Дважды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова

class="p1">– До начала учебного года осталось всего ничего, – говорил Яртышников. – А в сентябре мы уже не сможем интенсивно тренироваться. Первенство России же, как я многим уже сообщил, состоится в начале октября, а отборочные на него – вообще через пять дней. Поэтому, несмотря ни на что, – он кивнул Пашуле, левая рука которого болталась на перевязи, – мы должны начать готовиться уже сейчас.

Вытертый тысячами кроссовок, когда-то оранжевый пол, стеклянная стена, отделяющая спортивный зал от коридора, ведущего в бассейн, зелёные теннисные столы на тонких алюминиевых ножках, с низкими и широкими парусами, равномерный стук, линия столов от линии столов отделена огромной сеткой, похожей на мухоловочную, чтобы мячики не перелетали, – Марта и подумать не могла, как скучала по всему этому.

Новички-семилетки разминались на первой линии, все в одинаковых голубых футболках. Приседали и поднимались, вытянув руки перед собой. Сёстры Мишаевы на том конце строя – Марта была уверена – шёпотом разрабатывали план мести Холмову и мальчишкам.

– Пролетова, – Яртышников, чуть подпрыгнув на месте, остановился напротив Рыжей. – Рад видеть тебя в Москве. Ты подаёшь большие надежды.

Марта скосила глаза на Соню: как она отреагирует, ведь, как правило, фраза про большие надежды доставалась ей. Но та стояла отстранённо, думая о чём-то своём. Пашуля распределял теннисистов по парам:

– Сухофруктов – Холмов, Мишаева-старшая с Ребриковой, Пролетова – Мишаева-младшая, Веснова, а ты вставай с Гамаюновой.

Они направились к столам, по дороге Марта разминала правое плечо. Поравнявшись с Тиной, тихо спросила:

– А что, Лизка и вправду по Тимаеву теперь сохнет?

Та кивнула и так же тихо буркнула:

– Названивает ему и песни ставит, прикинь. Ай джаст кол ту сэй ай лав ю[24] и прочую дребедень.

– А он что?

– Что-что, слушает. Трубку не кладёт.

– Но он же не знает, кто ему звонит, да?

– Не-а, не знает. Лизка молчит, как рыба об лёд. – Тинка завернула к своему столу.

Марта была рада, что её поставили с Соней: ей хотелось выспросить про сон. Она подала. Соня отвечала накатами. Несколько минут они наслаждались скоростью перекидываемых мячиков и собственной ловкостью. Яртышников прокричал первое задание:

– Качаем справа налево. На третий-четвёртый мяч – открываем!

Марта перешла на нижнее вращение. Она целила Соне в правую сторону стола, а сама отвечала срезкой слева. Именно это и называлось «качать»: медленный, неторопливый обмен возле сетки. Чтобы «открыть», или начать нападение, нужно было перейти в удар. Но если просто ударить по мячу, он полетит в сетку. Чтобы вытянуть его, приподнять, нужно было повернуть кисть ладонью вверх и поймать мячик на ракетку, подержать его доли секунды, как яйцо на сковородке, и быстро перекрутить, направив руку резко вперёд.

Обычно такой удар получался несильным, и выиграть за счёт него можно было, только застав соперника врасплох: послать мяч в неожиданное место.

– Сопливая! – улыбнулась Соня, когда мячик задел сетку и мелко-мелко запрыгал на её стороне: очко было за Мартой. Но они не играли на счёт.

– Как ты думаешь, в этом твоём сне мальчик со стариком – они в Москву ехали? – спросила наконец Марта.

– Не знаю, – честно ответила Соня.

Поезд, старик с крокодилом, Цабран – с чего бы Соне всё это снилось? Она ведь даже не знала, что у Марты есть брат-близнец, и никогда не встречалась с Ахвалом. А вдруг её сон вещий? Вдруг они действительно едут по ту сторону в Московь? Марта улыбнулась:

– Слушай, а ты после тренировки чем-нибудь занята?

