ГРУ в Германии. Деятельность советской военной разведки до и во время объединения Германии - Юрий Пушкин

По аналогичному образцу в 1989 году майор Мотинов завербовал другого агента, сестра которого была замужем за американским военным, служившим в районе Гиссена. Его тоже заманили в ловушку безобидными услугами.

Во всех этих и похожих случаях людей сначала заманивали в ловушку, а потом ловили на фактах, доказывающих их участие в шпионаже. Но проблема состояла в том, что сотрудничество при этом основывалось на страхе. И потому сразу после открытия границы ГДР и распада органов государственной власти ГДР именно агенты, завербованные путем постепенного сближения, первыми убежали на Запад. Так, из беседы с майором Мотиновым (на него взвалили часть вины за побег одного оперативного офицера разведпункта в Магдебурге и досрочно откомандировали в СССР) я узнал, что до 50 % источников магдебургской агентурной сети в июне 1990 года отказались от продолжения агентурной деятельности.

Нужно было присутствовать в магдебургском разведпункте в июне 1990 года, чтобы пережить ужасное напряжение и спешку, воцарившиеся в ходе консервации и сокращения значительной части агентурной сети. Уход нескольких агентов, их исчезновение в условиях, когда такие средства давления как МГБ, Народная полиция и др. прекратили свое существование, просто сводили оперативников с ума.

В июне 1990 года казалось, что мысли о вербовке новых кандидатов в агенты давно ушли в прошлое, и единственной целью было сохранить уже существующие, но распадающиеся сети, хотя бы в сокращенном виде. Почти одновременно с вынужденным уменьшением агентурных сетей началась ликвидация конспиративных квартир в районе Магдебурга. Одну такую квартиру на Херманн — Маттерн — Ринг в Бурге я несколько раз посещал вместе с майором Мотиновым, в сектор ответственности которого входил Бург. Хотя квартира размещалась в многоэтажном доме, у нее был отдельный вход, и она обеспечивала необходимое прикрытие, если в квартиру нужно было войти незаметно. Конспиративной квартирой мог также быть хорошо оснащенный подвал, чердак, гараж или складское помещение. В качестве конспиративных квартир ГРУ подыскивало только спокойные, незаметные помещения, которые подходили для того, чтобы незаметно спрятать там кого‑то на несколько месяцев, проводить встречи и оперативные совещания, менять одежду изменять внешность, хранить похищенные материалы и фотографировать украденные документы. Таким образом, на протяжении лета 1990 года все конспиративные квартиры, за исключением одной, оборудованной в апреле 1990 года в районе Магдебург — Нойштадт, прекратили свое существование. Мне, к сожалению, неизвестно, используется ли и сейчас та единственная оставшаяся конспиративная квартира.

Глава 7. Момент: ноябрь 1991 года

Как стало мне известно в декабре 1991 года из официальных источников в аппарате органов власти ФРГ, разведпункт ГРУ в Магдебурге сменил свое месторасположение, и, вероятно, с декабря 1991 года дислоцируется на территории одной из советских воинских частей неподалеку от Потсдама. Несмотря на смену места дислокации, разведпункт ГРУ продолжает свою деятельность, как и прежде, в районе Магдебурга.

Как выглядит ситуация сегодня, в конце 1992 года, когда советские войска, вывод которых из Германии должен завершиться к 1993 году, все больше и больше отводятся к восточной границе бывшей ГДР, разведпунктам ГРУ приходится найти новую тактику, чтобы продолжать свою деятельность. Эту новую тактику интенсивно обсуждали еще летом 1990 года в разведуправлении в Вюнсдорфе.

По принципам новой тактики такие элементы всех разведпунктов ГРУ как управление и все отделы обеспечения должны быть размещены на территории советских воинских частей. Из офицеров оперативного состава создаются так называемые «мобильные разведывательные группы», имеющие свободный доступ ко всем воинским частям Советской армии и во все советские организации в зонах ответственности разведпунктов ГРУ на территории бывшей ГДР. В соответствии с новой тактикой «мобильные группы» будут большую часть времени заниматься разведывательной работой в своих зонах ответственности и время от времени через определенные интервалы возвращаться в места дислокации разведпунктов ГРУ, чтобы получать там новые задачи и докладывать о результатах своей работы.

