Газета Завтра 212 (51 1997) - Газета Завтра

Недавно Ельцин подтвердил свою приверженность неделимости Молдавии. Почему Россия - федерация - не может ожидать того же от Молдавии? Я помню, как вместе с группой из газеты “День” с Александром Прохановым и Дмитрием Балашовым ездил по Приднестровью в то тревожное время. Это одно из самых сильных впечатлений в моей жизни. Я увидел в громадной разрушающейся стране островок старого единства. Это живое чувство сопричастия к российской традиции было удивительно сильно в Приднестровье. Сейчас мы его, так же, как Крым - предали. Еще более антирусское соглашение подписано с Грузией, где мы даже берем на себя обязательства по созданию современных вооруженных сил Грузии. А там продолжаются конфликты с Абхазией, с Южной Осетией, с двумя на редкость прорусскими народами. Проимперскими народами. Россия как бы участвует в их подавлении.

Все это вместе создает впечатление, что Россия уже превратилась в страну третьего мира. Распроданы недра, создана экономика сырьевого колониального типа, страна имеет фантастические, прямо патологичные долги, в России господствует международный валютный фонд, определяющий нашу таможенную политику. Внешняя политика не определяется интересами России. Это все черты государства третьего мира. А государство третьего мира - это современная форма колонизации. У такой колонии нет конкретного хозяина, как раньше, нет ни плантаторов, ни канонерок, но суть осталась прежней…

В. Б. По-моему, “золотой миллиард” таким образом обеспечивает свое благополучное существование. Это меня всегда поражало в многочисленных поездках по западным странам и, прежде всего, по Америке. И там бюрократии хватает, и там бардака хватает, и там часто работают в треть силы. Русский инженер или рабочий из эмигрантов нормально вписывались в систему труда, и даже, как правило, были на хорошем счету у фирмы. Так за счет чего разрыв в уровне жизни? Контроль над сырьевыми ресурсами третьего мира, заведомо неравноправное положение.

И. Ш. Многие, и я в том числе, не раз говорили, что все происходящее в России сделает нас сырьевым придатком Запада. Вот теперь это уже и случилось. Я думаю, действительно произошел какой-то радикальный переворот. Всем важно его осмыслить. Многие сравнивали нашу жизнь с момента начала перестройки с военным временем. Называли состояние страны - Третьей отечественной войной. У меня такое чувство - что эта война сейчас проиграна. Мы не имеем действенной структуры сопротивления, не имеем армии сопротивления. Как вы сами, Владимир Григорьевич, заметили, вся тактика оппозиции построена на вписывание в колониальный режим на приемлемых условиях. В этом радикальном вопросе - быть или не быть России колонией - оппозиция лишь претендует занять административные и контролирующие кресла в стране третьего мира. Она принимает статус колонии и как бы его отшлифовывает, смягчает, улучшает…

Тем не менее, я как сын своей страны не хочу согласиться с выводом Джульетто Кьеза - о всеобщем, всемирном прощании с Россией. В Древнем Риме говорили, что “Рим проигрывает сражения, но выигрывает войны”. Россия неоднократно проигрывала и целые войны, но существует вот уже второе тысячелетие. Проигранная война - не есть гибель России, Но она требует новой психологии, нового подхода, нового сопротивления, нового взгляда на Россию.

В. Б. Я согласился бы с вами, что Россия становится типичной страной третьего мира, и среди них мы уже находимся по уровню жизни, по многим важнейшим демографическим и социальным показателям где-то во второй половине списка, далеко за Бразилией или Сингапуром… Но противоречие со странами третьего мира, и существенное, и обнадеживающее нас, я вижу вот в чем: по-прежнему по уровню образованности, по уровню интеллектуального потенциала Россия резко опережает ту же Америку. Я говорю не только о математиках, физиках, химиках, художниках и писателях, музыкантах и шахматистах. Сотни тысяч из них выехали в Европу и Америку, но миллионы-то еще здесь, и выезжать не собираются. Да и никому на Западе не нужны уже. В Советском Союзе был наработан такой интеллектуальный массив, столько существовало всевозможных НИИ и КБ, столько сотен тысяч младших и старших научных сотрудников, столько университетов и институтов, что даже существующая и поныне десятая часть этих институтов является мощной научной базой, типичной все-таки не для третьего мира, а для высокоразвитых стран. Но кроме этих физиков и лириков, у нас до сих пор существует высококвалифицированный рабочий класс. Такого потенциала нет в странах третьего мира, где, кроме сборочных и сырьевых заводов, никакой промышленности не предвидится. Наши летчики, наши метростроители, наши нефтяники, пусть даже без работы,- но никуда пока не делись. Может быть, в них наше спасение? Хотя меня и удивляет, почему эта оказавшаяся ненужной мощная интеллектуальная сила не становится протестной силой? Их же миллионы, и большинство без работы. Я не призываю их к пулеметным атакам, но есть же и известные всему Западу активные формы протеста - перегораживание дорог, остановка транспорта и энергетики, всеобщая забастовка. Таким активным протестом - к тому же массовым, можно смести любое правительство, что и делали в Италии, Франции, Бельгии, Южной Корее. Чем вы, Игорь Ростиславович, объясните эту пассивность наиболее пострадавшей в результате перестройки, но все еще многомиллионной интеллектуальной, технократической части нашего общества?

