Бриллиантовые девочки - Жаклин Уилсон

По дороге домой я пыталась понять, что мне делать. Меня душили слезы при мысли, что Мэри делают больно. Я понимала, что нужно кому-то рассказать, но я ведь обещала… Понимала, что это глупо, но перед глазами у меня вставала картинка: я рассказываю все маме, и Мэри падает мёртвой у меня на глазах.

— У тебя что-то грустный вид, Дикси, — заметил дядя Брюс, когда я вошла в кухню. — Что случилось? Ты, наверное, можешь поделиться с дядей Брюсом?

— Нет, не могу, — сказала я, вздыхая. Я услышала какое-то движение в гостиной. — Это мама!

Я побежала посмотреть, что с ней. Мама вцепилась в груду картонных коробок, лицо у неё было серое. Другой рукой она крепко прижимала к себе Солнышко.

— Мама?

— Все в порядке, Дикси, — выдавила она.

— Неправда. Я думаю, лучше тебе снова лечь.

— Нет-нет. Послушай, я хочу подняться наверх, в ванную, привести себя в порядок. Поможешь мне, детка?

— Конечно, мама. Обопрись на меня. И давай мне Солнышко.

— Нет, я его сама понесу.

Он уже не спал, глаза у него были широко открыты. Они были очень красивого светло-голубого цвета, зато ресницы были чёрные, как и шелковистый хохолок на макушке. Бровки у него тоже были очень красивые, ровные, дугой, волосок к волоску. Невозможно было поверить, что все это складывалось у мамы в животике — нежная кожа, сияющие глазки, пушистые волосы.

— Дикси, пожалуйста, не спи на ходу! Мне нехорошо, у меня кровотечение, — раздражённо сказала мама

— Ой, мама! Тебе надо в больницу.

— Нет, голубчик, это нормально. Так бывает после родов. Все будет в порядке.

— Дядя Брюс свозил бы тебя, просто на всякий случай.

— Нет! Не поеду я опять в эту больницу! Все будет хорошо. Мне просто нужно вымыться. Дай-ка я на тебя обопрусь.

Мама с трудом волочила ноги, по-прежнему крепко прижимая к себе Солнышко. Мы прошли половину лестницы, когда нас услышала Мартина и побежала навстречу.

— Мама, давай я тебе помогу, — сказала она, роняя веник и щётку. — Я как раз убрала ванную.

— Спасибо, детка, — слабым голосом сказала мама и прислонилась к стене. — Господи, все кружится.

— Пойдём-пойдём, я тебе помогу помыться, пойдём, — сказала Мартина. — Дикси, возьми малыша.

— Нет! Нет, я его не отдам, — сказала мама, пошатываясь.

— Мама, ты же его сейчас уронишь на головку, ты соображаешь? — рассердилась Мартина. — Дикси, бери ребёнка.

Я вытащила Солнышко из маминых объятий. Она, шатаясь, поплелась с Мартиной в ванную. Я слышала их голоса под звук льющейся воды.

Я посмотрела на братика. Для такого малыша он был на удивление тяжёлый. Он был тёплый, мягкий… и очень-очень мокрый. С него капало сквозь подгузник и голубую пижамку, и даже одеяльце стало уже намокать.

Он засопел и запищал тихонько, как котёнок.

— Неуютно, да? — шепнула я ему. — Подожди, братик, сейчас я наведу порядок.

Я очень осторожно спустилась с ним по лестнице, нащупывая каждую ступеньку. Я почувствовала, как Солнышко напрягся в своём одеяльце.

— Не волнуйся, милый, — зашептала я. — Я — Дикси, твоя старшая сестра. Я за тобой пока присмотрю.

Я отнесла его в заваленную гостиную и положила на мамин матрас. На всякий случай расстелила под ним пелёнку и отыскала пачку подгузников, коробку с салфетками и детский крем.

— Вот, — гордо сказала я. — Все в порядке, малыш, сейчас ты у нас будешь чистый, сухой и весёлый.

Я осторожно размотала одеяльце, как будто разворачивая драгоценный подарок. Солнышко радостно задрыгал мокрыми ножками. Я поймала хорошенькую маленькую ступню.

— Ты, кажется, и впрямь собираешься стать футболистом, — сказала я, расстёгивая пижамку и вытаскивая ножки малыша.

— Ну вот! Так гораздо лучше, правда? Ну до чего ж ты хорошенький, — ворковала я. — Вот сейчас уберём этот противный грязный подгузник. Полежи минутку спокойно, будь хорошим мальчиком!

Я расстегнула липучки и осторожно вытянула подгузник у него из-под попки. И вытаращила глаза. Я пыталась увидеть у него пипиську. Её не было. Это был не мальчик. Это была несомненная девочка.

11

Я растерялась. Я так и таращилась на голую попку Солнышка в надежде, что все изменится прямо у меня на глазах.

Солнышко был мальчик. Мама это знала с самого начала. Она проверяла по гороскопу, раскладывала карты таро, подвешивала кольцо над своим животом и смотрела в хрустальный шар. Джуд смеялась над ней, но потом мама сходила в больницу на УЗИ, и там подтвердили, что у неё точно будет мальчик.

