Вверх тормашками в наоборот-2 (СИ) - Ночь Ева

Слова зазвучали резче, громче, отрывистее – деревья начали ронять хвою. Молодая сосния, не выдержав, надломилась и упала со стоном на землю, задевая мохнатыми лапами край круга, но Ренн не останавливался. Поверх фиолетовой печати накладывал золотые струны, аккуратно оборачивая энергетическую бляшку нежным защитным коконом.

Постепенно голос затухал, как закатное солнце, становился тише, журчал горным ручьем, пока не слился с шёпотом деревьев. Ренн сложил руки чашей. Пошевелил напряженными пальцами – и сиренево-золотистый сгусток, зависший в воздухе, мягко опустился в углубление его ладоней. На мгновение стало тихо – полное безмолвие, когда замирает даже сердце в груди.

Маг сделал шаг вперёд и направил сжатые у основания ладони прямо в грудь кровочмаку. Печать, сделав дугу, мягко приземлилась в нужном месте, скользнула по шерсти и, заурчав, как животное, на миг всосалась внутрь. Раз, два, три – набирая ритм, стукнуло ожившее сердце Ренна, и мерцающая лже-печать вынырнула наружу. Уютно пристроилась в грудной впадине и засветилась тусклым фиолетом.

Ренн почувствовал, как расслабляются напряжённые мышцы, как пот жжёт солью глаза и сбегает дорожками по груди и спине. Он смял в кулаке, как лист бумаги,  защитный купол,  и осторожно отпустил энергию в небо.

– Ну вот и всё, Айбин. У тебя теперь есть и нет печати – одновременно, – сказал, иронично выгнув бровь, а затем улыбнулся.

Кровочмак посмотрел ему в глаза. Прямо, открыто, серьёзно, не пряча взгляд под ресницами или веками. Ренн почувствовал, как закружилась голова, как неровно толкнулось сердце в груди.

– Спасибо, Ренн, – ответил и сделал быстрый шаг в сторону, пряча улыбку, что на миг осветила его лицо.

Маг ещё не понял, а кровочмак уже знал: из кустов с визгом вылетела маленькая молния и повисла у Ренна на шее.

– Ты… Ты – супер! – восторженно прокричала девчонка и звонко поцеловала его в щёку.

Ренн уже не помнил, когда так терялся. Осторожно прижал Дару к груди, пытаясь сохранить равновесие, и тут же наткнулся на взгляд Геллана – острый, как стило, холодный, как зимний лёд.

Резко почувствовал себя виноватым и лишь усилием воли не дал вырваться извинениям, только развёл руками, взглядом давая понять, что ошарашен и ничего не может сделать со стихийным бедствием в Дарином обличьи. Но Геллан не понимал. И Ренн не мог его за это судить.

Дара

Мы залегли в кустах, которые показались Геллану надёжными. Чем эти кусты отличались от таких же, но слева, я не понимала, но спрашивать или спорить не могла: подчинялась жесткому стакеру молча, как и обещала. Хотя, на мой скромный взгляд, место выбрал он не очень удачное: подглядывать было неудобно.

Ренн уже чертил круг длинным кинжалом и не отвлекался. Мы слышали каждое слово, но не могли видеть всего, что происходило на поляне. После слов Айболита я сделала круглые глаза и уставилась на Геллана: очень хотелось ахнуть и прокомментировать, но отвратительный бывший властитель быстро приставил палец к губам, показывая, что надо молчать. В общем, он прав: если мы хорошо слышим, то и нас слышат отлично.

А потом началось это – настоящее колдовство. Мама дорогая, я забыла, где нахожусь! Вначале появилась покатая «крыша» над Айболитом, похожая на голубую ажурную скорлупу, а затем пошла такая чертовщина, что я только успевала глазами водить туда-сюда. Слова, ветер, стон деревьев, драгоценный глаз в ладони, висящая в воздухе печать. Шаг за шагом – он будто вёл нас, как ослов на верёвочке. Мне было так страшно, что если бы не Геллан, давно бы удрала куда глаза глядят. Вместо этого я вцепилась в его руку и продолжала глазеть, понимая, что порывы порывами, а с места сдвинуться возможности нет.

В самый патетический момент рухнула ёлка – не выдержала накала страстей. Я почти взвизгнула, но Геллан закрыл мне рот. А потом печать всосалась в Айболитову грудь, как живая, и вылезла назад.