И. Ш. Конечно, вопрос очень важный. Мне кажется, что здесь существует некоторая иллюзия, быть может, созданная той технократической частью общества, о которой вы говорите. Она заключается в убеждении, что работа в КБ или НИИ делает людей чем-то выше, или хотя бы равными, скажем, крестьянам. Что они в такой же мере способны объединяться для общего дела, идти на жертвы, проявлять мужество. На самом же деле, научно-техническая интеллигенция очень плохо приспособлена, чтобы что-то защищать, она сама нуждается в защите общества. Ей привили убеждение в ее исключительной ценности для остального народа, и она настроена так, что народ естественно и должен ее защищать.

Другая причина, по которой не только наш технический и научный слой общества, но и весь народ оказались вне протеста, это та скорость радикальных перемен, из-за которой люди не смогли и не успели понять важность тех или иных решений. Трудно попрекать народ за то, что он не сумел так быстро переосмыслить новую надвигающуюся опасность. Да и формы протеста на Западе, я думаю, иные, так как там идет дележ какого-то процента в пользу тех или иных групп населения, при стабильности всех других. В России же сейчас идет тотальное разграбление и материальное, и геополитическое, растаскивание пространства, уничтожение России как великой страны. И перед всем народом стоит кардинальный вопрос: можно ли на этой основе построить русское будущее? Многие сейчас думают: вот пройдет время, воры остепенятся, капитал оздоровится. Появится национальный капитал, и мы начнем вновь строить Россию. Возможен такой выход для России или нет?

Многие признают, что Россия разграблена, превращена в колонию. Но думают: в этой колонии мы будем жить, добиваться лучших условий, чтобы нам не задерживали зарплату и так далее.

Примем мы такую жизнь или не примем? Вот это и есть главный вопрос, по которому народ расколот. Выборы при всем мощном финансовом и идеологическом давлении властей, при в всех возможных подтасовках, показывают, что народ расколот, грубо говоря, пополам. Действительно, большая часть народа готова и дальше в этих условиях колонизации существовать, лишь добиваясь их улучшения. Есть много несогласных, но не видящих выхода В год стреляются пятьсот офицеров, многие просто спиваются, не видя цели в жизни. Они не идут в эту колониальную жизнь, но и не идут в активный протест, в сопротивление.

Проблема стоит так: какое сопротивление может объединить большую часть народа?

В. Б. Игорь Ростиславович, большевистский режим в самых кровавых формах подавил сопротивление, но еще он и привлек многих новым строительством. Не марксизмом привлек, а “громадьем планов”. Спустя десять-пятнадцать лет после 1917 года уже строятся Магнитки и Днепрогэсы, научные центры и университеты.

Эта советская цивилизация праведными и неправедными способами построила в России тысячи промышленных гигантов, театров, библиотек. Созданы целые города, освоен космос… Пройдут сотни лет, люди забудут про кровь, про идеологию, про обкомовских партократов, но будут видеть воочию величественные памятники советской цивилизации. Нам ведь все равно, какую идеологию поддерживали фараоны - мы смотрим на пирамиды. Мы смотрим на римские дворцы, на мечети в Самарканде. Нам интересно, какую созидательную память оставила после себя та или иная цивилизация… А что возникло за двенадцать лет перестройки? Хоть один завод построен? Под воздействием пусть ложных идеалов, но в советское время был накоплен гигантский промышленный, научный и культурный потенциал. В конце концов Россия русифицировала социализм и во многом перевела его на свои национальные рельсы, нисколько не смущаясь расхождениями с научными марксизмом.