Ангелмасса - Тимоти Зан

– Добро пожаловать на «Ангелмассу-Центральную», – сквозь пульсирующий шум в ушах услышала девушка далекий голос Ханана. – Ее часто называют самой безобразной космической станцией из всех существующих.

С невероятным усилием Чандрис оторвала глаза от кошмарного зрелища на экране.

– Что? – выдавила она.

Ханан приподнял брови.

– Это космическая станция, – мягко произнес он.

Еще с минуту Чандрис молча смотрела на Ханана; его слова с трудом укладывались у нее в голове, вытесняя страх. Потом, взяв себя в руки, она опять повернулась к дисплею.

Паук исчез. На его месте возникла станция.

«Песочные часы» превратились в два диска с конической поверхностью; они медленно вращались, создавая искусственное поле тяготения. Соединявшая их средняя секция напоминала двойное ожерелье из гигантских жемчужин, окрашенных в ярко-оранжевый цвет, словно спасательные плотики.

Чандрис глубоко вдохнула сквозь дрожащие губы.

– Извините, – сказала она, пунцовая от стыда. – Мне показалось, что я вижу… совсем другое.

– Готов спорить, тебе почудился огромный паук, – отозвался Ханан.

Чандрис еще раз вздохнула и почувствовала себя несколько лучше.

– Именно, – сказала она, мысленно возвращаясь к своей новой роли и стараясь говорить соответствующим тоном. – Просто я недолюбливаю пауков.

– Не ты одна, – подала голос Орнина. – Порой я сама вздрагиваю, когда эта штука появляется на мониторе.

Тем временем «Газель» выдвинулась из объятий «паука», и лениво моргающие огоньки на кончиках его лап стали едва видны.

– Это полюса сети? – наугад спросила Чандрис.

– Да, – ответила Орнина. – По ту сторону станции находится ускоритель, который вновь доставит нас на Сераф.

– А лапы подключают сеть и ускоритель к органам управления и источнику питания, которые расположены в центральной части, – добавил Ханан. – Они не могут свободно плавать в пространстве, как на обычной планетарной орбите – поток частиц от Ангелмассы мгновенно разметал бы отсеки, и нам пришлось бы возвращаться на Сераф очень длинным путем. Двадцать световых минут – пустяк по галактическим меркам, но для нас это весьма приличное расстояние.

– Верно, – пробормотала Чандрис, напрягая память. Световая минута?.. Ах да, это путь, который свет проходит за шестьдесят секунд. При скорости триста тысяч километров в секунду…

Она незаметно включила калькулятор на своей панели. Триста тысяч километров умножить на шестьдесят и еще на двадцать… триста шестьдесят миллионов километров.

Чандрис смотрела на результат, чувствуя, как в ее душу заползает ледяной страх. Поперечник Баррио в самом широком месте не превышал двух километров; весь Нью-Мексико вытягивался на тридцать. Лишь однажды в жизни она отдалялась от своего дома на расстояние, которое не смогла бы преодолеть пешком, но и это была всего лишь стокилометровая поездка до Анкха.

Триста шестьдесят миллионов километров. Чандрис начинала осознавать истинные масштабы мира, в который столь дерзко вторглась.

– Я придам кораблю вращение, – сказала Орнина. – Следи за курсовым вектором, Чандрис.

– Конечно. – Девушка пыталась избавиться от гнетущего чувства, что ей здесь не место. Она отстучала команду, посмотрела на центральный монитор…

И тут же отвела взгляд. В центре экрана, окруженная непроницаемым мраком, в полном одиночестве сияла самая яркая звезда, какую она когда-либо видела в жизни.

Ангелмасса.

– Впечатляюще, не правда ли? – сказал Ханан. Чандрис вздрогнула; только теперь она поняла, что во все глаза смотрит на звезду.

– И даже очень, – согласилась она. – Я не ожидала, что она такая яркая.

– Она гораздо ярче, чем кажется, – наставительно произнесла Орнина. – На такой дистанции Ангелмасса мгновенно ослепила бы тебя, если бы солнечные экраны не уменьшили интенсивность до приемлемого уровня. На Серафе Ангелмассу иногда видно даже при дневном свете. Поистине колоссальная энергия, особенно для объекта размеров всего в несколько атомных диаметров.

Чандрис нахмурилась. Неужели Ангелмасса такая маленькая? У нее почему-то сложилось впечатление, что черные дыры – это громадные, невероятно массивные сгустки вещества, в которых без следа исчезают целые галактики.

Быть может, это какая-то другая разновидность черной дыры? Или Ангелмасса – совершенно уникальное образование?

Дисплей рядом с Чандрис внезапно запищал.

– Что это? – испуганно спросила она.