– Не знаю. Ничем.

– Пошли со мной и с Пролетовой в Битцу? Поболтаем?

– За меня мама теперь постоянно волнуется, если я задерживаюсь… – засомневалась Соня.

– Мы ненадолго. – Марта снова подала. – Полчасика, и всё.

12

Они сидели на берегу часов шесть. Ну, или Тиме так показалось. Его клонило в сон, он то и дело заваливался на Зейнеп, но старуха отталкивала его:

– Здесь ли, Демерджи?

Вода была пустой.

Соловей встал на колени, умылся, обжёгшись холодом горной реки.

– Слушай, а он вообще отсюда когда-нибудь вылезает? Ну, позвонить, там, отчёт составить. Как он в центр о происшествиях докладывал?

– Журчание воды всё скажет, – ответила старуха.

– Ой, да ладно тебе, бабуль. – Тима набрал ладони и смочил шею, то место, где начинают расти волосы. По телу побежали мурашки. – Какое журчание? Ты упырей из центрального отдела видела?

Зейнеп глянула на него неуверенно.

– Они простых-то слов не понимают. Вот ты знаешь, что означает, к примеру, ну… «осуществить волеизъявление»?

Старуха помотала головой.

– А это всего-навсего «захотеть и сделать». У них там всё так. Букв в документах много, а ни одного нормального слова. А ты говоришь – журчание. Ха! Наш Демерджи – опоровец, а значит, умел по их тарабарско-канцелярскому… изъясняться по сути, – он вывел последние два слова пальцем в воздухе.

– То-то я ваших инструкций не понимаю, их такой, как ты, писал. – Старуха отвернулась.

– Я сам их не понимаю. – Тима поднялся. – Если гора не идёт к Магомету… ладно, пошли!

– Куда?! – засеменила за ним Зейнеп. – Ждать надо! Сьоры никогда быстро не приходят. Поступишь, как не принято, – обидится! Ничего не скажет!

– Он старый солдат, – Соловей говорил с ней через плечо. Понял, что продолжение «и не знает слов любви» тут не подходит, и выдал глупое: – Своим не откажет.

Они шли против течения речки. Старухе, чтобы поспевать, пришлось разбудить своё лисье проворство.

Соловей озирался по сторонам. Гора брала резко вверх. Из зелёного склона росли они. Грибы с человеческими лицами. А сверху, там, над облаками, торчал этот, сфинкс, истукан с острова Пасхи, индейский идол, языческий тотем. Местные видели в нём женскую голову, Катенькой называли, но этот крючковатый нос, эти поджатые губы в дугах складок, этот отвратительный нарост на затылке… бррр.

– Тут фильм снимали[25], – вдруг сказала старуха, – недалеко. Камень вон там, на нём актриса танцевала. Красивая.

Тима глянул на неё, скривив бровь. Вот уж не думал, что это засохшее дерево интересуется кинематографом.

– Я в кино ходила, – оправдывалась Зейнеп. – Я кино люблю.

– Какая интересная история, бабуль! – Он рыскал по кустам.

– Туда туристы ходят…

– Значит, мы не пойдём. Водяные живут в безлюдных местах, вдали от народных троп… А, вот смотри-ка!

Соловей отвалил камень – лысую голову со складчатым лицом, которая протестующе уставилась в небо. Маленькие кустарники закряхтели, вырванные с корнями, в дыру, которая оказалась под камнем, посыпалась земля.

– Как ты… – Старуха не договорила, потому что Тима уже забурился по пояс.

– Чуйка у меня, бабуль. – Он улыбнулся и исчез. Зейнеп ничего не оставалось, кроме как полезть за ним.

Это была чистая правда. Свист был не единственным талантом Соловья: он умел находить тайники и убежища. Стоило сосредоточиться, как его