Романески - Ален Роб-Грийе

было одолжить у сборщика водорослей. Проделав все, что считал нужным, он подошел к графу, который молча и безразлично наблюдал за его действиями, шатаясь на своих одеревенелых ногах и явно не имея сил сделать хотя бы шаг.

Взвалив на себя немалую долю веса этого большого и беспомощного тела, то медленно, то чуть быстрее — в зависимости от сюрпризов дороги — продвигаясь по извилистой тропинке, бригадир упорно искал ответ на вопрос, как зеркало могло попасть на берег. В самом деле, не гулял же этот элегантный всадник — при всей крепости своего телосложения — по пляжу с таким тяжелым и неудобным грузом. Ежели допустить, что предмет оказался на суше вследствие кораблекрушения, тогда оно должно было принадлежать государству, а не подобравшему его незнакомцу. Другое дело, если тот выловил его в море; но это мало вязалось с его экипировкой: задайся целью доплыть до зеркала, разве не снял бы он свой явно не подходящий для этого костюм? И еще. Извлекши находку из воды, незнакомец получал право на треть стоимости трофея. Далее. Закон требовал дождаться возможного собственника или наследника найденного имущества.

Наконец оставалась еще более сложная вероятность того, что все эти три элемента события — всадник, лошадь и зеркало — очутились одновременно в данной точке побережья случайно, что между ними нет никакой связи, ни причинно-следственной, ни имущественной! В то время как, шатаясь из стороны в сторону, мужчины плелись по дозорной тропе — местами весьма коварной, — сопровождаемые шедшим в трех метрах позади них печальным животным, ум добросовестного стража порядка все более и более увязал в хитросплетениях морского права и предположений…

С этого момента рассказ становится еще более запутанным. Очень похоже на то, что Анри де Коринт добрался до хутора в самом лучшем виде и что нелегкий переход под руку со спасителем окончательно возвратил его к жизни. Скорее всего он не стал дожидаться лекаря, тем более что кофе с добавкой спиртного, которым трактирщик по своему обыкновению потчевал моряков, оказалось достаточно, чтобы покончить с его полуобморочным состоянием. Однако говорят, будто бы пришлось отвести графа в одну из комнат, где в продолжение нескольких суток кряду его била лихорадка, да так, что появилось опасение, как бы он не повредился в уме.

В бреду де Коринт произносил бессвязные фразы, даже обрывки фраз, расслышать которые порой было невозможно, но в них все время упоминалась какая-то молодая женщина, то ли случайно им убитая, то ли погибшая во время крушения судна для подводной охоты. Понимание его слов, по которым восстановить последовательность событий было практически невозможно, усложнялось не только тем, что они содержали в себе лишь обрывки противоречивых мыслей, но и тем, что из прошедшего времени больной вдруг переходил в настоящее, хотя речь явно велась об одном и том же периоде его жизни и об одних и тех же событиях.

Между тем одно было совершенно ясно: день драматического появления графа Анри в тесном и полутемном зале трактира в Кер-ан-Дю, где сидевшие за столами рыбаки вдруг, как по команде, замолкли и повернули головы к открытой двери, порог которой граф переступал (не без помощи крепкой десницы стража порядка), именно в тот же день, неведомо как, обманув бдительность бригадира, он, де Коринт, на своей лошади возвратился к месту ночного происшествия, рассчитывая найти свою опасную добычу. Чтобы примирить эти два, на первый взгляд не имевшие ничего общего между собой, рассказа (первый — о быстром восстановлении сил графа, второй — о его длительном пребывании в постели), можно допустить, что больной, преодолевая уже начавшуюся лихорадку и введя хозяев трактира в заблуждение относительно состояния своего здоровья, действительно очень скоро под тем или иным предлогом покинул заведение и благодаря въевшейся в плоть и кровь привычке к верховой езде сумел добраться до опасного берега, считавшегося таковым во всех преданиях и суевериях, многократно слышанных мною в детстве.

Несмотря на то, что эти последние кадры серии (получившие название «Возвращение зеркала») все еще очень запутанны — настолько они противоречат друг другу и смешались с подсознательными фольклорными реминисценциями, — некоторое количество довольно правдоподобных фактов можно принять за ориентиры. Граф Анри, прибыв в запомнившуюся бухту и окинув излучину взглядом, стоя на дюне, покрытой щеткой кустов розового вереска и пучков армерии, обнаружил, что зеркало исчезло. Начался отлив и показалась широкая полоса блестящего словно атлас и заманчиво вогнутого песчаного пляжа, который предстал перед ним в виде некоего светлого и абсолютно нового пространства, безукоризненно ровного и гладкого, где, позволив себе исключение, отошедшая вода в то утро не оставила после себя ни единого обрывка водоросли, ни вообще ничего, так что любой, даже самый крошечный, предмет был бы замечен сразу.

Следа того, что искал человек на коне, не было видно и под самой дюной, где лежал сухой и комковатый песок, недоступный для приливной волны. Залив выглядел спокойным, как озеро, что совершенно исключало возможность предположения, что здесь недавно могла промчаться буря, унесшая в море все, валявшееся на берегу. Атмосфера кругом была столь покойна, что де Коринт, будто забыв некий страшный сон, пустил рысцой своего белого коня, также успокоившегося. Но, подъехав к овражку, по дну которого в сторону моря бежал ручеек, он снова увидел мостки, положенные на берегу прозрачного омутка неведомой ночной прачкой.

Деревянное сооружение находилось не в таком уж плохом состоянии, как показалось было графу в неверном лунном свете. Истертые дубовые доски от длительного пользования сделались белыми. Можно было, однако, поклясться, что кто-то только что здесь стирал. Проехав еще три шага, де Коринт обнаружил (и теперь у него возникло ощущение, что он попал сюда именно для того, чтобы это увидеть) на верхних сучьях куста вереска, росшего на склоне впадины, где журчал скромный ручеек, три свежевыстиранных предмета женского белья, сохнувших в нежданно-негаданно упавшем с серых небес желтом, тщедушном и будто не верившем в свое существование солнечном луче.

Сдержанная утонченность этих шелковых одежд, украшенных вышивкой и по-старинному очаровательных, указывала на то, что они не принадлежали простой крестьянке. Может, это как раз… Господи, сохрани и помилуй!.. Эта разорванная рубашка, этот крошечный треугольничек, этот гипюр — все это показалось человеку на белом коне уже виденным… Господи, помилуй!.. На этих узких кружевных панталонах и на этом поясе для подвязок виднелись большие свежие пятна крови, от алого цвета которых нестерпимо жгло глаза.

Анри де Коринт почувствовал, как страшный холод начал разливаться по его членам, по всему телу. В этом не было ничего