На заре и ясным днем - Петр Скобелкин

И я тоже чуть было не задремал.

Вздрагиваю от неожиданного грохота. В чем дело? Все просто — линейка упала на пол. Железная линейка грохнулась об пол: задремал Григорий Тимофеевич, выронил ее.

Он тут же вздрогнул, подобрал эту шумливую железку с пола, вздохнул:

— Пойду домой, пожалуй, часок сосну.

Потом пояснил:

— Где-то около одиннадцати вечера приедет Геннадий Иванович Лямзин, наш завсельхозотделом из райкома партии. Знамя будем вручать дубровинцам.

…Этой ночью заворг так и не приехал. Но и Григорий Тимофеевич заснуть капитально тоже уже не смог.

Рано утром проснулся он от шума. За окном вдруг зашелестело, зашуршало что-то по стеклам. Сомнений не было — шел дождь.

Григорий Тимофеевич подошел к окну и долго смотрел на стекла, по которым беспрерывно хлестали струи, на лужи, потопившие дорогу, на пустынную улицу. Смотрел и невесело думал: «Надолго ли зарядил этот дождь?»

Тешил себя, вспомнив старую народную примету: «Ранний гость не ночлежник…» А вдруг да и заночует? Что тогда? Как тогда? Еще 800 гектаров на корню!

И тут вспомнил про ток. Снова про ток. Там в высоких буртах сгрудилось шесть тысяч центнеров пшеницы и если сейчас, сегодня их не вывезти на элеватор… А куда в такую погоду поедешь? Вот если бы хлебушко подождал хотя бы два-три дня… Пусть даже день. Только бы дождь кончился…

— Гриша, — уже раз в третий позвала его жена Елена Ивановна, — садись поешь…

Григорий Тимофеевич сел за стол и, не успев еще поднести ложку ко рту, улыбнулся: «Ой, вкусно, Ленуша!» — «Да ты еще не распробовал», — ласково укорила его жена. «По запаху чую», — улыбался Хохлов.

Вдруг он встрепенулся. Почти одновременно раздался телефонный звонок. Жена и раньше замечала, как Григорий за какую-то долю секунды опережал эти звонки по одному только ему ведомому мгновенному предчувствию.

Повесив трубку, он тут же спешно засобирался. «Да поел бы хоть! Ну какой ты работник с голодным желудком?» — уговаривала жена. Но Григорий Тимофеевич уже собрался. Натянул резиновые сапоги, плащ-накидку и пошел к выходу. В дверях задержался:

— На обед не жди. К ужину вряд ли обернусь… Ночевать?.. Ночевать, может быть, вырвусь домой, — последние слова он договорил уже в сенях.

Радио пропикало два часа ночи, в «Большевике», значит, уже пять утра.

«Вы слушаете «Маяк». Сегодня суббота, 21 сентября…»

Разбрызгивая грязь огромными сапогами, прямо посредине дороги навстречу шел Владимир Петраков. Хохлов остановил его, подал руку: «Ты мне сегодня будешь нужен, очень нужен. Как управишься со своими делами, загляни в контору». И пошел дальше. «Хорошо, директор», — бросил ему вслед Владимир.

Так и не звал Владимир Хохлова по имени и отчеству. Нет, он уважал его и ценил. Но после того случая…

А было это два года назад, осенью, при обсуждении отчетного доклада и определении победителей соревнования механизаторов. Для всех было несколько неожиданным, когда Хохлов заявил:

— Первую премию предлагаю присудить, — он на миг задержался, а потом решительно закончил: — и вручить Абакумову Василию Ивановичу.

Вначале все несколько растерялись.

Нет, не тому, что премию присудили Абакумову, — Василий Абакумов механизатор отменный, а тому, что Петракову ее не дали. И бригадир Владимира Петракова, понятно, стал возражать:

— Что же это такое, Григорий Тимофеевич, получается? Только что вы сами говорили, что лучшие показатели на уборке у Петракова… И потом, между Петраковым и Абакумовым такой разрыв…

— …И с доски Почета комбайнера Петракова, — будто не слыша его, продолжал Хохлов, — снять!

Бригадир вздыбился:

— Как так?! Несправедливо!

Другим-то было понятно: защищая Петракова, он поднимал свою бригаду. Но его никто не поддержал. Решили строго и окончательно — премию не давать, с доски Почета снять.

Когда стали расходиться, Хохлов попросил бригадира задержаться. Сел рядом и, взяв за плечо, доверительно предложил:

— Давай потолкуем по-мужски.

— Давай, — согласился бригадир, доставая папиросы.

Хохлов придвинулся к бригадиру и заговорил издалека:

— Ты не воевал, я тоже на фронте не был. Но и я и ты знаем, что такое война, что такое атака.

