Самскард - Ананта Мурти

-- Почтннейший!

-- Что?

-- Желаете еще кокоса с сахаром?

-- Дай немножко.

- В дороге время не идет, а тянется,--засмеялся Путта, подавая накрошенный кокос,-- скажете, нет? Ничего, сейчас я вас опять развеселю. Еще вот есть такая загадка: кто играет, кто бежит, кто стоит и глядит? Попробуйте хоть эту отгадать.

Путта снова закурил.

...Первопричина в том, что с Чандри все произошло будто во сне. Вот почему я, как Тришанку, болтаюсь между небом и землей. И выйти из этого состояния я могу только через осознанное, свободное действие, через поступок, на который я самостоятельно решусь. Не сумею -- буду как облако, от ветра изменяющее форму. Осознанное действие опять сделает меня человеком. Я буду отвечать за себя А это значит... Что это значит?. Значит, я не должен говорить себе: "Пойду куда глаза глядят". Я сажусь в автобус, еду в Кундапуру, живу с Чандри. Конец метаниям Я стану другим человеком, и сделаю это сознательно.

-- Опять заело?--хихикнул Путта.

-- Играет рыба, бежит вода, стоит, глядит на все-- скала.

-- Здорово!-- восхитился Путта.-- Отгадал! А меня, между прочим, с детства Угадайкой звали. Путта Угадайка! Я загадок этих знаю!.. На всю дорогу хватит, вот посмотрите.

И Путта далеко отбросил окурок.

Гаруда, Лакшман и другие шли целый день по жаре и только к закату добрались до Дурвасапуры. Чем меньше оставалось до аграхары, тем медленней они двигались, но, увидев, что на крышах нет грифов, облегченно прибавили шагу.

-- Сбегаю взгляну, как там скотина,-- пробормотал Лакшман.-- Я вас догоню.

-- Сначала обрядом нужно заняться, а домашними делами после,-- сурово одернул его Гаруда.

Лакшман не посмел возразить.

Брахмины приблизились к дому Пранешачарии, приготовляя в уме слова соболезнования.

Около дома валялись дохлые крысы.

Из дома никто не откликнулся.

Переступить порог ни один не решился -- в собственные дома тоже было страшно войти. Брахмины тихонько пошли обратно. Аграхара выглядела какой-то ненастоящей, оцепенело замершей. Брахмины сгрудились в кучку, не зная, что дальше делать.

-- Обряд...--раздался чей-то голос.

Никто не шелохнулся. Каждый представлял себе дом Наранаппы, разложившийся труп.

-- Пранешачария у речки, наверно,--нашелся Гаруда.-- Подождем его.

-- Нет времени,-- возразил Лакшман.-- Давайте пока приготовимся к похоронам.

-- Дрова!-- сказал один.

-- Придется манговое дерево спилить!-- откликнулся другой.

-- Гореть плохо будет...-- усомнился третий.

-- У Наранаппы во дворе наверняка дрова есть,-- сообразил Лакшман.--Может, хватит...

-- А не хватит, так с твоего двора возьмем,-- поддел его Гаруда.

Дров у Наранаппы оказалось маловато.

-- Чандри! Чандри!-- заголосили брахмины.

Никто не отозвался.

-- Да она наверняка удрала в Кундапуру. Погубила всю деревню и смылась, потаскушка!

-- Ладно. Делать нечего. Несите каждый по вязанке дров,--распорядился Гаруда.--Каждый. Ясно?

Брахмины один за другим потянулись цепочкой по тропе к месту сожжения с вязанками дров на головах. Все было готово, а Пранешачария так и не возвращался.

-- Вынесем тело?-- робко спросил один.

-- Пускай сначала Пранешачария вернется,-- предложил Гаруда.

-- Верно,--поддержал Лакшман.

Брахмины старались не смотреть на двери дома Наранаппы.

-- Не надо спешить,--решил Гаруда.--Придет Пранешачария и скажет, как и что делать.

-- Подождем,--согласились брахмины.

Они развели огонь в большом глиняном кувшине, притащили бамбук и занялись приготовлением носилок. Ждали Пранешачарию.

Часам к трем Пранешачария и Путта вошли в Мелиге и направились к пруду. Лесная тропка вывела их на разбитую проселочную дорогу, и в Мелиге они явились густо покрытые красной пылью. Путта сразу влез в пруд, умылся, вымыл ноги и с удивлением заявил:

-- Что ж такое? Говорили-говорили, а я вам так ничего про себя и не рассказал.

Умываясь, Пранешачария вдруг подумал, что в Мелиге его легко могут узнать! Он рассердился на себя за то, что опять боится. Одно хорошо, думал он, здешние брахмины -- из секты смарта, то есть не свои. Скорей всего, его вообще не заметят в праздничной суматохе. Но все-таки если он действительно решил сделаться другим человеком, то откуда опять страх? Страх сам по себе--чувство естественное, когда есть причина бояться. А тут что? Нужно обязательно докопаться до корня и вырвать этот корень. С каким царственным бесстрашием Наранаппа жил с Чандри на глазах у всей аграхары! А он? Будет жить с Чандри и прятать от людей лицо? Хорошо получится, ничего не скажешь!