Это было так здорово! В жизни ничего подобного не видела даже в фильмах! Короче, вы поняли: моя тонкая душевная организация не вынесла, и я с визгами восторга выскочила на поляну, обняла Ренна за шею и от избытка чувств поцеловала в щёку. Кажись, я переборщила. Маг быстро превратился в растерянное до потери пульса существо. И смотрел куда-то в сторону. Я расцепила руки и обернулась. Геллан стоял столбом на краю круга и расстреливал глазами Ренна. Что на него нашло, спрашивается?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В общем, да. Я провинилась, не спорю. Обещала ж вести себя тихо, как пай-девочка, и опять облажалась. И меня он сейчас должен замораживать взглядом. Наверное, чтобы не убить, отыгрался на бедном Ренне.

– Геллан, – позвала тихонько.

Соляной столп вздрогнул и посмотрел на меня, но как бы куда-то мимо.

– Прости, пожалуйста, – попросила прощения.

Он кивнул и, развернувшись, пошёл прочь, а я поняла, что пыхчу, как паровоз. Вот зараза. Вслед за Гелланом быстренько ретировался с поляны и Ренн.

– Айболит, – позвала тихонько.

Кровочмак тут же подошёл ко мне. Я во все глаза смотрела на мерцающую печать у него на груди.

– Это не больно? – спросила опасливо.

– Нет, Дара. Это ненастоящая печать. Вряд ли кто поймёт. На вид она – как прежняя. Но не сдерживает силу. Правда, всё остальное остаётся, как прежде, – вздохнув, сказал Айболит. – Тебе придётся кормить меня, иначе сработают ловушки. От них никакая защита не спасёт.

– Ну и ладно. Главное, что ты жив.

Кровочмак кивает. Нет в этом жесте радости, но я решаю не заморачиваться: не всё сразу.

– Помирись с Гелланом, – говорит он мне.

– Да, – вздыхаю тяжко. – Надо бы. Только он не сразу отходит.

Сразу не сразу, а подлизываться надо, поэтому я машу Айболиту рукой и нехотя бреду к фургонам. Эх, жизнь моя, жестянка… Тяжёлый диагноз с отягчающими совесть обстоятельствами. Дурацкий чемодан без ручки я...

Глава 16 Колыбельная

Лерран

После завтрака Лерран решил никуда не ехать. Успеется. Спешить некуда. Здесь твёрдая рука хозяина требуется больше, чем в Облачном Ущелье, где всё подчинено его воле и распорядку. Там по-своему скучно и привычно, а Верхолётный замок – препятствие, которое предстоит подмять под себя окончательно и бесповоротно.

Ему нравились горы, а воздушное пристанище давно манило облачной недоступностью. Лерран не мечтал о полётах, не грезил вознестись выше солнца: не та стихия, не тот кураж, однако почти сразу, после первого посещения упрямого небесного замка, ему захотелось  здесь жить. Может, потому что любил подчинять строптивых. Никто и никогда не должен даже взглядом намекать на дело, которое ему не по плечу, или упрекать в слабости и неумении властвовать. Лерран обладал способностью выделяться среди людей, был на голову выше если не ростом, то духом.

Новый властитель поднимается по изломанной неровными зигзагами лестнице – на самый верх, где гуляет ветер да обнимаются с бездонной синью облака. Долгий подъём не утомляет, а согревает – небольшая разминка, от которой даже дыхание не сбивается.

Облокотившись о перила, долго смотрит на горы, чувствуя стеснение в груди: слишком высоко. Отсюда мир кажется крохотной картиной гениального художника: прорисованы мельчайшие детали, верно наложены краски и тени, но чудится хрупкая уязвимость даже в горных вершинах, мудрых и вечных, как Древний Дракон.

Налетевший ветер треплет волосы, шумящие кроны деревьев смазывают детали: мир дышит и шевелится, как огромное животное с толстой корявой шкурой.

Помедлив, Лерран ложится на мощёную гладким камнем площадку, подстелив под спину собственный плащ.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Лежит, раскинув руки и прикрыв глаза, ощущая почти покой и умиротворение, словно после долгого пути наконец-то пришёл домой. И от этого в груди становится ещё тяжелее: Верхолётный никогда не был его домом. Странное ощущение полного единения с чужим местом нехорошо отзывается в расслабленном теле.

Его укачивает, как в огромной люльке, чудится призрачный шёпот нежного женского голоса, напевающего колыбельную. Ветер шумит в ушах, горячие лучи касаются лба, проходятся по щекам, обещая забытье и спокойствие.