Цветок забвения - Мари Явь

ревновал, хотя ревновать к врагу — это ещё хуже, чем к мёртвой женщине.

— Поэтому он может пользоваться нашими техниками? — догадалась Дева. — Насилие, убийство, кровавые ванны… Получается, у всего этого была цель — ещё более преступная, чем все эти преступления сами по себе.

— Да, ему нет прощения, но…

— Я убью его.

— Насчёт этого тебе точно не стоит…

— Я выколю ему глаза и отрежу язык, оскверняющие наши техники, — перебила она. — А потом я скормлю его мифям. Его убьёт животное, не человек. Он перешёл грань человеческого уже давно, это подходящая для него смерть.

— Не выйдет, мифи вымерли. — Илай не стал вдаваться в подробности касательно того, что из одной такой Датэ сделал себе чёрную мантию, а из других — белые ковры.

Деве хватило секунды, чтобы придумать ему новую участь.

— Тогда я сама сожру его сердце.

Ого.

— Искупаться в его крови будет недостаточно, — продолжила она тихо. — Я поглощу его плоть, забирая обратно то, что должно принадлежать только Девам.

А ведь им запрещено есть любую живность. Каннибализм? Это всё сказало о её ненависти.

— Девочка, — позвал Илай тихо, приводя её в чувства шёпотом. — Я не считаю тебя осквернённой, но если сделаешь это, то осквернишь себя так, как Датэ бы никогда не смог.

Он задел её. Хотя и не тем, что её план пришёлся ему не по вкусу.

— Не обращайся ко мне так фривольно. Меня госпожой называет сам император.

— Я не сомневаюсь. — Лично он считает, что этот храм стал таковым, только когда она в нём появилась. Без этой женщины само понятие святости оскудело бы наполовину. В какой бы грязи Датэ её ни купал, она становилась лишь чище, тогда как самому ублюдку не очиститься от скверны, даже омывшись в крови сотни Дев. — Может, тогда назовёшь мне своё имя?

— Я не помню его, Старик.

— Моё имя ты тоже постоянно забываешь.

— Нет, хотя стоило бы, учитывая, как много куда более важных вещей я забыла.

— Но не свою крошку-Чили.

— Не говори о ней, иначе я заткну тебе рот.

Будь проклято его разыгравшееся воображение…

— Ты так рьяно её оберегаешь, что не позволяешь мужчине даже произносить её имя? — уточнил Илай.

— Я слышу, как ты произносишь её имя.

— Не так, что это становится равноценно насилию, так что успокойся.

— Но и без должного почтения.

Он подкупающе улыбнулся.

— Я не могу почитать её сильнее тебя, а твоего имени я вообще не знаю.

Похоже, он смутил её своим ответом: его очевидное желание «осквернить» её с почтением никак не вязалось. Тогда как для Илая это «осквернение» было лучшим способом своё почтение выразить. Он бы занимался этим ночью и днём, благоговейно и обстоятельно, превращая любую подворотню в святилище и каждую минуту в торжество.

— Моё имя тебе ни к чему. Ты, кажется, забыл, кого именно тут допрашивают, — сказала Дева, вытягиваясь на ложе из белых одежд, будто это могло помочь допросу. — Лучше расскажи об этой печати.

Когда он смотрел на её грудь, думать о печати получалось меньше всего.

— Если бы ты позволила мне её как следует изучить…

— Десяти лет на это не хватило?

— Нет, ведь я понял, с чем имею дело, только когда ты сказала, что не можешь использовать техники. Всё это время я чувствовал твою сущность, одно лишь твоё присутствие исцеляло меня, а ты сама… ты ни на день не постарела. О том, что на тебя поставлена печать, я вообще не догадывался.

Она вздохнула, подперев голову рукой.

— Здесь даже Дитя не нужно, чтобы понять, что ты лжёшь.

Нет, не нужно, Илай был с этим согласен, но назойливый малец всё-таки припёрся.

Двери распахнулись, и Илай дёрнулся в инстинктивном порыве загородить женщину, тогда как сама женщина даже не обернулась. Она ясно дала ему понять, что смотреть на неё — не его исключительное право. А может, ей просто было всё равно. К тому, что Илай считал своим сокровищем, она относилась без должных церемоний, почти пренебрежительно. Она никогда не ценила своё тело должным образом? Или возненавидела его, когда узнала о том, что с этим телом сделал Датэ?

— Ты предпочла восторженному вниманию своей благородной свиты общество отступника? — спросил ребёнок, оставляя стражу за порогом. — Это первые красавицы двора. Они не привыкли быть отвергнутыми, поэтому теперь плачут и стыдливо прячут лица.

— Я их утешу, — улыбнулась она, и Илаю захотелось зарычать, особенно, когда этот вечно сующий свой нос в чужие дела малец подошёл к ней совсем близко.

Она сказала правду, даже император не смел ей указывать. Казалось, он получил этот титул лишь затем, чтобы теперь потакать любым её прихотям. Поэтому он не сказал ни слова по поводу её наготы. Но это не значит, что он её не замечал.

— Не смотри на неё, — не выдержал Илай, мысленно себя поздравляя. Ревность к ребёнку — хуже не бывает.

— Приказываешь императору в его доме, будучи пленником? — уточнило Дитя. — В твоём положении пристало молить о пощаде.

— Я только что этим занимался, а ты пришёл, и всё обломал.

Император брезгливо поморщился: ему были непонятны и незнакомы страдания мужской плоти. А может, он просто был девчонкой?..

— Что за животное, — проворчало Дитя едва слышно, после чего уселось напротив женщины, загораживая ему весь обзор. — Ярчайшая из звёзд, твоё терпение несокрушимо, как небо, с которого ты упала в мои ладони. — Интересно, его величество каждую кражу так романтизирует? — Но раз ты так снисходительна к преступнику, окажи мне хотя бы равный почёт и выслушай просьбу.

— Проси, — обольстительно улыбнулась Дева.

— Ты появилась на военном совете очень кстати. Мои министры предложили мне показать тебя городу, чтобы вдохновить павшую духом армию. Ожидание сводит их с ума, пораженцы распускают слухи о жутких расправах, которые учиняет над своими врагами Пламя погребальных костров. Но один твой вид подорвёт авторитет Датэ так, как могла бы лишь полноценная победа. Его люди станут сомневаться в нём, а мои получат новый мощный стимул. Они воспрянут…

— Так же как и то, чем привыкли думать твои министры? — перебил его Илай, переводя взгляд на Деву. — Похоже, на этот военный совет ты тоже заглянула без одежды.

— Теперь уже ты влезаешь в разговор, и «всё обламываешь», — недовольно заметил император.

— Твои советники безнадёжны. Ты сказал, что защитишь её, а теперь намерен приплести к этой войне?

— Датэ приплёл её к этой войне давным-давно.

— Ты, похоже, кое-чего не знаешь про этого урода. «Жуткие расправы»