Без пути-следа - Денис Гуцко.

— Здесь каждый сам по себе, — сокрушается она. — Мить, здесь каждый в своем закутке. Как им не скучно? Родственники годами не видятся. Что ж это за жизнь нужно себе устроить, чтоб с родственниками не встречаться, а?!

Она заняла круговую оборону и не собирается сдаваться. Светлана Ивановна в отличие от Мити никогда не пробовала стать местной. Вот еще! Пусть они меняются. Живут черт знает как! Поначалу, пока не притомилась, она каждую новую подругу пыталась перелепить так, как надо. Митя понимал ее. Ее мать и отец, Митины бабушка и дедушка, так и не стали местными в Тбилиси. Так и не выучили грузинского, всю жизнь оставались приезжими. Она всегда гордилась своим чистым грузинского, жила с чувством выполненного долга, с ощущением того, что довершила многолетний родительский труд. Проходить этот путь во второй раз она не желает.

Если бы она не была такой упертой? Интересно, если бы она не была такой упертой, можно было бы спасти ситуацию? Если бы не случился между ней и Мариной «карибский кризис»?

Но в Марине тоже хватало заряда. Марина никак не хотела смириться с диктаторскими привычками свекрови. А Светлана Ивановна не хотела уступать «этой соплячке». Она была старшей в семье, она требовала законного места. Она купала малыша, она накрывала на стол, она решала, какой пирог готовить на Новый год. Ведь так должно быть. Так устроена семья: у каждого свой долг. Разве можно отказывать человеку в исполнении его долга?! Митя понимал со всей обреченностью — этого в ней не вытравить. Доказать ей, что мир устроен иначе, не сумел бы, пожалуй, сам Джордано Бруно.

— Пожалуйста, мама, перестань командовать.

— Я не командую.

— Командуешь.

— Советую. Нормальные люди прислушиваются к советам старших.

— Нормальные люди не советуют двадцать четыре часа в сутки.

— Ну, конечно, мать у тебя ненормальная. Спасибо, сынок. Дожила!

Светлана Ивановна клялась не раскрывать рта, не вставать с дивана и вообще реже попадаться на глаза. Дождавшись возвращения Марины, она в суровом молчании, как постовой, сдавала ей Ванюшу и уходила — искать работу.

Обошла несколько НИИ, пустых и тихих, как руины. Работы не было. Тем более не было работы для инженера предпенсионного возраста. В последнем из НИИ даже не стала спрашивать о вакансиях. Заглянула в комнату, в которой прямо посередине, подальше от окон, стоял раскаленный обогреватель, а перед ним, каждая на своем стуле, сидели морская свинка и женщина, вяжущая на спицах. Женщина оторвала глаза от спиц, посмотрела внимательно, будто пыталась вспомнить, но так ничего и не сказала. И, поглядев на озябшую парочку, Светлана Ивановна решила, что вряд ли захочет стать третьей возле этого обогревателя. Тем более что морских свинок она всегда считала толстыми крысами, а эта была даже не толстая. Кассиром в магазин ее не взяли, из офиса «Гербалайфа» она ушла, поняв, что прежде, чем ее озолотить, с нее хотят получить крупную сумму. В конце концов устроилась уборщицей в только что открывшийся банк «Югинвест». В вечернюю смену. Зарплата уборщицы оказалась больше, чем аспирантская стипендия и оклад лаборантки, сложенные вместе. Да и платили Светлане Ивановне в отличие от Мити и Марины по-советски регулярно — каждый месяц! И она стала кормилицей.

Окончательный разрыв приключился, само собой, на праздник. Митя с Мариной были «в поле», отбирали пробы в контрольных точках. Устанавливал их лично Трифонов, куратор группы. Митю на кафедру он взял нехотя, хорошенько дав понять, что берет лишнего человека только по доброте душевной. «Геохимия — как китайская медицина. Если правильно выбрать точку, добиваешься максимума». И поскольку «геохимию, как и медицину, не интересует, как туда добраться», приходилось Мите с Мариной то лезть под сточную трубу, то копать посреди свинарника. Сам Трифонов не поехал — последнее время был поглощен своим кооперативом, на факультете появлялся редко. К тому же куда-то пропали карты, и отыскивать эти самые контрольные точки, представлявшие собой то камень, помеченный краской, то вбитую в землю трубу, приходилось по памяти. К полудню одежда пахла пробами, из рюкзака капала тина. Они возвращались домой в электричке, полной рыбаков с такими же вонючими рюкзаками. Дома они застали всех ее родственников, включая дядьку-алкоголика, за роскошным, по-кавказски чрезмерным столом. Сюрприз! Дядька был в резиновых сапогах, но в отглаженном галстуке.

— Ооо! Привет хозяевам! А мы тут за ваше здоровьечко.