– Скорее всего гамма-луч высокой энергии, – ответил Ханан. – Те из них, которые находятся в дальней области спектра, могут пронизывать корпус корабля, и, уж конечно, против них бессильны любые магнитные экраны.

– И что же он сделал? – спросила Чандрис, с опаской глядя на экран. Можно было подумать, что загадочный луч прошел где-то совсем рядом.

– Вероятно, послал ложный сигнал через один из оптических ключей. – Ханан пожал плечами. – Ничего серьезного. Со временем ты привыкнешь к тому, что электроника пиликает, бурчит и моргает в самые неожиданные мгновения.

– Нет никаких причин для беспокойства, – добавила Орнина. – Не забывай, корабли-охотники сконструированы таким образом, чтобы защищать экипаж от радиации и высоких температур. Единственную реальную угрозу представляют только высокоэнергетические гамма-лучи и редкие античастицы, которые могут проникать сквозь магнитные поля.

Чандрис моргнула.

– Античастицы? – спросила она.

– Излучение Хокингса, исходящее от Ангелмассы, – объяснил Ханан. – Приливные силы на поверхности черной дыры столь ничтожных размеров достаточно сильны, чтобы порождать пары частиц и античастиц. Как, например, протон и антипротон. Время от времени та или иная частица отрывается от Ангелмассы, а ее пара уходит вглубь. Это и есть излучение Хокингса; благодаря ему возникают практически все потоки частиц в этой области космоса.

– Все, кроме тех, которые порождает гравитационное тяготение, – сказала Орнина. – И разумеется, ангелов. Никто не знает точно, откуда они берутся.

Чандрис стиснула зубы.

– Разумеется, – согласилась она, понимая, сколь глупо прозвучал ее ответ. Она обязана была знать все, о чем говорили Орнина и Ханан, но не имела об этом ни малейшего понятия.

Это следовало как можно быстрее исправить. Ее положение было довольно шатким, а если обман вскроется, то бежать отсюда некуда.

– Кстати об ангелах, – заговорила она. – Вы сказали, что мы начнем искать их не раньше, чем через час?

– Мы включим детекторы минут через тридцать, – ответил Ханан, – но реальная возможность поймать добычу возникнет лишь спустя некоторое время. Ангелы довольно быстро собирают вокруг себя оболочку из положительных ионов, и их можно обнаружить, только приблизившись вплотную.

Чандрис кивнула.

– В таком случае я, пожалуй, отправлюсь в каюту. Если, конечно, вам не нужна моя помощь.

– Иди, – сказала Орнина. – Прежде чем мы встретим ангела, может пройти несколько дней. Советую тебе научиться сдерживать нетерпение.

– Спасибо, – отозвалась Чандрис, отстегивая ремни. – Я вернусь через полчаса.

– Можешь не спешить, – сказала Орнина ей вслед.

Чандрис подошла клюку, открыла его… и остановилась, вновь заглядывая в рубку. Ей в голову пришла странная мысль. Если излучение Ангелмассы мешает работе электроники «Газели», значит, оно может воздействовать и на протезы Ханана? И если так, то что он при этом чувствует?

Чандрис заставила себя не думать об этом. Если вспомнить, какие она лелеяла планы, состояние здоровья Ханана едва ли должно было ее интересовать.

Шагнув в проем люка, она захлопнула его за собой и двинулась к своей каюте. Если повезет, в бортовом компьютере «Газели» найдется немало сведений об Ангелмассе. У Чандрис было всего полчаса, чтобы их усвоить.

Глава 11

Они вошли в зал следом за Герольдом и Спикером; пока Герольд занимал свое место, Форсайт обвел взглядом покрытые искусной резьбой стены и сводчатый потолок. Все здесь было в точности так, как он помнил: Общинная палата Верховного Сената, воплощавшая в себе величие и могущество, дыхание самой Истории.

Но для него, Форсайта, все это было второстепенным. Он чувствовал себя так, словно вернулся домой.

Он глубоко вдохнул тонкий аромат кожи, бронзы и экзотического дерева, всколыхнувший в нем калейдоскоп сладостно-горьких картин минувших дней. Вот он следит с галереи за сессией, на которой отец выступает перед Сенатом; поздним вечером сидит, свернувшись клубочком в огромном кожаном кресле, или бродит по залу, любуясь настенной резьбой и дожидаясь, когда отец закончит переговоры и отвезет его домой. Вот он впервые в роли помощника отца входит в зал в самый разгар заседания, чтобы передать только что поступившие документы, – гордый, испуганный и одновременно настороженный.

Вот он стоит, чувствуя себя абсолютно беспомощным, и слушает, как отец тихим, но твердым голосом объявляет о своей отставке.