Идеальный выбор - Саманта Джеймс

Обрадуется ли она? После сцены у себя в спальне Себастьян хотел бы в этом удостовериться.

— Если вы не против, Танзи, я не прочь сам вручить ей это.

— Как прикажете, милорд, — ответила горничная, сделав реверанс.

Подождав, пока девушка уйдет, Себастьян постучался в дверь спальни Девон.

— Кто там?

Себастьян нахмурился: голос у Девон был сдавленный. Неужели она плачет?

Он не ответил. Не посмел. Зато посмел войти в комнату.

При его появлении глаза у Девон так и вспыхнули. Банни со своего места в ногах кровати тотчас зарычала. Себастьян поставил картонку возле двери. Подхватил собачонку на руки, вынес в прихожую и, без особых церемоний усадив ее на пол, захлопнул дверь перед мохнатой мордой недовольной таким обращением псины. Повернулся к Девон.

— Вы еще долго намерены меня мучить? — выкрикнула она.

— Кажется, что так.

Девон, сидя на постели, молча наблюдала за тем, как он пересекает комнату, а когда он подошел к ней вплотную, отвернулась.

Себастьяна это ничуть не обескуражило. Он взял ее за руки и поднял с постели. Она попыталась вырвать свои руки из его крепко сжатых ладоней, но это ей не удалось.

— Девон, — заговорил он очень тихо, — посмотрите на меня.

— Нет! — выпалила она с яростью. — Ни за что! Он взял ее за подбородок:

— Девон, пожалуйста. Ну прошу вас!

Длинные ресницы дрогнули, потом поднялись. Себастьян увидел прямо перед собой огромные влажные глаза, и у него перехватило дыхание. Она не плакала, но находилась в опасной близости к нему.

— Девон, — в третий раз повторил он ее имя, глядя на нее в упор, — я отвратительно вел себя сегодня. От всего сердца прошу вас простить меня за то, что я вам наговорил. Мне не следовало так грубо осуждать Бриджет. — Он помолчал. — И вас, Девон. Скверно с моей стороны было осуждать вас, особенно теперь, когда я узнал вас лучше.

С губ Девон сорвался невнятный звук. Она быстрым движением прильнула к Себастьяну, обхватила его обеими руками. Он крепко обнял ее.

— О, Себастьян, я тоже прошу прощения. Я не должна была тайно пробираться в вашу комнату. И так мерзко с моей стороны, что я вас ударила. Вам было больно?

— Нужна куда более сильная рука, чем у такого крошечного создания, как вы, чтобы причинить мне боль, — слегка улыбнувшись, солгал он.

Девон запрокинула голову, чтобы взглянуть на него. Золотые волосы, еще час назад убранные в красивую прическу, в беспорядке рассыпались по плечам. Обрадованная его словами, Девон тоже улыбнулась.

И через какую-то долю секунды, право, не больше, губы его оказались возле ее губ. В устремленных на него глазах появилось удивление, но Девон не отпрянула, как он предполагал. Господи, до чего же она тоненькая и хрупкая по сравнению с ним! Запах ее волос кружил ему голову. Себастьян тесно прижимал ее к себе, опасаясь при этом, что причинит ей боль.

То был лишь намек на поцелуй, малая частица того, чего жаждал Себастьян, но он интуитивно чувствовал, что поддаться возбуждению, бушующему у него в крови, значит уложить Девон на постель, сорвать с нее одежду — и овладеть этой желанной для него маленькой женщиной.

Отрезвление наступило мгновенно. Себастьян отстранился от Девон и даже отступил на шаг.

— Простите меня, — сказал он.

Девон смутилась, чуть повела головой и прошептала:

— Все хорошо…

— Нет, — ответил он уже совсем спокойно, — не хорошо. Джентльмен не должен позволять себе такое. По крайней мере я не должен.

— Тогда почему же вы позволили?

Настал его черед отвернуться. Он так и сделал, проговорив:

— Я не знаю.

Сейчас он не смог бы посмотреть ей в глаза, кажется, даже ради спасения собственной жизни. Себастьян никогда не считал себя трусом, но в эту минуту, чудовищно нелепую и неприятную, он им был. Но она прошла, эта минута, как проходит все на свете, и Себастьян кивнул в сторону перевязанной лентами картонки, которую оставил у двери.

— Что у вас там? — спросила она.

Себастьян принес картонку и поставил на постель.

— Танзи сказала, что это привезли сегодня. Для вас. Так вперед, откройте же ее сами!

Осторожно, почти робко Девон развязала белую шелковую ленту и сняла с картонки крышку. Озабоченно сдвинув брови, наклонилась и потрогала легкие волны гонкой ткани.

— Это первое из ваших платьев от модистки, — счел нужным пояснить Себастьян. — Весьма своевременно прибыло.

