Дом - Беккер Эмма

С секунду Доктор наблюдал, как она пьет принесенный им шоколад. Пусть, главное, не пьет ничего слишком горячего, от этого будет только хуже. Пусть спит. Пусть отдыхает и не ходит на работу дней десять.

— Спасибо, — со вздохом сказала Гита, вкладывая в свой взгляд всю благодарность, которую рассчитывала выдать ему на боку.

Перед тем как покинуть комнату, Доктор, кажется, заколебался, а потом заявил серьезно, так что тень показалась на ее угловатом лице:

— Знаешь, я сразу же забуду твой адрес. Тебе не стоит переживать.

Гита улыбнулась и ответила, что и не думала беспокоиться. А на деле вдруг резко ощутила облегчение и, как ни странно, именно беспокойство, потому что до этого она не осознавала, во всяком случае отчетливо, что он теперь знает ее домашний адрес. Та часть ее мозга, что мыслит, ни с того ни с сего принялась обдумывать все те неприятные меры, к которым можно было бы прибегнуть, если бы он стал доставать ее. Например, переехать или позвонить в полицию. Ей хотелось бы верить ему, но можно ли доверять влюбленному мужчине?

Факт в том, что можно. Да. Рассчитывать на его обещание никогда не звонить в ее дверь. Что касается того, чтобы забыть адрес любимой женщины по заказу, — не верю, что такое возможно. Особенно, когда эта женщина, которую ты привык видеть два раза в неделю, вдруг ни с того ни с сего исчезает. А именно так Гита и поступила. Как-то раз во вторник она появилась в борделе, отработала свою смену, сказала «До завтра», и больше мы ее не видели. Домоправительницы звонили ей, чтобы она пришла забрать личные вещи, но им отвечал лишь голос стандартного автоответчика, а через какое-то время металлический голос проинформировал их, что данного номера больше не существует. Ее шкафчик так и остался закрытым на ключ, а на нем продолжала висеть этикетка с выведенным фиолетовыми буквами именем. Она отыскала его в какой-то книге, и оно никак не походило на ее собственное, но девушка отзывалась на него, когда к ней приходил клиент, пока она курила на балконе, потерянная в собственных мыслях. В один прекрасный день ее фотографии на сайте исчезли, но я уверена, что какой-нибудь мужчина сохранил себе снимки с экрана. При первом взгляде ее фотографии можно было бы назвать смешными: Гита лежала, стояла, спиной, лицом, на четвереньках в самой вульгарно украшенной цветами комнате Дома. На самом же деле эти фотографии восхитительны, потому как ее глаза на них не отретушированы, и от этого разгул роз и маргариток, дебош пастельного органди кажется почти болезненно серьезным. Ни разу, несмотря на нехватку места, мы не решились силой снять железный замок со шкафчика, чтобы освободить его для вещей новенькой, и часть Гиты осталась здесь — на самой верхней полке. Часть красавицы Гиты, которая будто исчезла с земной поверхности.

Когда Доктор пришел в бордель через два дня после исчезновения Гиты, о котором Марлен уведомила его по телефону, Лотта, Биргит и я, спрятанные за шторой, видели, как он заходит в зал.

— Бедный мужчина, — вздохнула Биргит, возвращаясь к чтению.

Лотта пошла поговорить с Доктором. Он походил на человека, потерпевшего кораблекрушение и цепляющегося за доску, чтобы вдохнуть еще немного воздуха. Он надеялся на новости от Гиты, и, когда Лотта ответила ему, что их не было ни у кого, наступила бесконечная мертвая тишина. Доктор схватился руками за голову, и Лотта, уже начинающая нетерпеливо переступать с одной ноги на другую, чтобы чем-то себя занять, не решаясь в то же время прервать мысли этого потенциального клиента, заметила, что все его ногти, обычно чистые, почти как у женщины, были искусаны до крови. В этом мужчине лет за сорок жил нервный подросток, в котором отсутствие Гиты пробудило худшие маниакальные привычки. Лотта испугалась, как бы он не взорвался и не стал грозиться разнести здесь все в пух и прах, если ему не скажут правду — что Гита просто больше не хочет его видеть. Однако это не было в стиле Доктора, и, охваченная жалостью, Лотта почувствовала, как ее собственная рука отдаляется от тела и оседает на плече мужчины. Он поднял к ней полные боли глаза сумасшедшего:

— Кто похож на нее?