Мама в тот же день купила пару голубых пинеток. Она надела их на указательные пальцы и изобразила на своём животе замысловатый танец. У неё родился мальчик. Так она сказала. Она называла его «сыночек».

Может быть, в больнице допустили роковую ошибку и перепутали младенцев? Может быть, моего братика Солнышко увезла другая мать, по ошибке оставив вместо него эту темноволосую девочку?

— Ты кто? — прошептала я ребёнку.

Она не знала. Она вскидывала крошечные ножки с розовыми ступнями и крошечными пальчиками, украшенными на концах микроскопическими блестящими ноготками. Голая попка выглядела в такой позе очень жалобно.

Я взяла чистый подгузник и надела на неё. Я хотела найти другую пижамку, потому что у этой штанины были мокрые, но тогда бы мама сразу поняла, что я её раздевала.

Я засунула её обратно в мокрые штанишки и завернула в одеяльце. Она, похоже, не возражала. Я посмотрела на мокрый подгузник, не зная, куда его деть. Нельзя, чтобы мама его нашла.

Я в отчаянии оглядывала заваленную вещами комнату. В глаза мне бросился белый резной туалетный столик Рошель с позолоченными ручками. Она увидела его на одной благотворительной распродаже и приставала к маме до тех пор, пока та его не купила. Я поспешно открыла верхний ящик и запихала туда мокрый подгузник. Потом взяла на руки малышку и прижала к своему колотящемуся сердцу.

Я не знала, что мне делать. Вот если бы Джуд не смылась! Я слышала, как Брюс насвистывает на кухне и подумала, не сказать ли ему, но уж больно все это было невероятно, странно и совсем не для посторонних ушей. Мне уже стало казаться, что я, может быть, ошиблась. В конце концов, что я понимаю в младенцах? Я никогда не видела голого новорождённого мальчика. Может, пиписька у них сперва совсем крошечная и я её просто не разглядела? Мне хотелось снова раздеть ребёнка и посмотреть, но наверху слышался голос Мартины, и я не знала, собираются ли они уже спускаться.

Я сидела по-турецки на матрасе с ребёнком на руках.

— Ты моя сестрёнка?

Она смотрела на меня своими необыкновенными голубыми глазами, будто понимала, но объяснить ничего не могла. Потом вернулись мама с Мартиной. Мама немного порозовела и надела розовую с красным шёлковую ночную рубашку и чёрное вышитое кимоно, стараясь хорошо выглядеть. Её влажные волосы были собраны сзади в хвост. Обычно с хвостом она казалась совсем молоденькой, прямо школьницей, её можно было принять скорее за нашу сестру, чем за маму. Но сегодня она выглядела почти старухой.

Она взглянула на меня с тревогой:

— Солнышко спит?

— Почти.

— Я его покормлю, переодену, и мы с ним поспим, — сказала мама. — Давай его сюда, Дикси. Идите, девочки. Спасибо, Мартина. Я себя чувствую другим человеком.

Мы посадили маму на матрас и вместе вышли в прихожую. Мартину трясло.

— Я её мыла, — сказала она. — Мама в таком состоянии! Живот весь ещё отвислый и дряблый. Я-то думала, он просто сразу втягивается на место. А груди набухшие, выглядят ужасно. Мама ужасно выглядит!

— Не вижу ничего ужасного, — сказала я, потому что согласиться было бы подло.

Мартина погладила собственный плоский живот и покачала головой:

— Как все это глупо! Почему это должно быть так грязно и больно? Почему мы не можем, как кенгуру, рожать детишек размером с боб, которые просто заползают в карман у нас на животе.

Мы обе представили себе это — и передёрнулись.

— Ой! — пискнула я.

— Согласна, это неудачная идея, — сказала Мартина, смеясь, хотя похоже было, что она сейчас расплачется.

У меня перехватило горло.

— Послушай, Мартина, мне надо тебе кое-что сказать.

— Не сейчас, Дикси. Мне надо позвонить Тони.

— Но это важно. Это про ребёнка.

— Ладно, потом расскажешь, Дикси, — бросила Мартина, взбегая вверх по лестнице и на ходу набирая номер.

Я чуть было не потащилась за ней, но тут в дверь постучали. Я побежала открывать в надежде, что это Джуд.

Это была Рошель. Она прыгала от радости в своих замшевых лодочках и сияла, как настоящий бриллиант.

— Знаешь что, знаешь что, знаешь что! — пропела она.

— Это ты не знаешь что, — сказала я. — Рошель, иди сюда

Я схватила её за руку и потащила в обход гостиной, прижимая палец к губам.

— Ах да! Маме лучше не говорить. Ты ведь не скажешь, Дикси, правда? — взволнованно зашептала Рошель.

— Что не скажу?

— У меня есть мальчик! — воскликнула Рошель и закружилась на каблуках, так отчаянно мотая головой, что её светлые кудри рассыпались победным золотым сиянием.