Девон покраснела и прижала зубками нижнюю губу, однако глаза ее засияли радостным оживлением, когда она достала из картонки платье из белого и голубого узорчатого муслина.

— О, Себастьян, как это красиво! — воскликнула она.

Далее появились сорочка и нижняя юбка, которым Девон обрадовалась не меньше.

Себастьян почувствовал, что напряжение его оставило.

— Примерьте, — предложил он.

— О да, конечно! — просияла она. — Только вам придется помочь мне с пуговицами. Прежде чем он успел ответить, она подхватила платье и белье и скрылась за ширмой.

Шелест материи — и то платье, в которое Девон была одета, повисло на ширме.

Себастьян поворачивал голову то к ширме, то к двери. Право, ему следовало предоставить все это Танзи.

«Ты только что назвал себя джентльменом, — не без самоиронии подумал он. — Почему же ты не ведешь себя соответственно?.. Да потому, что это Девон, стало быть, никакие общепринятые мерки здесь неуместны».

Он еще немного поспорил с самим собой, однако ноги его словно приросли к полу.

Ленивым движением достал из картонки изысканную белую шляпку и, держа двумя пальцами за ленты, покачал ею в воздухе.

— Тут есть и шляпка, — сообщил он Девон. — Теперь вы можете избавиться оттого безобразия, которое было у вас с собой.

Он с отвращением посмотрел на ее так называемый капор, который висел на столбике кровати.

— Ни за что! — немедленно изъявила протест Девон. — Я дорожу своим капором! Это моя первая шляпа.

Себастьян пожат плечами. Если уж речь заходит о фасонах одежды и тому подобном, с женщинами не сговоришься. В детстве Джулианна почему-то воспылала пристрастием к безвкусному зеленому платью, которое непременно хотела носить каждый день. По утрам происходили сопровождаемые криком и слезами споры с няней, которая настаивала на том, чтобы выбросить эту тряпку. Когда Джулианна выросла наконец из этого платья, то потребовала, чтобы ей сшили несколько черных платьев в знак траура по утраченному любимому одеянию.

— Чулки и подвязки, — произнес он, едва Девон появилась из-за ширмы в новом наряде. И вручил ей то и другое.

— Отвернитесь, — скомандовала она.

Себастьян подчинился, однако уголком глаза наблюдал за тем, как Девон уселась на стул, задрала юбки на колени и принялась натягивать тонкие шелковые белые чулки на стройные ножки, которыми он залюбовался.

— Туфельки? — спросил он и, не дожидаясь ответа, отнес их ей.

Девон оперлась одной рукой ему на плечо и надела одну за другой изящнейшие маленькие туфельки. Потом натянула ажурные перчатки.

В вихре разлетевшихся юбок Девон повернулась к нему спиной. Низкий вырез платья открывал ее плечи.

Себастьяну хотелось спустить платье с плеч Девон, а вовсе не застегивать его снизу доверху, продевая в петельки крошечные жемчужные пуговки, ожидающие, когда он ими займется. У него пересохло во рту, когда он увидел стройную спину Девон, прикрытую почти прозрачной тонкой сорочкой. Пальцы его наконец задвигались — вяло и неохотно. Он упорно гнал от себя желание прижаться губами к нежной шейке. Почти бессознательно он сравнил ширину своей большой, темной руки с узенькой талией Девон, с теплой белизной ее тела. И почувствовал себя неуклюжим и почти грубым — он, Себастьян Стирлинг, маркиз Терстон, почувствовал себя именно таким рядом с кем? С бездомной девчонкой! Хмуро сдвинув брови, он спросил:

— Где ваш корсет, Девон?

— Я терпеть не могу корсетов. И носить корсет не стану. Это просто орудие пытки.

— Все леди носят корсет.

— А я не буду. Не носила раньше, не стану и теперь.

Подумать только, она не носила корсетов! Никогда не носила корсетов, которые называет орудием пытки. И не подозревает, что сама она мастерица пытать…

Но по правде говоря, ей корсет ни к чему. Он же видит это, более того — чувствует…

Себастьян выполнил задачу и подвел Девон к большому зеркалу в золоченой раме. Но если перед этим Девон едва ли не приплясывала от радостного возбуждения, то сейчас, перед зеркалом она, как ни странно, даже не приняла горделивую позу. И стояла, опустив голову, довольно долго, пока не решилась наконец поднять глаза и взглянуть на себя.

— О! — прошептала она и повторила: — О! — Прижала ладонь к корсажу и обратилась к Себастьяну: — Оно мне идет, Себастьян! — Их глаза встретились в зеркале. — А что скажете вы?

— Ну, — протянул он, как бы обдумывая что-то. — Я бы сказал, что чего-то не хватает.