Теория и история политических институтов - Коллектив авторов

2.6. Политическая антропология институциональных изменений

Взаимосвязь политико-антропологических и институциональных исследований очевидна, так как политическая антропология – научная дисциплина, нацеленная на комплексный анализ генезиса и становления многообразных практик политического господства и государственных институтов, широко использующая понятийный и методологический инструментарий изучения политических феноменов социальной и культурной антропологии, этнологии, исторической науки, социологии и политологии. Исследовательские стратегии эволюционного, структурно-функционального, системного анализа политических институтов широко использовались при антропологическом анализе генезиса отношений господства.

Институциональное оформление политической антропологии как относительно автономной области исследований в рамках социальной и культурной антропологии символизируется появлением работ представителей британской социальной антропологии М. Фортеса и Э. Эванс-Притчарда «Африканские политические системы» и Э. Эванс-Притчарда «Политическая организация ануаков англо-египетского Судана», в названиях которых присутствуют понятия, отсылающие к языку политологических исследований институциональной динамики. Исследователи позиционировали себя как представителей эмпирического знания о политических процессах, нацеленных на изучение конкретных институциональных практик.

Взаимоотношения антропологического подхода и собственно политического институционализма не выглядят изначально комплементарно. Политологи, приверженцы более традиционных исследовательских стратегий, тяготеющих к бихевиорализму и теориям рационального выбора, упрекали антропологов за отсутствие в их работах собственно политологического анализа. Представители политической антропологии констатируют, что в политической науке в качестве анализа политической системы может преподноситься «некоторый эквивалент записанной на бумаге конституции, свободный от всего наносного, не учитывающий конфликтов и не дающий серьезной оценки баланса сил. Интерпретация в этом случая неизбежно окажется неверной» [Дуглас, 2000, с. 168].

Не менее остры дискуссии по поводу антропологических трактовок таких понятий, как культура и политическая культура. Как шутят социологи, в содержательной трактовке и практиках использования термина «культура» антропологи ушли так далеко, что осталось либо отказаться от него вообще, либо приложить все силы, чтобы подвергнуть антропологические интерпретации самой суровой критике. Именно политико-антропологические исследования подвергают проверке на фактологическую и историческую прочность рационалистические схемы политической эволюции и политической модернизации. Антропологическому взгляду мы обязаны вытеснением на периферию понимания политической культуры в «единственном числе», или как иерархии универсальных ценностей.

В процессе научной эволюции политическая антропология существенно обогатила предметную область исследований институциональной динамики. Первоначально доминантой изучения были институты контроля и власти в малых этнических сообществах и доиндустриальных цивилизациях (структуры данных институтов и их сравнительная типология, анализ причин и факторов преобразования одних потестарных форм в другие, изучение институтов управления и символических практик в малых сообществах). Во второй половине ХХ в. они были дополнены исследованиями о связи политического поведения с групповой культурой, сравнительным анализом влияния культуры на политические институты на локальном уровне жизни, изучением базовых онтологий, повседневных, предсознательных, обыденных представлений о власти, что приобрело особую актуальность в условиях становления новых сетевых институтов и практик в условиях глобализации.

Опыт исследования культурно-исторической вариативности политической эволюции в политической антропологии предвосхитил социологические и политологические версии многообразия факторов и путей политической модернизации. Несмотря на размытость предметной области антропологии, важнейшей исследовательской проблемой стало изучение сложных процессов адаптации, инкорпорации и трансформации традиционных механизмов контроля в современные политические институты. Это обусловливает высокую степень методологической совместимости с исследованиями в области исторической социологии, неоинституционального анализа динамики политической институционализации и исторической антропологии.

Современная политическая антропология (антропология политики) интенсивно присутствует в исследованиях нового институционализма, в теоретических построениях которого присутствует развиваемая многими политическими антропологами посылка о возникновении отношений господства из культурных практик контроля за насилием. Неоинституционалисты исходят из посылки, что контроль и управление насилием на основе легитимации социального порядка, конструирования убеждений, институтов и организаций может сделать его более эффективным, однако ни одно общество не может устранить насилие, а способно только ограничить его или обуздать.

Антропологические описания влияния «верований» на институциональные изменения в стратегиях контекстуального политического анализа опираются на описание событий посредством фиксации социального (исторического, антропологического, политического) контекста и выявления вкладываемых в происходящее носителями изучаемой культуры смыслов.

Антропологизация неоинституционального подхода проявляется в изучении форм солидарности, социальной идентичности, гражданства и их воздействия на трансформацию политических институтов. Неформальные институты все чаще трактуются как проявления естественной, имманентной, добровольной солидарности, выступающей важнейшим источником социальной интеграции. Особенности организации неформальных институтов квалифицируются как своего рода символический капитал доверия, порождающий мотивацию к сотрудничеству. Разные ассоциации обладают разнокачественным, вариативным символическим капиталом [Патнэм, 1996]. «Естественная солидарность» есть уверенность агентов социального взаимодействия в доброй воле другого, несмотря на непрозрачность его намерений. Потребность в безусловной уверенности и ее институциональном оформлении продиктована рисками в ходе повседневного социального обмена.

Обозначенные в историческом институционализме подходы к исследованию эволюции политических институтов дают новые возможности для исследования проблем заимствования новых институциональных форм, их легитимации и адаптации в условиях существования более традиционных норм (роль неформальных интеракций, молчаливого знания, риски переходных состояний, процедур ограничения насилия, место и роль симбиотического символизма в практиках контроля за насилием). Акценты на историческую вариативность сочетания факторов институциональной среды и высокую степень автономии государственных институтов привели к своеобразной антропологизации исторического и сетевого институционализма.

Описание взаимодействия между неформальными институтами по аналогии с процессами аккультурации стало распространенным приемом неоинституционализма. Примеры – исследования клиентелизма, патримониального господства, клановой политики и других неформальных институтов. Подобное неформальное конкурентное взаимодействие возникает, если предписания неэффективных формальных институтов противоречат целям акторов. Если такие противоречия возникают, а формальные институты не могут обеспечить ожидаемых результатов, создаются замещающие неформальные институты. Относительная легкость реализации участниками политических взаимодействий своих целей через неформальные институты показывает, что слабость и неэффективность формальных институтов объясняется не только величиной трансакционных издержек, сопряженных с поиском и освоением информации о новых предписаниях, но и спецификой символического капитала.

Помимо структурно-функционального анализа культурных факторов институциональной динамики с опорой на историческую политическую антропологию и историческую социологию получило распространение исследование роли социальной и политической памяти в эволюции политических институтов и ее институционализации в специфических институтах памяти и практиках поддержания и реконструирования.

Перспективной стратегией можно считать изучение модернизации современных постколониальных и постсоветских обществ как симбиоза элементов традиционализма и современного государства (неопатримониализм), как устойчивой модификации и изменения смысла функционирования формальных политических институтов современного типа – парламента, партий, бюрократической и судебно-юридической сферы под влиянием неформальных. Экономические и властные ресурсы патрона обмениваются на (политическую и электоральную) лояльность граждан (клиентов); парламенты превращаются в сцену символического представительства политического процесса, в институт соперничества между различными группировками, но не в форум автономных представителей различных групп и слоев.