Концентрация смерти - Максим Шахов

– Ты тут оставайся, – предложил Илья. – Мало ли что? Я спущусь, а ты ящик на место задвинь. Потом грунт вместе поднимем.

– Толково. Если кто сюда сунется, то в темноте мешков с песком и не заметит.

Фролов спустился в лаз с зажженной свечой. Прохоров задвинул пустой пожарный ящик на место. Подтащил к нему мешки с песком, чтобы не бросались в глаза сразу от двери, и принялся вытачивать на станке ножку для лампы. Дерево было сухим, плотным – дуб, резалось оно с трудом, тонкой стружкой. Прохоров не собирался оканчивать лампу в срок, надеялся уйти лазом раньше, но позаботиться о видимости работы следовало. Он не сомневался, что комендант не пустит дела на самотек. Или наведается до окончания срока сам, или пришлет кого-нибудь из администрации офлага.

Дверь, ведущая из барака, слегка дернулась, вставленный под полотно колышек удержался. Прохоров остановил станок, прислушался. В дверь тихо постучали, из-за нее раздался шепот Кузьмина.

– Эй, чего закрылись, мастера заплечных дел?

Михаил секунду помедлил, открыть все же стоило. Ничего подозрительного в мастерской не наблюдалось, мешки с песком скрывались возле ящика в темноте, плюс ко всему их прикрывал брезент.

– Сейчас, – негромко отозвался Прохоров, вытащил колышек и открыл дверь. – Сквозняком дверь открывало, вот мы и подперли.

И тут же понял, что сморозил глупость. В мастерской он находился один, а сказал «подперли», во множественном числе.

– Фролов где?

– Спать пошел, – стараясь говорить как можно спокойнее, произнес Михаил. – А в чем дело?

– Ни в чем, просто интересно, как дела продвигаются. Весь барак от вашего старания зависит. А Фролов, выходит, волынит. Спать пошел.

– Успеваем и поработать и поспать.

– Это хорошо, что все успеваете делать… Значит, ножку для лампы режешь?

– Стараюсь, – Михаил чувствовал, что Кузьмин появился в мастерской не для того, чтобы задавать необязательные вопросы.

– Спит, значит? – ухмыльнулся Кузьмин.

– Ну, спит. А что? Ночь на дворе.

– А ты ножку для лампы точишь?

– Чего ты, Аверьянович, от меня хочешь?

– Правды, – прошептал Кузьмин, решительно направился к пожарному ящику и легко, будто загодя знал, что тот поддастся, сдвинул его в сторону.

Прохоров опешил, так мог действовать только человек, наперед знавший, что ящик пустой. На всякий случай он взял в руки остро заточенный резец.

– Вот тебе и момент истины, – бесцветным голосом произнес Кузьмин. – Был, значит, у Зубкова подкоп. А вы его продолжаете. Фролов копает, а ты на стреме вверху. Много копать осталось?

Отпираться не было смысла. Кузьмин стоял прямо перед подземным лазом.

– Немцам донесешь? – спросил Михаил.

– Зачем так сразу? – Кузьмин покосился на резец в руке Михаила. – Возьмете в свою компанию, уйдем вместе, никто ничего не узнает. Не возьмете, придется жизнь свою спасать. Когда вы отсюда дернете, то нас всех, – он кивнул на закрытую дверь, – расстреляют на хрен или повесят, что, впрочем, сути вопроса не меняет.

– Мы никого не собирались с собой брать. За тебя еще десять человек казнят. Ты об этом подумал?

– Подумал так же, как и вы о других подумали. Мол, все равно долго здесь никто не живет. Месяцем раньше, месяцем позже на тот свет отправятся – разница небольшая. Короче так, или берете меня с собой, или прямо сейчас сдаю вас охране – спасаю себе жизнь и жизнь других обитателей барака.

– Ты откуда про нас узнал?

Кузьмин хмыкнул.

– Мне сразу подозрительно стало, когда ты вызвался лампу из человеческой кожи для коменданта делать. Ну а со стороны моих нар я сразу же, в первый день, как тут появился, дырочку в стене просверлил за мастерской наблюдать. Надо же в курсе всего, что рядом происходит, быть. Итак, сам решишь или с приятелем посоветоваться хочешь? Кстати, вот и он, – Кузьмин смотрел под ноги.

Из ямы виднелось лицо ошарашенного Фролова.

– Вылезай, – Прохоров протянул ему руку, наскоро объяснил суть происходящего.

– А что нам еще остается? – сказал Фролов. – Придется с собой брать и Аверьяновича. Только учти, – повернулся он к Кузьмину, – на наши запасы харчей не рассчитывай, и одеждой мы тебя не обеспечим. Для себя собирали.

– Кое-что и у меня есть, – усмехнулся Кузьмин. – На чужое рот разевать не стану. Нечего время терять, давайте работать.