Обзвонила всех. Оказалось, еще на свадьбе переписала номера телефонов. Не уследил. Светлана Ивановна не пропустила никого. Маринины мама и папа, удивленные происходящим больше всех, играли в уголке с внуком. Они виделись с родичами на свадьбе дочки и не рассчитывали увидеть их раньше, чем кто-нибудь женится, родится или умрет. Ванечка капризничал, отказывался от кубиков и рвался за стол.

Застолье оказалось затяжным. Маринины родители ушли первыми, чем смертельно обидели Светлану Ивановну. Светлана Ивановна исполняла тост за тостом, народ не слушал, переспрашивал по десять раз, какое блюдо как называется, и просил горчицы взамен ткемали. Выходили курить в коридор, густо усеяли окурками пол, зазывали студенток «заглянуть на огонек». Две первокурсницы и впрямь осчастливили их своей компанией. Долго от всего отказывались, кидали трезвые ироничные взгляды на окружающих. Доели, что оставалось, допили вино и ушли. С ними ушли и Витя с Владом, двоюродные братья Марины. Последним ушел дядька-алкоголик, пять раз подряд выпивший за дружбу народов.

— Я думала, праздник, — шепотом, чтобы не разбудить Ваню, оправдывалась Светлана Ивановна. — Думала праздник вам сделать. Марину уважить. Ее же родня!

Марина лежала лицом к стене.

— Но ведь чужое это! — так же шепотом кричал Митя. — Другой народ живет так в другой стране, понимаешь! Другой народ. В другой стране. Чужое все это!

— Это мое, Митя, — отвечала она. — А с каких пор оно тебе стало чужим? Не знаю?

Но отгородиться, выставить заслоны, заявить о полной независимости Митя не мог. Он ведь и сам был человек оттуда. Он не смог бы жить независимо. Отгороженно. Ему не меньше, чем матери, был непонятен здешний обычай, когда семья — муж, жена и дети, а все остальные — по ту сторону. И нет рядом двоюродных и троюродных, нет уютной суеты, шума голосов, подтверждающих ежеминутно: ты не одинок. Нет тыла, нет флангов. Есть союзники, но как можно быть уверенным в людях, которых видишь так редко? Ты один на один с миром. Случись что — побежишь с сумасшедшими глазами искать помощи. Просить помощи. Никто ведь не обязан помогать. Да, Митя тоже чувствовал себя неуверенно в таком мире, но в отличие от матери не собирался его переделывать.?Телевизор стих. Светлана Ивановна вышла из комнаты с твердым, гипсовым лицом. Митя решил на этот раз не подтрунивать над ней.

— Ну что? — хотя все было понятно и так: ничего, пусто.

Она пронесла гипсовое лицо мимо него и взяла сигареты так, будто брала револьвер. Каждый раз одно и то же. У нее есть система. Довольно странная система. Каждый раз она ожидает выигрыша. И каждый раз, не выиграв ни рубля, впадает в отчаяние. В такое, как сейчас — испепеляющее, — впадает в том случае, если билетов было куплено штук пять-шесть. До завтра она будет такая. Завтра что-нибудь придумает. Например, решит, что надо поменять ларек, в котором покупает билеты. Ушла оттуда удача. Ушла, как косяк ставриды. Сверкнула серебряными россыпями в бездне — ах! — и канула. И снова Светлана Ивановна выйдет в море. Снова станет стальным сейнером, преследующим добычу. Волны плюются и воют. Скрипят, раскачиваются снасти. Клятва дана. Удача будет настигнута.

Выбор правильного ларька — тягучее вечернее шаманство. Часы напролет она раскладывает пасьянсы. Долгие сложные пасьянсы. Загадывает на каждый ларек: здесь? Пасьянс не сходится: нет, не здесь. Места, для которых пасьянс сошелся, составляют новый уровень. И так до тех пор, пока не останется один-единственный ларек, в котором притаилась, залегла дурочка удача. Там она начинает покупать билеты, знакомится с продавщицей, если та оказывается общительной. Однажды даже встретила такую же фанатку «Русского лото». Некоторое время они дружили. Она знает все «лотерейные» ларьки. В мозгу ее живет особая навигационная система: на Коммунистическом в прошлом месяце куплен билет, выигравший тысячу, — туда можно не соваться. На Сельмаше ни разу ничего путного, но тем выше шансы добыть там тот самый триумфальный билетик. И если обнаруживается вдруг новый ларек, Светлана Ивановна сначала начинает присматриваться издалека, ездит к нему под разными предлогами: то аптека возле ларька дешевая, то новый универсам. Сужает круги, сужает — и в один прекрасный день: пора, здесь! Она покупает билеты и ждет розыгрыша. И эти дни предвкушения светлы, как праздник. А потом приходит суббота, время крушения и скорби.