И вот представь себе такой момент. Отличный солдат, назовем его условно Сидоров, в этом бою снова отличился — уничтожил, скажем, десять врагов. А после этого закинул винтовку за плечи и пошел к окопу да еще добавил на прощание: «Я на сегодня сделал свое дело. И сделал так, как надо. А теперь попробуйте вы так повоевать! Когда меня догоните, тогда, пожалуйста, я опять вместе с вами встану на огневой рубеж».

Ведь нелепо, согласись, чушь какая-то…

А у нас этой осенью, при таком большом хлебе, когда потери с каждым днем все больше и больше, когда хлеб молотит ветер и бросает наземь ливень, разве у нас, в этом напряжении всех сил, в этой усталости до одури, разве у нас была не атака?! Разве не бой?

Вот ты сейчас, наверное, думаешь, что знаешь, как я сам отвечу на эти вопросы. И ошибаешься. Если быть точным, надо признать — нет, не атака, нет, не бой.

И все-таки согласись, что по духу, по отношению к земле, к людям разве то, как выкладывались ребята, не отрываясь от штурвалов комбайнов по 14–16 часов в сутки, непохоже на атаку?

А что делает в этой обстановке твой Петраков? Он обходит всех соперников. И молодец он! Причем как обходит! На 80 гектаров! Попробуй сейчас догони его! Он-то знал, что уже обеспечил себе победу. И не ошибся. Так и случилось — достать Петракова никто не смог, даже Абакумов, хотя был к нему всех ближе.

И вот тогда, раскусив ситуацию, Петраков поворачивает свой комбайн с поля. Повернул и угнал к дому.

Стал отдыхать, точнее, гулять, еще точнее — пьянствовать. И это в то время, когда у всех силы уже на исходе…

Григорий Тимофеевич закурил, дал огня бригадиру, глубоко затянулся.

— Ты думаешь, что за эти три дня, которые он прогулял, просто за пьянку лишили его мы первой премии! (Хотя за это обязательно надо лишить всех почестей.) Мы его осудили и наказали прежде всего как дезертира.

Подумал, забарабанил пальцами по спинке стула:

— Это заблуждение: «Победителей не судят». Победителей судят. Если занял первое место, это еще не значит, что победил. Побеждает тот, кто до конца боя не покидает поле брани…

Над степью стояла сплошная завеса дождя. Еще не было шести утра, а Хохлов был уже у себя в кабинете. Вызвал секретаря.

— Садись за машинку, будешь печатать приказ по совхозу.

— А где черновик?

— Здесь, — Хохлов постучал пальцем по лбу. — Печатай! «Приказ номер…» Какой у нас последний был номер? Двести восемь? Печатай: приказ номер двести девять от 21 сентября… Напечатала? Так…

«Рабочими совхоза проделана большая работа по выращиванию 120-пудового урожая… Но погодные условия складываются так, что гибнет выращенный урожай… Гибнет наше с вами богатство, гибнет плодотворный героический труд, а поэтому нужно последнее усилие коллектива, всех людей, проживающих на территории совхоза, будь то школьник, учитель, пенсионер, служащий, рабочий любой профессии, — только все вместе, по возможности своих сил спасут богатство своим трудом.

На первых порах обмолота нами были допущены простои из-за несвоевременной организации подачи транспорта под комбайны, были простои и из-за нежелания комбайнеров молотить ночью, так как трудно. Конечно, тяжело, трудно работать по 14–18 часов в сутки. Но нужно! Понять это до глубины души надо! И знать надо, что в таких же условиях наш сосед, Свердловский совхоз, работает лучше, чем мы.

Администрация совхоза обращается ко всем жителям: выше трудовой накал! Кому дорого богатство совхоза, идите в огород, на склад, в поле — везде сейчас нужны, как никогда, рабочие руки.

Во избежание простоев приказываю:

…5. Несмотря на ненастную погоду, главному агроному Асямолову В. И. производить засыпку семян для просушки, в течение 2-х дней пустить сушилку.

…6. Тов. Драчеву и тов. Ступиной организовать и обеспечить круглосуточную работу.

7. Для спасения зерна в 3-х дневный срок запустить механический ток Котликского отделения.

Ответственный тов. Подкорытов С. Г.

Директор Хохлов».

Когда приказ был подписан, Хохлов попросил машинистку срочно разыскать председателя рабочкома и передать ему, чтобы рабочком сегодня же ознакомил с ним всех до одного жителей совхоза.

А дождь все лил и лил… Часы на стене показывали 6. 30 утра, когда в дверях появился начальник узла связи член парткома Анатолий Стремяков вместе с парторгом Виктором Ивановичем Кочкиным. И едва он переступил порог, Хохлов взял его в оборот:

— Анатолий Федорович, немедленно объявите по радио аврал по всему совхозу, зачитайте мой приказ. Повторите два, три раза. И еще по пути разыщите комсомольского секретаря Гену Гусева и срочно пошлите его ко мне. Он у нас самый молодой из руководства, значит, самый моторный. Ясно? Ну быстро!