Пирамида. Ленинградский альпинизм в четырех киносценариях - Григорий И. Сидько

— Да это же солидол! Мне для машины как раз нужно, я уже месяц его ищу!.. Надо же…

Не разделяя его восторга, мужчина недобро оборачивается в его сторону:

— Тебе и карты в руки, старичок — соскребай!

МЯСОКОМБИНАТ. БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ.

Сойдя с автобуса на кольце, Андрей идет по дороге, вдоль сплошного высокого бетонного забора. В стеклянных дверях проходной, притулившейся к мощным бронированным воротам, маячит охранник в полувоенной форме и, скрестив на груди руки, подозрительно следит за проходящим мимо Андреем. Лежащая у его ног овчарка тоже хмуро косит глазом в его сторону.

В конце забора стоят два старых полуразвалившихся товарных вагона, битком набитые ребрами каких-то животных. Цепляясь друг за друга, ребра вывалились из отодранных дверей наружу и в изобилии разбросаны вокруг, как после нападения гигантской стаи хищников.

Обогнув вагоны, Андрей выходит к зданию котельной и высоченной облезлой бетонной трубе, за которой открываются заросшие бурьяном поля и чахлый лес вдали.

Андрей задирает голову вверх. Уже сумерки, и на трубе, один за другим, зажигаются красные сигнальные фонари. Он подходит ближе, ставит сумку на траву и, сложив ладони рупором, кричит наверх:

— Витя! Слава!..

От его крика с окрестных полей взмывают вверх тучи жирных чаек и начинают, галдя, кружить в воздухе.

На нижней, опоясывающей трубу, решетчатой площадке появляется едва различимый силуэт и, свесившись, смотрит вниз. Потом говорит негромко:

— Мы здесь, подымайся сюда.

Вытянувшись вверх, Андрей пробует рукой, не покрашены ли перила, потом подпрыгивает, повисает на нижней перекладине, прошкрябав ногами по бетону, влезает на лестницу и подымается по ней вверх.

Откинув металлический люк, он выбирается на площадку, отряхивает руки и одежду. Потом обходит трубу по кругу и, с обратной стороны, натыкается на Виктора и Славу — невысокого худого мужчину, лет под тридцать, но уже слегка седого и потасканного на вид, — счищающих металлическими щетками лохмотья висящей на перилах ржавчины.

Они здороваются,

Андрей: Ну, как вы тут? — он облокачивается о перила рядом с ними, достает сигареты.

Слава: А!.. Нормально.

Андрей: Закурим?

Виктор: Давай.

Виктор и Слава откладывают щетки и закуривают, тоже облокотившись о перила.

Втроем они молча глядят вниз.

Внизу — в багрово-красных закатных тонах — болото, лес, линия электропередач. Из болота подымаются испарения и туманом расползаются вокруг.

Виктор: Зона…

Андрей в последний раз глубоко затягивается и щелчком выбрасывает сигарету, следя за летящим вниз огоньком.

Виктор: Старина, должен тебя огорчить — денег за стекла пока нет… — он тоже бросает вниз окурок. — И в ближайший месяц вряд ли будут.

Андрей молчит.

Виктор: Ты когда едешь?

Андрей: Билеты на двадцатое.

Слава: Займи у кого-нибудь. К осени-то уж должны быть.

Андрей: Жизнь взаймы… У меня уже почти триста рублей долга.

Виктор: Что делать, старина… Такова спортивная жизнь!.. А то выходи, вот, с нами на трубу.

Андрей: Не могу. Лимит трудодней уже исчерпан… — он выпрямляется. — Ну что, вы еще долго тут собираетесь? А то поехали в город — там вино и женщины… У меня есть треха.

Слава: В таком случае у меня червонец.

Из котельной с шумом вырывается мощная струя пара, снова подняв с земли крикливые тучи.

Виктор (после долгой паузы, додумывая какую-то свою мысль): Вино, это, конечно, хорошо. Но вот женщины… Женщины, старина, — как очень злые кони… — он начинает смеяться. — Я знаю места, где их никогда не бывает… Но никому не скажу!

КВАРТИРА ВАЛЕРЫ. КУХНЯ. ПОЗДНО ВЕЧЕРОМ.

За кухонным столом сидят Валера, Андрей (уже слегка навеселе) и Саша. На столе — чай, портвейн.

Что-то клокочет на плите. На протянутых под потолком веревках сушатся пеленки, детские колготки.

Саша перебирает на столе какие-то листочки, вынутые из картонной папки:

— Ну вот, например… То, что еще в прошлом году хотели делать. Но здесь только начало первого куплета.

Валера: Ну-ка, ну-ка…

Андрей разливает портвейн по стаканам:

— А что мы хотели тогда делать? Я уже и не помню ничего…

Саша: Ну, вот это, — поет на мотив "Хотят ли русские войны",—

Хотят ли жены и семья,

Чтоб в горы вечно ездил я?

И, как большие утюги,

Летят нам в спину матюги,

Но, как последняя свинья,

Дверь плотно прикрываю я,

И пусть летят они, летят…

Валера (смеется): Ну так отлично! А дальше что?

Саша: Дальше все.

Валера: Да-а, тогда, пожалуй, маловато…

Андрей: За ночь мы вряд ли что-нибудь из этого сделаем. А покороче нет чего-нибудь?

Входит Лена.

Лена (истерично): Валера, ну что ты сидишь?! Я же просила тебя мясо перемолоть! У меня курсовик горит, белье еще надо прополоскать, дети давно уже спать должны, а они еще не ужинали даже!

Валера: Ну ты же видишь — мы тут заняты…

Лена: Ну а что мне теперь, разорваться, что-ли на части?!

В кухню забегает девочка, лет пяти, похожая на Валеру. Смущенно оглядываясь на гостей, она что-то шепчет Лене на ухо.

Та резко наклоняется к ней и кричит прямо в лицо:

— Юля, я есть хочу! Юля, я есть хочу! Юля, я есть хочу! Юля, я есть хочу!

Девочка, заплакав, убегает в комнату.

Валера: Что ты на ребенка-то кричишь?! Она виновата, что ли, что у тебя курсовик горит?!

Лена: Да потому что надоело все! Ты ни черта по дому не делаешь, стипендию не получаешь, сидим на шее у родителей!..

Андрей под шумок разливает портвейн, они с Сашей выпивают.

Валера: Слушай, Лена, давай мы потом с тобой разберемся, все-таки у нас гости…

Лена: Когда потом?! От тебя помощи разве дождешься?! Ты все под себя гребешь! Я тоже, между прочим, хочу еще для себя пожить… И успехи у меня, кстати, получше, чем твои были. А что получается? В Крым я уже три года не ездила, на скалах не помню, когда в последний раз была! Вот мне Алик предлагал путевку в "Адыл-су" на вторую смену — а ты с детьми будешь нянчиться. Понял?

Валера: Ну мы же говорили уже, кажется, об этом. Твоя мать же собиралась с ними на даче…

Лена (перебивает): Собиралась! Вот именно что — собиралась! А теперь уже не собирается! Ей в июле отпуска не дают!

Валера: Ну так пойди и разберись с ней — твоя же мать!

Лена в ярости бросает на стул ворох сухих колготок, которые снимала с веревок:

— Вот иди сам и разбирайся! Они, между прочим, уже спят давно! — хлопнув дверью кухни, она уходит.

Валера зло