Ниневия - Андрей Евгеньевич Корбут

— С царского стола? — уточнил его подчиненный.

— Конечно. А как иначе понять, прав я или нет, — по-прежнему улыбаясь, говорил Ашшур-дур-пания.

Рафаил, подойдя к столу, зачерпнул рукой из казана немного плова, медленно и долго пережевывал его, после чего, преисполненный чувства собственного достоинства, что сам кравчий попросил его совета, с поклоном ответил:

— Нет. Я думаю, что плов очень хороший. И соли в меру.

— Неужели? — удивился Ашшур-дур-пания. — Наверное, мне так показалось после чечевицы. Это, вероятно, она недосолена.

— Мне попробовать?

— Не будь таким жадным, глянь, как смотрит твой товарищ. Ардис, тебя ждет чечевица.

Тем временем в зале показался встревоженный десятник вместе с отправленным за ним стражником. Взгляд Ашшур-дур-пании пригвоздил беднягу к месту, лоб десятника покрылся маленькими капельками пота.

— Где должна находиться в это время стража? Перед столовой или в столовой?

— Мой господин, я получил указание раббилума…

— Табшар-Ашшура?

— Да, мой господин.

— Хорошо, я поговорю с ним, — хмурясь, кивнул кравчий.

— Я могу идти, господин?

— Нет. Поможете своим воинам здесь убрать.

— Мой господин? — не понял поставленной задачи десятник.

Но Ашшур-дур-пания скривился, давая понять, что ему некогда все объяснять. Он оглянулся на юношу, уже попробовавшего чечевицу, и спросил:

— И как соль?

— По-моему, пересолено, — тяжело дыша, ответил молодой сановник. — Вкусно, но вкус какой-то терпкий, наверное, с хреном?

— Что еще различил? — поинтересовался кравчий.

— Не знаю… Но у меня почему-то немеет язык и сводит скулы…

Через минуту ему было трудно не только дышать и говорить, но даже держаться на ногах. Затем тело юноши стали сотрясать судороги. Ардис упал на колени, его стошнило. Рафаил побледнел, боялся шелохнуться. Напуганная стража смотрела на происходящее широко открытыми глазами, схватившись за оружие, словно оно могло их защитить от вошедшей в этот зал смерти.

— Смотри, Рафаил, смотри, что бывает, когда ты нарушаешь свой долг, когда втаптываешь в грязь доверие, которым тебя наградили. И ты, десятник, тоже смотри, пригодится, когда в следующий раз будешь выполнять идиотские приказы. На его месте мог быть наш царь, если бы кто-нибудь замыслил его отравить… Унесите его отсюда. Уберите здесь все! И поживее! В любой момент может появиться царь.

Ашшур-дур-пания вышел из столовой с чувством честно выполненного долга и немного успокоившись. Теперь он был уверен, что на Рафаила можно положиться, что стражники обо всем доложат министру двора и этот зарвавшийся выскочка наконец поймет, от кого зависит жизнь повелителя.

Покои кравчего примыкали к царской столовой, достаточно было пройти открытой галереей с видом на малую дворцовую площадь. Самой просторной из его комнат была приемная, она же была самой пустой и чаще всего безлюдной. Ашшур-дур-пания решал вопросы быстро, казнил легко, миловал редко, а если работал, то предпочитал уединяться в тесном кабинете, где порой подолгу разбирался в многочисленных отчетах, расписках, счетах, и прочих хозяйственных документах. Ему подчинялись десятки писцов, почти полсотни чиновников, повара и кухонные работники, служба обеспечения помимо трехсот человек имела свою конюшню и десятки повозок, которые ежедневно доставляли с рынка и окрестностей города тонны провизии. И все это надо было проверить, посчитать и принять. Царю подавалось только лучшее.

Впрочем, мало кто знал, что половину закупок кравчий делал у самого себя, ради чего давно скупил множество садов, огородов и виноградников в окрестностях Ниневии, увеличил вдвое поголовье крупного и мелкого скота, развел птичники. Ведь помимо царя и его окружения кормить приходилось чиновников, слуг, стражу и даже рабов — почти десять тысяч человек. Немного было в Ассирии людей, способных померяться богатством с царским кравчим.

В кабинете было прохладно. Ашшур-дур-пания опустился на широкий деревянный стул с высокой спинкой из редкого в Ассирии индийского лавра, поправил под собой мягкую подушечку, положил на стол белые холеные руки и принялся рассматривать дорогие перстни на толстых коротких пальцах. Голова пухла от мыслей, и больше всего мешал страх, подбиравшийся к горлу откуда-то изнутри, от самого сердца, давил на горло, словно это был чей-то кованый сапог.

Как они могли быть так беспечны! Почему не выставили стражу, слуг, которых при желании всегда можно было бы убрать? Если то, о чем говорили заговорщики, дойдет до Арад-бел-ита, какие муки их ждут…

«Не паникуй… Не трясись… — успокаивал себя Ашшур-дур-пания. — Бальтазар обязательно его настигнет… Настигнет и узнает — кому и что он собирался рассказать…»

Именно это волновало Ашшур-дур-панию больше всего. Что, если соглядатай оказался у тех дверей не случайно, а за ними давно и упорно следят? Тогда, как бы ни был проворен преданный им начальник внутренней стражи Ниневии, они обречены.

Может быть, стоит подумать о бегстве.

Ашшур-дур-пания, заерзав на стуле, с тоской оглянулся на массивный многоярусный стеллаж с сотнями глиняных табличек, за которым скрывалась потайная дверь. Не поэтому ли он чувствовал себя здесь намного комфортнее, чем в любой другой комнате?

Ему вдруг почудилось, что стеллаж вздрогнул и зашатался.

Ашшур-дур-пания мгновенно оказался на ногах и схватился за меч.

Не почудилось. Стеллаж сдвинулся с места и открыл дверь в подземный ход. В проеме появился Бальтазар.

— Ты? — удивился и одновременно успокоился Ашшур-дур-пания.

— А ты ожидал увидеть стражников? — внимательно наблюдая за реакцией кравчего, мрачно пошутил Бальтазар, с трудом протискиваясь в узкую щель.

— Тебе придется вернуться в город тем же путем, чтобы ни у кого не возникло вопросов, как ты сюда попал, — недовольно заметил хозяин кабинета. Полгода назад, когда сюда неожиданно пожаловал Син-аххе-риб, Ашшур-дур-пания, дабы избежать ненужных расспросов и подозрений, сам выдал Бальтазару свой секрет, о чем позже неоднократно пожалел.

— Когда я скажу тебе, что случилось, уверен, ты изменишь свое мнение о том, надо ли было мне воспользоваться твоим подземным ходом.

— Говори, — дрогнул голос кравчего. — Кто это был, и кто его послал?

— Все не так просто. Мы загнали этого негодяя в угол в районе улицы Бродячих псов. Окружили… Подошли ближе — и обнаружили там сразу двоих. Мар-Зайю и Нимрода. Писец убил колесничего. Судя по всему, по ошибке, или из страха, или из хитрости… точно не скажу.

— Поверить в это не могу…

— Расскажу, как подал мне это Мар-Зайя. Не знаю, где и у кого он был так далеко от дворца, да еще в такой поздний час, но выйдя на улицу, он увидел человека с обнаженным мечом, испугался,