Глава 8. Зарисовки из моих курсантских лет

Я могу даже сегодня вспомнить о встрече, которая в определенной степени определила мой жизненный путь. Это было зимой, когда мой родной город был погребен под снегом, и мороз достигал сорока градусов. Эта встреча, пожалуй, запомнилась мне еще и потому, что я тогда впервые познакомился с совсем другим миром в образе одного человека. К сожалению, я сегодня уже не могу вспомнить имени моего тогдашнего собеседника. Тогда, в начале 80–х годов, у него были каникулы, и он, после практики на Мадагаскаре, приехал домой навестить родителей. Он учился в Военном институте иностранных языков в Москве. Его манера говорить и легкость, с которой он описывал разные события, о которых я знал только из телевизора, способствовали тому, что у меня возникло твердое желание учиться в Военном институте иностранных языков, хотя я и представить себе не мог, что это означало для меня, провинциала из семьи, не располагавшей никакими связями.

Виктор Суворов, автор книги о ГРУ, так характеризовал Военный институт иностранных языков:

«Военный институт принадлежит к числу привилегированных учебных заведений для детей высших советских военачальников. Его статус был приравнен к статусу военной Академии, но кандидатов принимали по правилам, действующим в обычных высших военных училищах. Иначе говоря: отцу кандидата нужно было только посадить своего сына на эту первую ступеньку военной карьерной лестницы, а дальше лестница уже сама двигалась вверх.

Обучение в институте длилось в зависимости от специальности от пяти до семи лет. С точки зрения качества учеба в нем соответствовала обучению в высшем военном училище, и выпускник получал звание лейтенанта.

Институт иностранных языков был трамплином не только к высшим воинским должностям, но и в КГБ. Условия приема зависели от звания отца: сыновья генерал — полковников и офицеров более высоких званий вообще не должны были сдавать экзамены, сыновья генерал — лейтенантов сдавали один легкий экзамен, на котором едва ли можно было провалиться, сыновей генерал — майоров экзаменовали строже. Чтобы немного скрыть эти явные классовые различия, институт каждый год принимал десять процентов первокурсников из числа «неаристократов», т. е. сыновей полковников и майоров, иногда детей рабочих, которым, чтобы быть принятыми, требовалось продемонстрировать уже академические знания.

Дисциплина и конкуренция были беспощадны. Курсантов, которые в чем‑то провинились, сразу исключали. Но был целый ряд привилегированных, которых никто не мог тронуть. Сыновья генерал — полковников и, конечно, отпрыски генерал — лейтенантов тоже, получали личных воспитателей.

Генерал — полковники и военные более высоких званий пользовались особой привилегией направлять в институт не только сыновей, но и дочерей. Девушки образовывали особую маленькую учебную группу в институте. Из соображений престижа они изучали французский язык, а из практических соображений — английский. Иногда они еще учили испанский. После завершения учебы они тоже получали лейтенантское звание и обычно находили свой путь в Министерство обороны или в другие престижные государственные учреждения».

Судьба улыбнулась мне и после вступительных экзаменов, я сам не знаю, как мне удалось их сдать, я был принят на факультет западноевропейских языков, относящийся к самым престижным факультетам института. Тогда, хотя дисциплина и конкуренция там были самыми жесткими, на этом факультете царила свободная атмосфера. Причиной этого было то, что большинство курсантов принадлежало к самым высокопоставленным семьям страны. Наш курс насчитывал около 35 человек, разделенных на четыре языковые группы. В языковых группах изучали английский, французский, немецкий и испанский языки. Позже на втором курсе каждая группа получила еще и второй язык, а именно, датский, румынский, английский и болгарский.

Выбор языка определяло руководство института на основе расчетов, связанных с международным положением. Эти расчеты, проводившиеся соответствующими отделами Министерства обороны и спецслужб, опирались на контакты с другими странами, которые должны были состояться в ближайшее время, для чего нужны были специалисты с соответствующим языком. Несмотря на такие расчеты, регулярно происходило так, что требовалось заткнуть возникшие дыры, и многих из нас еще во время учебы направляли для обеспечения различных действий в страны Третьего мира.

Исходя из советской политики в Афганистане, особое внимание уделялось в институте подготовке специалистов для «Ограниченного контингента советских войск в Афганистане». Без преувеличения можно совершенно точно сказать, что Военный институт иностранных языков был одним из основных учебных заведений, готовивших переводчиков для войны в Афганистане. Военных переводчиков готовили на так называемых ускоренных курсах. За один год курсантам приходилось выучить такие языки, как фарси или урду. После этого им присваивали звание младших лейтенантов и на два года отправляли в Афганистан. После возвращения они продолжали учебу на протяжении следующих четырех лет. На таких ускоренных курсах готовили также переводчиков для таких стран, как Ангола, Мозамбик, Зимбабве и т. д.