«Доктор Живаго» как исторический роман - Константин Михайлович Поливанов

устроителей; шествие по Садовому кольцу от Тверской заставы к Калужской, пение революционных песен («Варшавянка», «Вы жертвою пали в борьбе роковой…», «Марсельеза»)[52]; стихийный митинг; разгон демонстрантов драгунами.

Все эти события описываются как будто с точки зрения железнодорожного мастера Тиверзина и его матери, получившей удар по спине драгунской нагайкой во время разгона демонстрации[53]. Ее рассуждениям о манифесте и о драгунах придается традиционное народное представление о «доброте» верховной власти, намерения которой искажаются исполнителями:

Смертоубийцы проклятые, окаянные душегубы! Людям радость, царь волю дал, а эти не утерпят. Все бы им испакостить, всякое слово вывернуть наизнанку [Пастернак: VI, 39].

Два персонажа — члены забастовочного комитета Московско-Брестской железной дороги Киприян Савельевич Тиверзин и отец будущего мужа Лары, Павел Ферапонтович Антипов, — которые в «уральских» главах романа будут играть роль фанатично жестоких, беспощадных членов революционного трибунала, здесь изображены подчеркнуто человечными, занятыми не только революционной деятельностью. Они проявляют способность к состраданию, заняты семейными проблемами: Тиверзин заступается за Юсупку, Антипов ищет возможности положить в больницу жену. Но и здесь Пастернак отчетливо подчеркивает убежденность этих персонажей в необходимости уничтожения существующего строя — как источника не только неравенства, но развращения человека:

— Ты им стараешься добро, а они норовят тебе нож в ребро, — ворчал он <Тиверзин. — К. П.> и не сознавал, куда и зачем он идет.

Этот мир подлости и подлога, где разъевшаяся барынька смеет так смотреть на дуралеев-тружеников, а спившаяся жертва этих порядков находит удовольствие в глумлении над себе подобным, этот мир был ему сейчас ненавистнее, чем когда-либо. Он шел быстро, словно поспешность его походки могла приблизить время, когда все на свете будет разумно и стройно, как сейчас в его разгоряченной голове. Он знал, что их стремления последних дней, беспорядки на линии, речи на сходках и их решение бастовать, не приведенное пока еще в исполнение, но и не отмененное, все это — отдельные части этого большого и еще предстоящего пути [Пастернак: IV, 33].

Важной сюжетной завязкой оказывается изображенное в 18-й главе второй части «Доктора Живаго» Декабрьское восстание 1905 года:

Были дни Пресни. Они оказались в полосе восстания. В нескольких шагах от них на Тверской строили баррикаду. <…> и на соседнем дворе было сборное место дружинников <…> туда приходили два мальчика <…> Ника Дудоров <…> другой был реалист Антипов [Там же: 51],

которые были знакомы Ларе. Лара с матерью временно переселяются в меблированные комнаты «Черногория», так как их квартира находится в опасном соседстве с баррикадами, вокруг которых разворачиваются столкновения восставших (вооруженных «дружинников», как они себя называли) и правительственных сил. Именно здесь Лару впервые видит Юрий Живаго, по «случайности» сопровождающий вызванного сюда виолончелиста. В романе, таким образом, противопоставляются уютный и достойный интеллигентский мир (дом Громеко в Сивцевом Вражке, где через несколько недель после подавления восстания устраиваются домашние концерты) и мир совершенно иной, связанный как с неправдой социального строя, так и с рождаемым им революционным протестом.

Сама Лара воспринимала переезд в «Черногорию» как возможность не видеть Комаровского, пока они будут «отрезаны от остального города» [Пастернак: IV, 54]. Это освобождение от Комаровского, связанное с обстоятельствами московского восстания, символически сближается с устремлением Паши Антипова в революцию, чтобы отомстить за Лару, о чем он будет говорить Живаго в их последнем разговоре в Варыкине. Лара воспринимает забастовки, баррикады, стрельбу как путь к освобождению:

Все, что происходит сейчас кругом, делается во имя человека, в защиту слабых, на благо женщин и детей. <…> От этого когда-нибудь будет лучше мне и вам [Там же: 53].

Она благословляет выстрелы:

О как задорно щелкают выстрелы, — думала она. — Блаженны поруганные, блаженны оплетенные. Дай вам Бог здоровья, выстрелы! Выстрелы, выстрелы, вы того же мнения! [Там же: 55]

Устами Лары здесь дается отчетливая нравственная оценка происходящего в Москве Декабрьского восстания — детская игра в войну «хороших мальчиков»:

Мальчики играли в самую страшную и взрослую из игр, в войну, притом в такую, за участие в которой вешали и ссылали. Но концы башлыков были у них завязаны сзади такими узлами, что это обличало в них детей и обнаруживало, что у них есть еще папы и мамы. Лара смотрела на них, как большая на маленьких. Налет невинности лежал на их опасных забавах. Тот же отпечаток сообщался от них всему остальному. Морозному вечеру, поросшему таким косматым инеем, что вследствие густоты он казался не белым, а черным. Синему двору. Дому напротив, где скрывались мальчики. И главное, главное — револьверным выстрелам, все время щелкавшим оттуда. «Мальчики стреляют», — думала Лара. Она думала так не о Нике и Патуле[54], но обо всем стрелявшем городе. «Хорошие, честные мальчики, — думала она. — Хорошие. Оттого и стреляют» [Пастернак: IV, 52].

В судьбах главных героев романа событиям революции 1905 года отводится та же роль — определяющего фактора в нравственном представлении об окружающем мире, каким они были для ровесников автора романа, пишущего о своем поколении в истории России. Детали, связанные с революцией 1905 года, создают событийный фон, окрашивающий взросление главных героев романа; сами же они в этих событиях участия фактически не принимают.

Как было сказано выше, описание московских событий в поэме «Девятьсот пятый год» Пастернак также начинает отчасти автобиографической главой «Детство». Происходящие революционные события окрашивают жизнь гимназистов 5-й московской гимназии, где учился автор: «…Те, что в партии, смотрят орлами, / Это в старших. А мы: / Безнаказанно греку дерзим. / Ставим парты к стене, / На уроках играем в парламент…» [Там же: I, 271]. В романе «стреляющие мальчики» Дудоров[55] и Антипов как будто реализуют мечты обитателей классов на Поварской улице, где находилась 5-я гимназия: «…И витаем в мечтах в нелегальном районе Грузин…» [Там же], то есть Большой и Малой Грузинских улиц в Москве — одном из районов, примыкавших к Пресне — центру Декабрьского вооруженного восстания.

Обстановка, в которой проходила жизнь как современников Пастернака, так и его персонажей, складывалась не только из политических событий и отношения к ним. Московский быт (ежегодная рождественская елка у Свентицких, домашние музыкальные концерты в интеллигентских квартирах в Сивцевом Вражке), молодые люди, увлекающиеся «Смыслом любви» В. С. Соловьева и спорящие о «Крейцеровой сонате» Л. Н. Толстого, наконец, студенческая «молодежь обеих столиц», которая «бредит» Александром Блоком, — эпоха до Первой мировой войны определялась этим не в меньшей степени, чем террористами, стачками, увлечениями Марксом и революцией 1905 года. Не