-- А вы вот, конечно, думаете себе: и что он все время болтает, ну и зануда, думаете. Я объясню. Вы все больше молчите, а сами без людей все равно не можете. И вам поговорить с кем-то надо. Человек вы тихий, но вам достается,-- Путта бодро утирался,-- сами скажите, правильно я угадал или нет. Я по лицу вижу -- правильно. Вы не подумайте, я не из низких. Каста наша, малера, вам известно, что за народ: отец брахмин, ну а мать, сами знаете, кастой пониже. Мой отец-- чистый брахмин, а с матерью жил лучше, чем другие с законными женами живут. Меня брахмином воспитывал, даже обряд с надеванием шнура устроил. Пожалуйста, смотрите.

Путта вытянул из-под рубашки шнур, без которого брахмин не брахмин, и удовлетворенно объявил:

-- Потому все мои друзья брахмины. Так, нам пора. Он перепрыгнул через плотинку на улице и засмеялся:

-- Они меня правильно зовут: Путта Говорун. Два прозвища у меня --Угадайка и Говорун. А что? Я с людьми люблю.

Мелиге выглядела вполне празднично. На площади стояла колесница, верх которой украшали знаки зодиака. Вдоль дороги на земле лежали два толстенных каната, за которые верующие вытащили колесницу. Теперь ее поставили перед храмом, ожидая приношения цветов и плодов. Молодой брахмин поднимался с кокосом в руках в колесницу, где уже сидел настоятель храма. Вокруг толпились в ожидании своей очереди люди с приношениями. Пранешачария тревожно обежал глазами лица -- удостовериться, что нет знакомых. Нет, никого нет, кто мог бы его опознать.

Правда, толпа стояла так плотно, что если подбросить над ней горсть сезама, так ни зернышка бы на землю не упало. Путту это не обескуражило, и, ухватив Пранешачарию за руку, он стал протискиваться к лавке за кокосами и бананами для приношения.

-- Пусть народ немного схлынет,--сказал он, отдуваясь,-- тогда подойдем к колеснице. А пока пошли посмотрим. Пошли, Ачария.

За углом их оглушили переливы тростниковых свистулек. Дети выклянчивали у родителей монетки, мчались к прилавку и сразу начинали переливчато свистеть. Густо пахло горящей камфорой и курительными палочками, пахло новенькой, необношенной одеждой. Продавец воздушных шаров во всю глотку нахваливал свой товар. На углу народ сгрудился около "бомбейского ящика", получив монетку, его владелец бил в тамбурин, приплясывал и нараспев давал пояснения к картинкам в ящике:

"Город Дели, красивый город Дели! Восемнадцать двор- цов один краше другого! Бангалорский базар, самый лучший базар! Махараджа Майсора, где еще увидишь махараджу Майсора! А вот махараджа на дворцовом приеме, смотрите на махараджу на дворцовом приеме! Святой храм в Тирупати, смотрите, какой храм в Тирупа- ти. Смотрите, смотрите--веселые девушки из Бомбея! Вот какие бывают девушки в Бомбее!"

Грохот и звон тамбурина, топотание босых ног.

-- Ах, какие девушки в "бомбейском ящике"! Одна ана, всего одна ана, недорого, чтоб все увидеть!

Путта не выдержал:

-- Я взгляну, что у него там в ящике!

-- Конечно, конечно,--поспешно согласился Пранешачария.

-- Вы только не уходите! Без меня не уходите, подождите меня.-- Путта нырнул под черный лоскут и припал к окулярам.

...Самое время повернуться и уйти. Некрасиво, что и говорить, ничего плохого ему этот Путта не сделал, но просто необходимо побыть одному, а с ним даже помолчать не удается. Пранешачария успел сделать всего несколько шагов, как прямо над его ухом раздался знакомый голос:

-- Так я и думал--уйдет, и я его не найду. Хорошо, хозяин ящика показал, в какую сторону вы двинулись. Ну вот, мы вместе. Можно идти.

Пранешачария готов был завыть от досады. Сказать, чтоб отвязался? Но как можно обижать человека, когда он протягивает руку дружбы, пускай даже его никто не просит? Надо быть терпеливым, укорял он себя.

-- Вот это да?-- завопил Путта.

Выступали акробаты. Девушка, гибкая, как змейка, широко раскинув руки и ноги, животом балансировала на бамбуковом шесте. Здоровенный цыган упоенно лупил по барабану. Секунда--девушка скользнула вниз и затанцевала, собирая монетки, улыбаясь, кланяясь. Путта бросил ей медяк.

Чем ближе они подходили к храму, тем больше нищих встречалось в толпе. Человеческие обрубки, извиваясь, ползли по пыльной улочке--нищие без рук, нищие без ног, нищие с провалами на месте носов, слепые, дергающиеся, выставляющие напоказ невероятные уродства. Путта выбирал самых страшных и важно подавал им милостыню. Он задержался у тележки с длинным тентом, сплошь увешанным разноцветными лентами, купил жене ярд красной ленты.