Идиотам просьба не беспокоиться - Тибор Фишер

Было приятно осознавать, что никто не страдает от того, что Дерек от них отделился, так же было приятно видеть, что Елизавета вливает в себя пиво бутылка за бутылкой; каждый мужчина хочет, чтобы женщины ложились с ним в постель исключительно за счет его неотразимого обаяния, но Джим был реалистом и понимал, что под воздействием пивных паров его привлекательность в глазах Елизаветы только повысится. Разомлевший от вкусной еды и приятной погоды Джим развлекал себя тем, что пытался решить, в какой позе они с Елизаветой займутся любовью – он выбирал что-то одно, потому что не думал, что его хватит на большее, чем один раз по-быстрому, – и погруженный в заманчивые размышления, подавился беконом. То есть сначала еще не подавился, просто кусок встал так, что мог пройти дальше, как надо, а мог и упасть в дыхательное горло.

Надо было сразу хлебнуть воды, но Джим решил подождать пару секунд в надежде, что бекон пройдет куда надо, но он, конечно же, попал не в то горло. Джим попытался вдохнуть и не смог. Он задыхался по-настоящему.

Ральф уже снова надрался в хлам. Девушки смеялись. До Джима дошло, что самое лучшее, что с ним может случиться, это что он себя выставит на посмешище; либо выкашляет обслюнявленный кусок бекона прямо в лицо Елизавете, либо свалится под стол, дрыгая ногами и постепенно синея мордой. А самое худшее – это смерть. Его охватил панический страх, что тоже не очень способствовало ясности мыслей.

Перед глазами все поплыло. А Джим не мог даже как следует кашлянуть. Елизавета первая сообразила, что с ним происходит что-то не то.

– Джим, с тобой все нормально?

Он помотал головой и вскочил на ноги, чтобы сделать хоть что-нибудь в плане борьбы за выживание. Он сумел выдавить из себя слабый хрип, но воздух лишь выходил. Вдохнуть он не мог. Мысли Хьюго явственно читались у него на лице: так вот как выглядит человек, когда он задыхается до смерти.

Джим уже ничего не видел, перед глазами встала черная пелена, а голоса остальных доносились как будто откуда-то издалека, он даже не разбирал слов.

Он смутно осознавал, что кто-то обхватил его сзади, сцепив руки на животе. Потом его резко подняли вверх, оторвав от земли, как на уроке физкультуры в школе. Кусок бекона, застрявший в горле, вернулся в рот – снова обычная пища, а не смертоносный кляп, – и Джим вдохнул воздух с таким наслаждением, какого он не испытывал в жизни.

И еще он осознал, что Дерек вернулся за свой одинокий столик и продолжил свою одинокую трапезу в виде вареных яиц под соусом карри.

В довершение к усталости, невезению и отчаянию теперь он еще и выставил себя в жалком виде; он снова вдохнул и вытер слезы. Он еще долго не решался поднять глаза на девушек и внутренне смирился с тем, что ему снова придется спать на диване. Хотя подавиться куском бекона мог каждый – даже опытный кулачный боец или бесстрашный наемник, – ему было ужасно стыдно. Как будто подавившись прилюдно он показал, что он никакой не мужчина.

Он тихо пил пиво, пока девушки болтали между собой по-русски, а Хьюго с Ральфом обсуждали состояние рынка. Все очень старательно делали вид, что ничего страшного не произошло, что они типа и не заметили, как Джим тут синел и хрипел. Когда он немного пришел в себя, он вдруг осознал, что в глобальном масштабе этот дурацкий кусок бекона, застрявший в горле, не имеет вообще никакого значения. Он вдруг осознал всю абсурдность своих терзаний; все равно мы все умрем. Хьюго, Ральф, он сам, Катерина, Елизавета. Елизаветин сын; никто не избегнет смерти. Наемный убийца уже получил заказ; он маскируется под проезд на красный свет, короткое замыкание в электропроводке, карамелизированный животный жир. И то, что он хотел быть привлекательным, а потом подавился и чуть не умер, если бы его не спас человек, которого он ненавидит больше всего на свете, уже не имеет значения. Очень легко совершить ошибку, уверовав в то, что твоя жизнь вообще стоит внимания. Что это – озарение или признаки приближающегося безумия? Внезапно Джим понял, что он будет спать с Елизаветой, независимо от того, насколько он кажется или не кажется ей привлекательным, и сколько пива она сейчас выпьет, потому что теперь ему было уже все равно, переспят они или нет. Он как будто родился заново, оставив свою прежнюю личность и все ее заморочки в той, прошлой жизни.

