Цепная реакция - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

—А! Вы тоже любите поэзию? Ученые часто любят поэзию. Им, как и нам, видимо, не хватает ее в повседневной работе. Гердер! Конечно, Гердер! Он ведь не был поэтом?

—Скорее философом. Богослов.

—То есть путаником в квадрате. — Шольц заговорщически подмигнул: — Философия богослова предсказуема: она всегда ведет к поражению. А нам с вами нужна победа, верно ведь? Но стихи у него хорошие. Хорошо запоминаются. — И уткнувшись в какую-то бумагу, не глядя на Зиберта, внезапно резко спросил: — Эрик Леве говорил вам, зачем он приехал в Берлин из Швейцарии?

—Эрик? — встрепенулся Зиберт, не ожидавший вопроса. — А-а… а он насчет дома приехал. Да… У него умер отец, и поместье осталось бесхозным… И вот он приехал, чтобы…

С этого момента разговор утратил мягкую деликатность и приобрел характер блиц-допроса.

—Чтобы — что? Продать поместье? Заняться хозяйством? Возделывать землю? — в голосе Шольца прозвучало раздражение. — Вот именно сейчас, в январе сорок пятого?..

—Да, странно, — согласился Зиберт. — Но он так сказал. Все-таки поместье…

—Ну, хорошо. Поместье. Однако он физик. Профессор. Он проявлял интерес к работе вашего института?

—В самых общих чертах. Дело в том, что он давно ото- шел от практической физики. Он преподавал… Да, все последние годы он преподавал в Цюрихском университете… Не знаю… Публикаций в научных журналах сейчас нет… То есть нет публикаций, связанных с ядерной физикой. Это засекреченная информация. Везде, с сорокового года. А швей- царская школа… не знаю. По-моему, там ничего не происходит.

—Так значит интересовался?

—Мы не успели об этом поговорить. Столько воспоминаний…

—Воспоминания — это хорошо. Кстати, вам известно, где сейчас находится Леве?

—Да, я знаю. Его убили.

—Откуда знаете?

—Я разыскивал его. Он должен был быть у меня в гостях и не пришел. Вот я и обратился в районное отделение полиции — там, где он снимал квартиру. Мне и сказали.

—И кто бы мог его застрелить? У вас есть соображения на этот счет?

— Ровно никаких. У Эрика, кроме меня, и знакомых-то в Берлине не осталось. Он и Рождество у меня отпраздновал… Может, какая-то случайность?

—Семья?

—Он приехал один.

—С кем, кроме вас, он контактировал, знаете?

—По-моему, ни с кем. Впрочем, точно не знаю.

—А у вас? У вас он с кем общался? Кто у вас был?

—Только домашние. Жена. Сын. Ему пятнадцать… Служанка. Но она просто готовила, подавала… и только.

—А в полиции вас допросили?

—Я ответил на пару вопросов. Оставил свой адрес. И всё.

—А вам не доводилось общаться с криминальратом Гесслицем? Вилли Гесслицем? Такой крупный, крепко за пятьдесят. Хромой.

Зиберт опять промокнул платком лоб под пристальным взглядом инспектора.

—Нет, господин Шольц, не было. В районном отделении мне задали вопросы и взяли адрес. Но там был такой, средних лет, щуплый инспектор. И другой, очень худой, в очках. Сказали: столько людей гибнет, нет времени заниматься. Не стало какого-то старика. Разве сейчас это трагедия? Сказали: если понадоблюсь, они со мной свяжутся.

—Вы встречали его на вокзале?

—Кого?

—Леве. Когда он приехал.

—Нет. Он прислал открытку из Цюриха, что зайдет… И зашел.

—В тот же день?

—Насколько я понял, да.

—Теперь подробно, господин доктор: о чем вы говорили с Леве? Вплоть до шуток и поздравлений…

Спустя полчаса Шольц попрощался с Зибертом. Только за ним закрылась дверь, он вызвал дежурного унтерштурмфюрера. Когда тот вошел, Шольц вывел его за дверь.

—Видите старика, который идет к выходу?

—Так точно, штурмбаннфюрер.

—Сядете ему на хвост. Прямо сейчас. Затем возьмете под постоянное наблюдение. Докладывать будете ежедневно, скажем, в семь вечера. Все контакты, вплоть до зеленщика и уборщицы, — мне на стол. Всё ясно?

Больше всего Шольца раздражала неряшливая полицейская работа: непронумерованные протоколы, формальные допросы, спутанный перечень улик, нехватка документации. В деле Эрика Леве присутствовал весь набор профессиональных промахов, как будто нарочно.

Цюрих, Pисбах,

13 января

8-й район Рисбах, что на правом берегу Цюрихского озера, выделялся среди других районов города сумбурной застройкой и при этом оставлял впечатление скучной провинции. Словно выпеченные на одном противне и неловко ссыпанные на землю, дома совершенно произвольно обозначили улочки и переулки, в которых легко было потеряться случайному прохожему. На каждом шагу попадались то юридическая контора, то клиника, то ремонтная мастерская, то аптека. Повсеместно царил дух Морфея, и даже прогуливающиеся в розовой дымке мороза мамочки с колясками и бегающими детьми навевали сонную дремоту.

Стоматологический кабинет Анри Бума располагался, пожалуй, в самом покойном месте Рисбаха: окна его выходили на старое кладбище Рехальп и на отель с не очень жизнеутверждающим названием «Урненхоф» — «Двор для урн».

К безликому зданию клиники Бум подъехал на такси. Со вздохом расплатился с водителем и быстрой походкой пятидесятилетнего бодряка направился внутрь. Бум слегка простыл, но это не могло омрачить хорошее настроение, так как именно сегодня живущая с мужем в Лозанне дочь сообщила о будущем прибавлении семейства — Бум давно мечтал о внуках, тоскуя по тем временам, когда его дети были малышами и он с удовольствием с ними возился. Прежде чем войти, Бум тщательно вытер подошвы ботинок, прислушался к тишине кладбища, окрашенной тонким писком одинокой птицы, втянул в легкие свежий воздух. Ему казалось, что жизнь вышла на новый круг, обещавший яркие впечатления.

Рыжеволосая ассистентка Агнес помогла ему снять пальто и тихим голосом сказала, что в кабинете его ждет пациент, назвавшийся старым приятелем. Низкорослый, изящного телосложения, с красной кожей гладковыбритого лица, как будто обожженной североафриканским солнцем, Анри Бум неизменно производил впечатление человека, которому можно доверить самое сокровенное. Он озадаченно пожал плечами. Переобулся, облачился в белый халат и, приглаживая растопыренными ладонями седую шевелюру, прошел в свой кабинет.

—А-а, господин Хартман, — мягким басом протянул Бум, пряча удивление в радушной улыбке. — Или лучше Лофгрен? Никогда бы не подумал, что с такими крепкими зубами, как у вас, может что-то случиться.

Хартман сидел в стоматологическом кресле, расслабленно откинувшись на подголовник.

—Как вы меня отыскали? — спросил Бум, намыливая руки над раковиной.

—Помилуйте, Анри, — улыбнулся Хартман.

Бум согласно кивнул:

—Ну, да… конечно.

—Знаете, — сказал Хартман, — если вы наденете морской китель, скажем, адмиральский…

—…то буду похож на Канариса, — подхватил Бум. — Любимая шутка Шелленберга. А вы знакомы с Канарисом?

—Не то чтобы знаком, но доводилось