Концентрация смерти - Максим Шахов

– Не стреляй, – бросил Прохоров и поплыл вслед за немцем, высоко выбрасывая руки.

Фролов с автоматом так и остался под мостками.

Михаил быстро догнал немца, пловцом тот был никудышным, плавал только по-собачьи. Они вновь сцепились, на этот раз уже на глубине, забурлила вода. Мужчины то выныривали, то вновь скрывались в фонтанах брызг.

По роще к реке уже мчались товарищи Эриха, псы рвали поводки, грозно лаяли. Эсэсовцы выскочили на мостки, командир вскинул автомат, но не решался нажать на спуск. Он с таким же успехом мог угодить в Эриха, как и в Прохорова.

Спустили овчарок. Псы тут же бросились в воду, погребли лапами. Они-то могли отличить своего от чужого и порвали бы Михаила на части.

Положение спас Илья, он поднял ствол автомата и дал очередь вверх, по стоявшим над ним и Кузьминым немцам. Пули раскалывали снизу доски мостков, щерились щепки. Летели отработанные гильзы. В узком зазоре между водой и настилом автоматные очереди грохотом буквально впивались в уши. Трое эсэсовцев упали в воду, один бросился к роще, даже забыв, что у него есть оружие. Фролов выстрелил ему в спину. Немец дернулся и замертво упал лицом в траву. Кузьмин тоже не остался без дела, он, вытащив нож, добивал раненого эсэсовца, пытавшегося выползти на берег.

Когда в очередной раз Эрих с Прохоровым погрузились, Илья рискнул выстрелить. Одна собака уронила голову в воду, ее понесло течение, вторая еще повизгивала, пыталась повернуть к берегу, но глаза ее уже закрывались, из пасти валила кровавая пена, вскоре и она опустила голову, мертвое тело потащило течение.

– Миша! – звал Илья.

На поверхности реки расходились круги. Положив автомат на настил, Фролов поплыл. Прохоров вынырнул у него перед самым носом, хватанул воздух ртом, все никак не мог отдышаться, сказать хоть слово. Илья затравленно озирался, опасаясь нападения.

Наконец Эрих всплыл спиной вверх, его тело медленно разворачивало течение.

– Я ему шею свернул, – наконец смог произнести бывший летчик. – Откуда сила взялась…

– Сила всегда найдется, если жить по-настоящему захочешь, – назидательно произнес Фролов и посмотрел на берег.

Там Кузьмин с остервенением всаживал нож в спину немцу.

– Ты чего? Остановись. Он мертв, – забирая нож, говорил Прохоров.

– Я его убил?

– Мертвее не бывает. Отдышись.

Кузьмин тяжело дышал, сидя на траве, смотрел на убитого, разглядывал свои руки, словно не верил в реальность происходящего.

– А ведь это мой первый немец. Я ведь в снабжении служил, пороха не нюхал. Так я его убил?

Фролов собрал автоматы.

– Уходить надо. Срочно. Сейчас они сюда понаедут. Стрельбу в городе слышно было.

Кузьмин наконец вернулся в реальность, побежал к лесу взять вещи. Вскоре трое беглецов уже плыли в найденной в камышах лодке, отталкиваясь шестом. Ченстохова скрылась за поворотом, о монастыре напомнил лишь мелодичный перезвон колоколов. Берега стали пологими, густые тростники с камышами подходили к самой воде.

– Есть-таки Бог на свете, – проговорил, крестясь, Фролов. – Сегодня он на нас с неба смотрел, это я понял, когда вышка заваливаться начала. Не порвало б провода, зажарились бы мы на электричестве.

– Бога нет. Все это враки для прежних людей. Опиум для народа, как писали классики, – убежденно произнес Прохоров. – Мы все своими руками сделали. Никакая сверхъестественная сила нам не помогала.

– Ты в этом, старлей, уверен? – спросил Фролов.

Кузьмин ответил раньше, ведь Прохоров ненадолго задумался.

– Насчет Бога не знаю, но какая-то сила в мире есть. Она и управляет. Я иногда ее, вот, как сегодня, чувствую. Словно кто-то мне подсказывает, что делать надо.

– Бог, ангелы… Ничего этого нет. Я же летал выше облаков. Пусто там, никто не живет. И стратостаты в верхние слои атмосферы запускали. Оттуда тоже никакого Бога не наблюдали, – произнес Михаил.

– Облака, стратостаты… Сказал тоже. Бог не на небе обитает, а здесь и здесь. – Фролов приложил ладонь сперва к груди, потом ко лбу.

– Тоже мне, религиозный диспут тут развели, – опомнился Кузьмин. – Выберемся из этой передряги, тогда и пофилософствовать можно будет. Давайте думать, что теперь делать станем. Куда хоть плывем, на восток или на запад?

– На юг движемся, – быстро определился по солнцу Прохоров. – А значит, к цели не продвигаемся. Плывем параллельно линии фронта. А ты, Аверьянович, не командуй. Ты больше не старший по бараку. Барак в прошлом остался. Теперь я командир. – Михаил сказал так и приложил руку к плечу, разорванному овчаркой.

