Самсон - Маша Сандлер

ладонь на моё покрытое мурашками плечо, — расскажи мне всё. Пожалуйста.

И я рассказал. Наверное, это слабохарактерность. В другой раз сама Маша обвинила бы меня в чём-то таком. Вот такой уж я — чересчур мягкий. «Не мужчина, а облако в штанах», — сказал бы мой любимый поэт.

Несколько раз в продолжение моего рассказа Маша ахала и вздрагивала, а в конце уже сидела рядом со мной на подоконнике, укрытая моим одеялом.

— Ёжик, — сказала она, когда я закончил, — его обязательно нужно спасти. Думаю, надо показать это видео Алёне Алексеевне.

— А как же профессор Громов, который так долго добивался медведя для своего эксперимента?

Маша задумалась, но совсем ненадолго, на одну секундочку, а потом тряхнула кудрявой головой.

— Это же уникальный медведь, уверена, Дарий Александрович всё прекрасно поймёт. Ведь это наука, научный прогресс, просто в другой области…

Утром Анка и Ксанка рты открыли от удивления, когда мы с Машей поздоровались как ни в чём не бывало. Нет, мы не стали снова друзьями, но совсем с ней не разговаривать после этой ночи было бы глупо.

— Давай, веди меня к своему супер-пупер-мастеру, — сказал я Ксанке.

— Анка она, — ответила мне Ксанка, кивая на сестру. Так, значит, Анка была сегодня в красном дождевике, придётся запомнить.

Алекс из техотдела оказался высоченным парнем с взъерошенной головой и длинной, как у журавля, шеей, по которой ходил вверх-вниз острый кадык.

— Брекекекс, — сказал он, когда увидел мой смарт. — Вот не уверен на сто процентов, вот не уверен.

— Алекс, ну ты же не абы кто, не как они все, ведь так? — загадочно сказала Анка.

Алекс посмотрел на неё, щуря глаз. Мол, вижу тебя насквозь, хитрая лиса, но так уж и быть, не стану обращать на это внимание.

— Погляжу, — наконец сказал он снисходительно, — зайдите дня через два.

— Нельзя через два! — воскликнул я. — Там очень важная информация, которая нужна срочно.

— Идите, детишки, — Алекс отмахнулся от меня длинной рукой, уселся, едва ли не сложившись пополам, в глубокое кресло перед компьютером и надел наушники. — Два дня!

Делать было нечего, и я вернулся в свой блок, надеясь, что запись доктора Доббс убедит Алёну, как убедила Цейхман.

Перед самым блоком я увидел большую клетку из стеклика, стоящую на тележке автопогрузчика. Рядом с ней стоял Пётр Симеонович и сматывал пластиковый шнур в небольшую бобину.

— Что это? — спросил я у него, поздоровавшись.

— Известно что, медведя перевозить будем. А там в главном здании сразу в грузовой лифт и куда скажут. Сейчас оттудова начальство придёт, и начнём.

— Как? — спросил я. — Ведь не сегодня, ещё карантин не закончился!

— А энто не нашего ума дело, — ответил Пётр Симеонович.

Я бегом влетел в блок, Алёна о чём-то разговаривала с Вилли в конце коридора, как раз у бокса гризли.

— Послушайте, Алёна Алексеевна! — закричал я, едва их увидя. — Нельзя гризли к Громову, нельзя его убивать!

— Я как раз всё рассказываю, Ёжик, не горячись, — остановил меня Ви.

— Пока я поняла только, что ты, Никитенко, — сказала Алёна, хмурясь, — входил к медведю без зоотехника, снова в нарушение всех инструкций.

— Это не важно! — воскликнул я. — На смарте у Ви есть запись. Вы только посмотрите, и всё будет ясно.

— Мне некогда смотреть никакие записи, — сказала Алёна строго. — Да и не нужны они. Если ваш медведь владеет человеческой речью, это легко выяснить.

Она нажала на кнопку открытия двери.

— Мы просто поговорим с ним. — И она решительно шагнула в бокс.

Гризли в гомункуле сидел на корточках на полу, пристёгнутый к кушетке за одну, правую руку, костяшки пальцев на которой были раздолбаны в кровь. Голова его была опущена, и он не пошевелил и мускулом, когда мы вошли.

— Ты умеешь разговаривать? Ты понимаешь меня? — спросила Алёна, повышая голос и выговаривая слова почти по слогам.

— На английском, — подсказал я, — он знает английский. И его зовут Самсон.

— Самсон, — позвала Алёна и продолжила на английском: — Ты понимаешь меня?

Медведь не пошевелился, только его дыхание стало более частым.

— Самсон, — сказал я. — Поговори со мной! Скажи, что понимаешь!

Я бросился к медведю и, если бы Алёна не удержала меня, наверное, ударил бы его, так меня напугало и разозлило молчание.

Медведь поднял голову. Его лицо было ещё уродливее и мрачнее, чем обычно. Щёки ввалились, сделав скулы острее, а под глазами залегли тёмные глубокие круги.

— Ты понимаешь, — сказал я, едва не плача, увидев в его взгляде только горькую ненависть, — что от этого зависит твоя жизнь, тебя просто убьют, если ты не заговоришь.

Медведь посмотрел на меня секунду-другую, равнодушно отвернулся, стал глядеть в стену, как бессмысленный зверь.

Позади нас, в коридоре блока, послышалось какое-то движение и голоса.

— Это из главного корпуса, — сообщил Вилли, выглянув в коридор, — Меду… Маргарита Николаевна.

— Значит, так, — сказала Алёна, серьёзно глядя на меня, — любую проблему, какой бы она ни была, мы решим позже. А сейчас идите в мой кабинет и сидите там тихо, как мыши. Всё понятно?

Вилли положил руку мне на плечо, точно беря под стражу. Тоже мне, верный пёс! Я дёрнул плечом и сбросил его руку, но из бокса всё-таки вышел. Медуза была не одна, вместе с ней пришёл широкоплечий, коренастый дядька с круглой лысиной и мясистым, похожим на клюв носом.

— Здравствуйте, Алёнушка, — пропел он густым басом, увидав нас и Алёну, — и братья Иванушки тут как тут. А мы за вашим Михайло Потапычем, чай, думаю, даром отдадите? Ан нет, так за мной бутылка лучшего игристого, не заржавеет.

— Даром отдам, Евгений Евгеньевич, — натужно улыбнулась Алёна.

Она снова прошла в бокс к Самсону, а этот курлыкающий Евгений Евгеньевич, у которого в Конторе было прозвище Женьшень, и Медуза, испепелившая нас с Вилли взглядом, последовали за ней.

— Пойдём в кабинет, — сказал мне Вилли вполголоса.

— Ну уж нет, я не уйду.

Я сам не знал, что хочу сделать. Не дать им забрать медведя всё равно не мог. Несмотря на свою очевидную глупость, даже я понимал, что, если сейчас устроить скандал, меня просто выгонят и никто не станет слушать.

Но уйти и спрятаться в кабинете тоже было немыслимо. Так мы и остались с Вилли стоять в коридоре у стенки. Через некоторое время мимо нас прошёл Пётр Симеонович с пет-ошейником, робой, верёвками и палками с петлями на конце, затем Женьшень и Медуза вышли из бокса и направились к выходу.

— Конечно, это не лучший экземплярчик, Маргарита Николаевна. Но нам ведь выбирать не приходится.

— Да уж, будьте довольны, Евгений Евгеньевич, — ответила Медуза, — мне Сухотин до конца жизни теперь этого медведя будет припоминать.

— Зато Дарий Александрович