Запад - Кэрис Дэйвис

дети, мужчины с блестящими телами, намазанными жиром и глиной, женщины, навьюченные, как мулы, тюками с буйволиным мясом, – все вперемешку, сливающиеся в неразличимую общую массу, вдруг возникающую среди деревьев и жестких трав, скал и рек, под необъятным небом. Всем им хотелось потрогать его рыжие волосы. Половину из них зачаровывал его компас, другие старались рассмотреть его нож и содержимое его жестяного сундучка. Все боялись его ружей и охотно меняли немного сырого мяса на что-нибудь из его сокровищ.

Все чаще и чаще он ловил себя на том, что думает о своем приземистом трехкомнатном доме, выложенной камнем дороге перед ним, обнесенном изгородью выгоне, о неухоженной лачуге Элмера Джексона за кленовой рощицей с восточной стороны, а с северной – о прекрасном кирпичном жилище Лоттов и маленьком аккуратном домишке Джули, который она заперла и покинула, чтобы присматривать за Бесс. Он вспоминал дорогу, ведущую в город.

Короткую главную городскую улицу с лавками и трактирами, с магазином Картера и библиотекой, церковью и домом священника. Он представлял себе знакомых, идущих по своим делам.

Чтобы воодушевить себя на дальнейшее путешествие, он возвращался к любимой истории президентской экспедиции, дневники которой прочел: например, о том, что старший из двух офицеров, капитан Кларк, взял с собой чернокожего слугу – коренастого, ладно скроенного негра по имени Йорк. Индейцев так завораживала необычная внешность Йорка, им так хотелось потрогать его угольно-черную кожу и короткие густые волосы, чтобы убедиться в том, что он настоящий, что члены экспедиции стали опасаться за его безопасность, они боялись, что аборигены попытаются выкрасть его. Но в конце концов любопытство и изумление последних достигли такого накала, что они предприняли нечто другое: подослали к нему одну из своих женщин – уж больно им хотелось иметь хотя бы одного отчасти черного ребенка в качестве долгой памяти о том, что черный человек действительно побывал среди них.

Беллман любил эту историю, черпал в ней силы, она укрепляла его в убеждении, что, каким бы ни было представление человека об известном мире, вне его всегда сыщется нечто, чего он и представить себе не мог.

Глядя на ехавшего впереди мальчика, он задавался вопросом: видел ли тот когда-нибудь чернокожего человека, когда работал с Деверо или раньше, и если нет, что бы он сделал, если бы повстречал его. Схватился бы за свой лук, или в ужасе спрятался за ближнее дерево, или, послюнявив палец, провел бы им по черной коже, чтобы посмотреть, не испачкается ли палец краской?

По ночам, при свете костра, он наблюдал, как тени пляшут по лицу мальчика, казавшемуся ему юным и в то же время древним, и думал: каково это быть таким, как ты? И снова ошеломляющая тяжесть тайны, которую хранила в себе, на себе и вокруг себя эта земля, накатывала на него. Он испытывал новый прилив любопытства и жажды познания, но в то же время его все больше и больше охватывал страх, что он никогда не найдет того, за чем пришел сюда, – в конце концов, этих гигантов может и не быть вовсе.

Он водил пальцем по цветочному узору, окаймлявшему наперсток Элси, круглый, как Земля, и ему так хотелось снова очутиться дома. Он тер тусклый позеленевший металл большим пальцем, закрывал глаза и думал о Бесс, стремился к ней; а открыв глаза, видел все то же голое пространство без единого дерева и мальчика, бродившего по их лагерю, наводившего порядок и склонявшегося над чайником, висевшим над костром.

Он старался подавить сомнения. По дороге он продолжал думать о гигантских зверях и задавать себе вопросы о них.

Мирные они или свирепые?

Живут поодиночке или стаями?

Составляют ли супружеские пары для продолжения жизни?

Легко ли размножаются или с трудом?

Заботятся ли о своем потомстве?

Но теперь, когда эти вопросы приходили ему в голову, он испытывал болезненный укол в сердце, и, по мере того как проходили месяцы после отъезда из фактории торговца мехами и они с мальчиком продвигались на запад, он все яснее сознавал, что все меньше и меньше думает об исполинских животных и все больше и больше о Бесс. Он ловил себя на опасении, что, продолжив свое путешествие, рискует никогда не вернуться домой, и задавался вопросом: не слишком ли высокую цену он платит за поиски исчезнувших чудовищ?

«Что ты творишь?» – слышал он иногда голос Элси и пытался объяснить, почему таким важным казалось ему отправиться в это путешествие и почему в то время он не считал таким уж ужасным на столь долгий срок оставить Бесс.

Закутавшись в пальто и лежа по ночам у костра напротив мальчика, он думал о своей маленькой девочке, и под его опущенными веками проносились картины: вот Бесс, только что родившаяся; вот Бесс гладит своего любимого ослика по носу и шепчет что-то в его длинное ухо; вот Бесс, стоя на пороге дома, отчаянно машет ему рукой в день его отъезда.

Сколько времени тебя не будет?

Минимум год. Может, два.

Через два года мне исполнится двенадцать.

Да, двенадцать.

Интересно, какой у нее теперь рост; ладит ли она с Джули; случилось ли что-то интересное и важное в ее жизни с тех пор, как он уехал; думает ли она уже о том, что Сидни Лотт станет ее возлюбленным, или она для этого еще слишком мала; дошли ли до нее его письма? Он писал ей все чаще и чаще, уверял, что у него все хорошо, что дело