Рана сама по себе была нестрашной, но после нескольких часов сидения в воде она воспалилась, болела. Боль проходила по телу короткими острыми импульсами, знобило. Но Прохоров старался не подавать вида, что его мучает недомогание.

Аверьянович спорить не стал. Ему это «командирство» было уже поперек горла.

– Раз главный, то и командуй, – быстро согласился он. – Ты, Илья, не против?

Фролов согласно кивнул и вопросительно глянул на Прохорова.

– Налегай на шест почаще. Нам сейчас главное подальше уплыть, уйти, выбраться из квадрата поисков. Пока местность нам благоприятствует, берега болотистые. Немцы хрен по ним к реке подберутся, даже собаки тут не пройдут.

И тут никто не стал спорить, к тому же, пока и беглецы не имели возможности выбраться на сухую землю, приходилось в буквальном смысле плыть по течению судьбы-реки вслепую, лишь слегка помогая себе шестом.

– Ого, – перегнулся через борт Кузьмин. – Попридержи. Тут кто-то сеть поставил.

Над водой возвышались несколько вешек. Фролов выставил шест вперед, воткнул его в дно, лодку стало разворачивать течение. Кузьмин с Прохоровым стали выбирать сеть, в ячейках засеребрилась застрявшая в них рыба.

– Ты смотри. Мелкой и нет совсем, – приговаривал Аверьянович, вытаскивая лещей, окуней и даже одну щуку, бросая их на дно лодки. – Будут нам теперь не только сухари на ужин. Давно рыбки не пробовал. Нам бы ушицу сварить, да не в чем.

– Размечтался. Ушицу ему подавай, – губы Прохорова искривились от боли, он упустил край сети в воду, пальцы разжались сами собой.

– Худо? – участливо спросил Кузьмин.

– Бывало и похуже, – Михаил дышал часто, сидел бледный.

– Покажи рану. Плывем, – произнес Аверьянович.

– Рано нам плыть. Сперва сеть на место поставь. Нельзя много следов оставлять.

Кузьмин, как умел, вновь растянул сеть у самых тростников, сел на корточки перед Михаилом, тот оголил плечо.

– Хреново, – резюмировал Аверьянович. – Воспалилась, гнить начнет. Ты ее лучше не прячь, ветру подставь, подсыхать станет. Нужно ее присыпать.

– Чем присыпать? – несколько зло отозвался Михаил. – Аптечка, что ли, с собой есть?

– Аптечка не аптечка, а что-нибудь придумаем. – Кузьмин взял самодельные кусачки, которыми Прохоров перерезал лагерную проволоку, вытащил из рожка автомата патрон.

Тот лежал на ладони, поблескивая, как спелый желудь. Аккуратно орудуя кусачками, Кузьмин вытащил пулю. Порох из гильзы высыпал на рану. Прохоров тут же почувствовал, как начинает жечь.

– Терпи, командир. Для твоей же пользы. – Кузьмин промакивал рану более-менее чистым куском материи, оторванной от нижней части рубашки.

Фролов, стоя на корме, вновь мерно заработал шестом. Шли вдоль самой границы высокого, плотно росшего тростника. Солнце золотило воду, но на горизонте, изредка показывавшемся над нешироким руслом на прямых участках реки, уже собирались низкие облака.

– Вот, плывем мы, плывем, и не верится, что еще этой ночью находились в офлаге. Конвойные, овчарки, переклички, – с философскими нотками в голосе проговорил Илья. – Кажется, вроде всегда так было – река, солнце…

– За нас товарищей, возможно, уже казнят, – напомнил Прохоров. – Так что наши жизни нам не принадлежат. Мы должны за них отомстить, когда к своим выберемся. Лучше всего будет, если линию фронта перейти сумеем, в регулярную армию вольемся.

– До линии фронта еще… – Фролов сплюнул за борт.

И тут за поворотом реки послышался мерный плеск весел. Беглецы тут же насторожились.

– Немцы? – прошептал Кузьмин.

– Не исключаю, – прищурился Прохоров. – Но они, скорее всего, засаду устроили бы. Оружие спрятать, но так, чтобы было под рукой.

Звук плывшей против течения лодки приближался. Напряжение стало огромным. Вполне могло оказаться, что из-за поворота покажется лодка с эсэсовцами. Но лая собак не было слышно, а поисковые группы без псов на «охоту» не выходили.

Из-за тростников, росших вдоль противоположного берега, показалась плоскодонка. Парень в коротком пиджаке и кепке налегал на весла. На корме сидела девушка. Лишь только она заметила двигавшуюся навстречу лодку с беглецами, тут же стянула пальцами глубоко расстегнутую блузку, прикрыла круглые белые колени высоко поднятым до этого подолом плиссированной юбки и покраснела. Парень сразу же обернулся и тревожно всмотрелся в чужаков.