Он заметил, что Ральф наблюдает за тем, как Елизавета поглощает пиво, с видом закоренелого самца, размышляя над неудачным сочетанием недосыпа и непомерных возлияний. Пустые бутылки Елизавета ставила на траву рядом со своим стулом. Она утверждала, что это плохая примета – ставить пустые бутылки на стол.

У Ральфа не было никаких надежд. Она будет спать со мной, понял Джим, и не только потому, что мне все равно, но еще и потому, что я выше ее. Ральф был ниже Елизаветы на добрых два дюйма: женщины не выносят мужчин, на которых надо смотреть сверху вниз. Если высокая женщина и низкорослый мужчина вместе, это значит одно из двух: либо женщина очень одинока, либо мужчина очень знаменит.

Женщины лучше мужчин. Они переживают по пустякам, из-за затяжек на чулках, тяжелых чемоданов, пьяных ирландцев в общественном транспорте, они боятся пауков и мышей, но когда дело касается чего-то по-настоящему страшного, они действуют решительно и хладнокровно. Страдания, боль, медленное умирание – женщины переносят тверже мужчин.

Ральф, Хьюго и Катерина ушли на кухню, собрав со стола грязные тарелки, и там затеяли жаркий спор о том, как работает миксер. Дерек пошел вглубь сада, в сгущавшуюся темноту. Елизавета прикончила очередную бутылку пива и выразительно посмотрела на Джима.

– В Англии женщины делают первый шаг?

– Не всегда. – Он протянул руку и сжал двумя пальцами мочку ее правого уха. Это его завело. Стало быть, он еще не совсем свихнулся.

Он погладил ее по волосам. Можно было сойти с ума от одной только прелюдии.

– Пойдем наверх?

Когда они поднимались по лестнице, Хьюго смотрел на них с выражением: «А быстро они сговорились». Он явно решил, что все получилось благодаря Джимовой ловкости и находчивости.

В первые пару секунд Джим просто смотрел на постель. Восхитительное зрелище. Свежие простыни, откинутые как будто в ожидании. Мягкий матрас, готовый принять их тела. Зачем они это делают? Что ей нужно? Переехать в Англию? Найти отца своему ребенку? Избыть одиночество? Весело провести ночь? Она сняла футболку, и все его размышления сразу рассеялись. Она погасила свет.

– Ты себя любишь, Джим? – спросила она.

Он поцеловал ее. У нее был маленький, трепетный язычок. Ничего особенно возбуждающего.

Елизавета приподняла ноги, чтобы ему было удобнее снять с нее трусики. Что-то в этом есть, когда ты снимаешь с женщины последний предмет одежды – что-то воодушевляющее и одновременно удручающее. После того как последняя преграда снята, дальше все происходит в принципе одинаково: возня и толчки, а потом – рано или поздно – вздохи и крики. Эта мысль огорчила Джима и даже слегка напугала. Откуда у него в голове такие унылые мысли, подобные темной туче?

– Укуси меня, – попросила Елизавета. Он укусил. – Укуси сильнее, – попросила она. Он укусил сильнее. Ее глаза стали одни сплошные зрачки. – Сильнее! – Он нехотя подчинился. Он боялся, что укусит ее до крови. Его самого это нисколечко не возбуждало. С тем же успехом он мог бы грызть подлокотник кресла.

Окно было открыто. На окне была сетка от насекомых. Снизу донесся голос Хьюго, который говорил Катерине:

– Они только что поднялись наверх.

Откладывать дальше было уже нельзя. Он поставил ее на карачки, пристроился сзади и принялся наяривать в бешеном ритме, который можно было принять за страсть. Для того чтобы он мог сегодня заняться любовью с Елизаветой, должно было сложиться столько значительных и незначительных обстоятельств на протяжении веков; миллионы людей умерли для того, чтобы история пошла в правильном направлении и в конце концов предоставила Джиму на эту ночь эту красивую гладкую женщину. Он очень старался быть благодарным и благоговейным. Еще пару минут он энергично тыкался куда надо, а потом понял, что ему этого больше не хочется. Что он просто не может.

Ему очень нравилась Елизавета, но он ее не любил и знал, что никогда не полюбит; скорее всего он больше уже никогда никого не полюбит. Он скатился с нее, словно капля дождя, и подумал, что она, должно быть, весьма раздосадована таким поворотом событий.

– Прости.

Правда была ужасна; вот для чего людям нужны религия, любовные романы, футбол. Эту правду нигде не прочтешь и не услышишь: человек одинок и всегда будет одиноким, что бы он ни делал. Почему об этом не пишут в газетах? Потому что, если ты это знаешь, нет никакой пользы-выгоды в том, чтобы рассказывать об этом другим. Держи рот на замке.

Джим хотел спрятаться в сон. Но у Елизаветы были другие планы.