Bluebird is Dead, Electric Light Orchestra

«Ты знаешь, я поджидал ее у дома. Я поклялся, что никогда этого не сделаю, но неделю спустя мне показалось, что я сойду с ума. Медсестры смотрели на меня как на другого человека, а это ты замечаешь сразу, когда проводишь целые дни в окружении людей, у которых ты видишь только глаза. Я мог бы убить пациентов, настолько моя голова была занята ею. Я почти это сделал, если честно. Я чуть не забыл бинты в желудке мужчины. Со стороны это может показаться невозможным, примерно так же, как для вас забыть про презерватив, но вы не представляете, насколько это легко. Бинт становится одного цвета с внутренностями, и меньше чем через две минуты вы будете иметь дело с сепсисом или трупом. Я зашивал рану, думая о Гите, о квартире Гиты, когда медсестра положила свою ладонь мне на руку, — а этого никогда не случается во время операции.

Тогда, выходя с работы, вместо того чтобы пойти домой, я поехал в Митте и припарковался у ее дома. Я подождал, а потом увидел ее. С ней был мужчина. Мужчина ее возраста. Не за деньги, это было видно по тому, как она смотрела на него. Она еще никогда не была перед ним нагой, это тоже было понятно. Естественно, я тотчас же возненавидел этого мужика, но обрадовался я куда сильнее — у нее все отлично. Я переживал за нее. Это так глупо, где-то внутри я должен был подозревать, что ей просто все надоело. Нужно действительно быть глупцом, какими могут быть только мужчины, чтобы думать, что, если девушка исчезает, значит что-то не ладится у нее в жизни. Но все наоборот: она светилась от счастья. Я думал, что видел ее счастливой здесь, но я будто любовался закатом солнца в темных очках. Одно с другим не идет ни в какое сравнение. В руке она держала банку пива, из которой тот парень отпивал понемногу, и по ее смеху, по тому, как она пожирала его глазами, я понял, что они переспят друг с другом. И ей хотелось этого. С ума сойти, я вдруг начал видеть все, даже возбуждение на ее лице. Было темным-темно, но я почувствовал. Кто-то другой не увидел бы ничего, кроме очередной симпатичной девушки немного навеселе, которая в пятницу вечером готовится пригласить парня к себе. Она присела на подоконник окна на первом этаже, обвив руки вокруг шеи того мужчины. Я спросил себя, ради него ли она завязала с работой? Не думаю. Он был случайной встречей, пребывал в полном неведении о ее прошлом. Тут я понял, что был для нее лишь клиентом, потому что с ним она двигалась по-другому, светилась иначе. Со мной она просто отвечала на импульсы и не предпринимала ничего этакого: не запускала руки в волосы, не обнимала мои бедра своими ногами, не запрокидывала голову назад. Ужас, в какую апатию может вогнать вас правда. Я сидел там, в своей машине, слишком потрясенный, чтобы спрятаться. В моей голове кружили воспоминания о всех тех мгновениях, когда мне казалось, что мы были близки, когда мне казалось, что я получал от нее больше, чем другие. Тот раз, когда я пришел к ней. Тот спокойный момент в ее комнате. Тишина. Она лежала на простынях, а я сидел на кровати и рассматривал ее бедное, полностью белое горло. Тогда я не попросил у нее ничего более, я был рад этой близости между нами. Я в тот день размечтался, что она могла бы влюбиться в меня.

И тогда, наблюдая за тем, как она повисла на шее у того парня, я задумался, были ли машины, стоящие поблизости, действительно пустыми. Не увижу ли я в них силуэты других клиентов, заледеневших от страха, бывших клиентов, в чьих мыслях путаются те же самые разорванные в клочья иллюзии?

То, что она исчезла, даже не подумав предупредить, должно было стать мне намеком. Если бы я не был так глуп, то почувствовал бы запах других мужчин на ней. А я принимал его за ее собственный, и он нравился мне, как и все остальное в ней.

Я был просто клиентом. И когда, обвившись вокруг того молодчика, она посмотрела в мою сторону и увидела меня, я понял, что стал врагом. Ее глаза!.. Я видел лишь ее глаза, остальное было скрыто за плечом того типа. Это было за миг до их поцелуя. Она даже не моргнула, не сделала от удивления какого-нибудь случайного жеста. Я увидел только ее глаза, уставившиеся на меня, — огромные, испуганные, неподвижные. Испуганные. Ужасающиеся.