцы, поставленные в строй совсем недавно, вон там – те, кого уже можно счесть кадровым составом, а вон там – ветеранши, в составе моей армии прошедшие множество жестоких сражений. А вон там, прямо перед вами, под поверхностью морских вод, скрывается неумолимая Немезида, которую я совсем не хочу применять в вашем мире. Все остальное будет использовано по необходимости: от конных егерей, обученных вести рассыпное сражение в горно-лесистой местности, до суперстойкой пехоты, способной, вцепившись в выгодный рубеж обороны, удерживать его до того момента, когда противник с головой завалит моих солдат своими трупами.

– Господин Серегин, скажите, а это что такое? – с тревогой в голосе спросил генерал-полковник фон Хётцендорф, указывая на лязгающую гусеницами и свистящую турбинами батальонную колонну танков Т-80, выезжающих из полевого парка на совместные учения с пехотой и кавалерией.

– А это оружие, – ответил тот, – вполне конвенциональное, но тем не менее для вашего мира несколько несоразмерное. Если я пущу его в ход против вашей Империи, то знайте – мое недовольство превысило обычный уровень, но еще не дошло до мысли о всеобщем уничтожении. Но давайте по порядку, господа. Два года назад по моему личному времени в подчинении у меня было восемь кадровых бойцов и шестеро гражданских, а сам я был одним из множества русских офицеров, каких много…

Когда он закончил рассказ, генерал-полковник фон Хётцендорф вовсе ничего не сказал, зато эрцгерцог спросил:

– Скажите, господин Сергий, почему вы все это рассказали, и почему тут нет кайзера Вильгельма, или хотя бы его представителя?

– Ну как вам сказать, – ответил Артанский князь. – Скорее всего, я поступил так потому, что Германская империя – весьма крепкая конструкция, способная пережить не одну пертурбацию, а вот для Австро-Венгерской империи это последняя война. Нитки, связывающие лоскуты воедино, почти окончательно истлели, и теперь даже не очень большая нагрузка способна разорвать государство в клочья. Единственный клей, который еще связывает все воедино, это ваш престарелый дядя. Стоит ему умереть, и все начнет расползаться жидкой грязью. Как вы думаете, над какой частью империи в таком случае вы сумеете сохранить контроль, с учетом того, что венгры сбегут от вас сразу и бесповоротно, а на Балканах с моей помощью разгорится сербское партизанское движение за воссоединение этих земель с сербским королевством, к чему я приложу все возможные усилия? Все сербы должны жить в Сербии, и эта истина не подлежит обсуждению. И в то же время я бы не хотел, чтобы мои сербские друзья тянули в рот куски земель с чуждым им населением, даже если оно, это самое население, готово кинуться к ним в объятья. И в долгосрочной, и в среднесрочной перспективе такое решение не принесет счастья ни тем, кто бросился, ни тем, к кому бросились.

– И что вы предлагаете, только конкретно? – сказал Франц Фердинанд.

– Я рассчитываю сделать так, – ответил Артанский князь, – что ваша империя очень быстро навоюется пор самое горлышко. Французы, немцы и русские еще будут полны боевого задора, а вот чехи и словаки, а потом и все остальные, скажут, что это не их война, что Сербию не удалось сломать, русские в Карпатах паровым катком давят через перевалы, а в Боснии и сербских землях Хорватии разгорается ужасающая народная герилья. И вот тогда король Петр – а на самом деле я лично, а может, и мы вместе, – сделаем вашей Империи предложение сепаратно выйти из войны и прекратить боевые действия, в качестве платы за агрессию отдав Сербии все земли, населенные сербами, а Российской империи – все русинские территории. Сумеете вы удержать целостность Австрии, Хорватии, Словении, Чехии и Словакии хотя бы на протяжении жизни одного поколения?

Франц Фердинанд покачал головой.

– Мой дядя никогда на это не пойдет, – сказал он, – он скорее умрет, чем признает свое поражение.

– А кто его будет спрашивать? – с пренебрежением сказал Серегин под раскаты грома с ясного неба. – Для меня жизни десятков, а может, и сотен тысяч людей гораздо важнее, чем хотения и нехотения одного старого придурка. Кстати, я не исключаю, что именно ваш дядя отдаст приказ о терроре против мирного сербского и русинского населения, при том, что вы не сможете настоять на обратном. В таком случае, в силу уже вынесенного предупреждения, мне придется принять меры по прекращению его существования. Могу обещать только, что никаких показательно отрезанных голов в случае императора Франца-Иосифа не предвидится – смерть вашего дяди будет тихой, безболезненной и максимально похожей на естественную. Так что к тому моменту, когда мне придется делать вашей Империи роковое предложение, главным человеком там будете уже вы, а не