Потерянная эпопея - Алис Зенитер

боится минут без сна, превращающихся в часы, констатации «ну вот, бессонница», которой предшествует двести раз повторенный вопрос «Это бессонница или просто долго не идет сон?» Тасс множит попытки обезболить свои мысли: тут годится и чтение, и телевизор, а еще обжигающий душ, глубокие чашки с разными отварами, поглаживание гигантского урчащего тела Жирного, но то, что срабатывает в один вечер, обламывается в следующий. Сегодня она выбрала корейскую передачу, где чередуются спортивные соревнования в залах без окон и крупные планы атлетов – они заявляют, что пришли выиграть, и сразу после этого проигрывают.

Около полуночи она ныряет в кровать, пытаясь не делать резких движений, чтобы они не вырвали ее из оцепенения, в которое ее погрузил просмотр шести серий. Через несколько минут сна ни в одном глазу, и она нервно елозит по постели. Ищет нужную позу, но не находит, ей кажется, что она то проваливается в невесть откуда взявшиеся ямы, то обнаруживает бугры под коленями. Она борется со своим матрасом – умным, с памятью, за который, между прочим, дорого заплатила в прошлом году, купившись на слоган о революции в ее сне. Она не знает, что помнит матрас, но точно не ее.

И это вызывает у нее бесконечные вопросы.

Может ли у матраса быть плохая память?

И был ли у него хозяин до Тасс?

И помнит ли он прошлую жизнь, в которой был не матрасом, а, возможно, песчаным пляжем, или берберским ковром, или шоколадным муссом?

Теперь она точно не уснет. Она встает, открывает компьютер и начинает диалог онлайн с единственным человеком, который в сети в этот час, Изе, учительницей и архивариусом ее лицея.

У тебя тоже бессонница?

Нет.

Ответ суховат, но точки в диалоговом окне говорят, что Изе пишет что-то еще.

Я укладываю вещи.

Еду на Вануату на выходные.

А, класс.

Моя тетя говорит, что надо взять

водолазки или шарфы.

Зачем?

А у меня их нет.

Там что, холоднее, чем здесь?

Я перевернула все шкафы, нет.

Из-за колдунов.

?????

Она говорит, что колдуны Вануату суперсильные и в некоторых кварталах Порт-Вила они могут подуть тебе в затылок, когда ты прогуливаешься в толпе, и тогда тебе каюк.

Почему в затылок?

Изе начинает писать, останавливается, снова пишет и опять прекращает.

Это место тела – табу, там твой тотем, твоя жизненная сила. И потом, оно всегда открыто, я так думаю. Никто же не подует незаметно тебе в грудь на уровне сердца.

А, ясно.

Лучшего ответа Тасс не нашла.

Значит, водолазка.

Или шарф.

Могу тебе одолжить, если хочешь.

Спасибо.

Принесу тебе в лицей завтра.

Спасибо.

А у тебя бессонница?

Ага. Уже который месяц я не могу уснуть.

Неприятности на работе?

Нет

Личное?

На работе все хорошо.

Это твои ученики, осиное гнездо?

Я больше не могу выносить эту комнату. Мне кажется, что моя кровать и я вступаем в эпическую битву каждый раз, когда я ложусь.

Такое было с одной из моих кузин.

Эпическая битва?

Повезло.

Она думала, что у нее в постели насекомые или что-то в этом роде, но на самом деле ее сглазили.

Я в это не особо верю

Тасс спотыкается о свои воспоминания. После смерти баба Сильвен сказала то же самое ее матери, и тогда Тасс ей поверила. Она обижалась на мать – почему та не сделала все возможное, чтобы снять сглаз, защитить их от порчи.

Ты все-таки смотрела?

Что?

У тебя дома, не навел ли кто-нибудь порчу. Если хочешь, я могу дать тебе телефон женщины, которая сняла порчу с моей кузины.

Сильвен настаивала и даже пригласила кого-то, молодую женщину, которая оказалась ее маникюршей, но, уверяла подруга, могла сказать нужные заклинания, чтобы снять порчу. Перерыв весь дом, женщина нашла клок шерсти, листья и веточки под диванными подушками. Она нашла «порчу», потому что сама же ее подложила, проворчала мать Тасс.

Это была черепаха. У моей кузины. Сильная порча, знаешь ли.

Тасс не знает, какие предметы наводят порчу и все ли они связаны с животными. Ей не хочется просить Изе читать ей лекцию в ночи.

Я попытаюсь поспать. Спокойной ночи

Спокойной ночи

ДоУс готовится к рабочему дню в Медиполе, туго стягивает волосы, подпиливает ногти, выпрямляет свое маленькое кругленькое тело как заправский атлет. Надо будет поддерживать больных, поднимать их, мыть, и к концу дежурства руки станут как мешки с песком. Ее будут бранить или благодарить пациенты из разных палат, их близкие, врачи. Она никогда не знает, чего ждать, жестких, как железное дерево, слов или рук, которые ищут ее руку, чтобы крепко сжать. Такая работа, все через край, все меняется на глазах. С ней обращаются то как со служанкой, забывшей вымести углы, то как с героиней, которой надо аплодировать. Но героиня-то не того полета. Не Суперженщина, не неизвестный солдат, скорее, дамочка из тех, что выигрывают в телеигре, потому что помнят наизусть слова песен, о-ля-ля, это невероятно, исключительно, нет, вы представляете. Но никто на самом деле ими не восхищается.

День будет долгий, думает ДоУс, сначала больница, потом собрание группы. Она как-нибудь найдет силы – ты ж закаленная, как скажет ее коллега Беранжер, как будто это врожденное качество, как будто ДоУс не трудилась и не пережила многое, чтобы его приобрести. В автобусе она поудобнее устраивается на сиденье и закрывает глаза, чтобы немного доспать.

Во время ковида она получила свою порцию восхищения, маленьких речей и больших блестящих глаз, когда старики начали умирать, а ведь все было подумали, что избежали напасти остального мира. Многие месяцы ДоУс видела гнев, крики и плач, семьи, понесшие несколько утрат кряду, смотревшие с жутким удивлением на семьи, где все больные выздоравливали,– так это не всем, значит, суждена смерть, а только нам? Почему нам? Она видела дедов и бабушек, которые уходили в края деревьев и камней, когда их легкие отказывали. А иные возвращались к жизни после того, как их много дней накачивали кислородом, и были среди них такие, кто уходил домой как ни в чем не бывало, а другие не могли даже подняться на несколько ступенек, поди знай почему. Значит, последствия тоже выпадают не всем? Только вот ей или ему? ДоУс