Копали всю ночь до самого рассвета. Углубились, по подсчетам Фролова, до первого ряда колючки. Грунт, поднятый из подкопа, рассыпали ровным слоем по полу мастерской и прикатали обрезком бревна. Чтобы окончательно спрятать следы, рассыпали немного опилок, прошлись метлой.

Никто из других пленных после подъема ничего не заподозрил. Ливень к утру стих. На плацу стояли огромные лужи.

– Как бы наш подкоп не затопило, – прошептал на ухо Прохорову Фролов.

– Обойдется.

– Откуда такая уверенность?

– Нутром чую.

Сразу после переклички охрана повела пленных бороться с лужами на плацу. Не погонишь же прямо по воде команду по растаптыванию новой обуви. Изобретение способа борьбы с лужами принадлежало коменданту лагеря. Это он придумал засыпать их песком, который впитывал воду. Затем мокрый песок совковыми лопатами пленные грузили на носилки и таскали его назад – за сортир.

Единственными, кого освободили от такой работы, были Прохоров с Фроловым, им предстояло продолжить создание шедевра – настольной лампы с абажурами из татуированной человеческой кожи.

Кузьмин руководил пленными своего барака. Двое стояли с лопатами у кучи песка за сортиром. Две пары таскали носилки на плац и обратно, остальные смешивали воду с песком в лужах, загружали эту грязь, чтобы ее унесли с плаца.

Комендант в начищенных до зеркального блеска сапогах прохаживался среди всей этой сумятицы по специально проложенной для него дорожке из досок.

– Быстрей, ленивые свиньи! – покрикивал он на пленных.

В руках у Гросса подрагивала длинная плеть с деревянной ручкой. Когда ему казалось, что кто-то ленится, он размахивался и стегал по спинам. В полоски сыромятной кожи были вплетены свинцовые грузики. Удары получались хлесткими и болезненными, если приходились по голому телу, то вслед за плетью полосками сдиралась кожа.

Кузьмин работу организовал правильно, его люди почти справились с заданием – осушили отведенный им участок плаца. Пленные уже зачищали дно лужи от грязи. С лопатой в руках работал и сам Аверьянович.

Комендант как раз проходил мимо.

– Гут, зер гут, – похвалил он.

Лезвие скользнуло, срезав тонкий слой грязи, и тут сердце у Кузьмина обмерло. Под лопатой открылась дырка, уходящая в глубь земли, в нее сыпался песок. Он сразу же сообразил, что это дождевая вода промыла канал к подкопу. Ведь с подкопом шли наугад, не всегда могли угадать с глубиной. Рядом с ним работали другие пленные, но никто из них еще не заметил этой предательски появившейся дырки. Комендант смотрел на Кузьмина и улыбался. Секунды решали все. Аверьянович картинно приложил руку к сердцу, выпустил лопату и осел, закрыв собой дырку в земле.

Не заслужи он до этого похвалы коменданта, свинцовый удар плетки тут же бы обрушился на него. Двое пленных, работавших под началом Кузьмина, бросились его поднимать. Того, кто упал и не поднимается, в лагере нередко стреляли на месте. Зачем тратить продукты и жизненное пространство лагеря на неспособного работать. Аверьянович не мог позволить стащить себя с места. Он стал биться в конвульсиях, искусно изображая эпилептический припадок. Даже слюну на манер пены пустил изо рта. К Кузьмину уже спешила охрана. Неизвестно, чем бы все кончилось. На хороший исход надеяться было трудно. Замешательство, возникшее на плацу, заметил через окно мастерской Прохоров.

– Там что-то вокруг Кузьмина завертелось, – крикнул он Фролову. – Охранники, комендант.

– Принес его черт на нашу голову. Сейчас всех сдаст. Так я и знал.

Михаил сунул в карман резец с длинной деревянной ручкой и бросился на улицу, Илья побежал следом. Прохоров надеялся добежать до старшего по бараку раньше, чем он успеет сдать подкоп немцам. Почему-то он был свято уверен в том, что Кузьмин решил предать их. Оставался один выход, убить его прежде, чем предатель откроет рот, тогда хоть Фролов сумеет воспользоваться подкопом. О своей судьбе Прохоров уже старался не думать. Судьба сложилась, как сложилась.

– Пустите, – растолкал он других пленных.

Кузьмин лежал на спине, дергался и пускал слюну. Совсем рядом стояли охранники. В руке Михаил, уже не скрывая его, сжимал резец, готовый ударить им в любой момент. Но к счастью, он не успел нанести удар.

– Дождем промыло, – прохрипел Кузьмин тихо, обращаясь к Михаилу.

Тот не все понял, но все же не ударил резцом в сердце. Понял, что тайна с подкопом еще остается тайной, иначе бы его, Прохорова, уже схватили.