Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина

— Так вы мне гарантируете, что все будет хорошо? — вопрошала она врачей. — Я могу надеяться?

— Можете, — отмахивался хирург, а терапевт вторил: — Надежда еще никому не повредила.

Хазарский тоже бежал. Инна бубнила ему в спину: "Я все равно полечу с Левой! И никто мне слова не скажет". Охранников вроде не было в толпе, но оказалось, что они прибыли к вертолету первыми. Артур стоял несколько в сторонке и отчаянно зевал со сна.

Никсов буквально не успел никому слова сказать, как дверь захлопнулась и "кузнечик взмыл в небо". На борт помимо Левы поднялись только врачи и охрана. На лице у Инны было такое выражение, словно она никак не могла понять, расплакаться ей или погодить.

— Куда повезли Льва Леонидовича? — спросил Никсов.

— В хорошее место, — отозвался Хазарский. — В ЦКБ, Центральную Клиническую больницу. Там Ельцина лечили.

— Мне надо с вами поговорить. Когда вы уезжаете?

— Вот с вами поговорю и поеду, — добродушно отозвался Хазарский. — Но лучше бы соснуть немного. Ведь семь утра. А я, знаете, так перенервничал. Слава Богу, через час Лева будет на больничной койке.

Разговор с Хазарским — юристом, адвокатом, мастером на все руки и доверенным лицом Левушки — состоялся уже белым днем. Никсов сразу взял быка за рога:

— Кто такой — этот Артур Пальцев, и какие у него отношения со Львом Леонидовичем?

Хазарский был бел лицом, бархатен глазами, темнобров. Иссиня–черный клок волос под нижней губой, которому надлежало исполнять роль эспаньолки, придавал всему его облику романтический, декадентский привкус. Видимо вопрос Никсова поставил его в тупик. Он эдак искоса посмотрел на следователя, задумчиво закусил нижнюю губу, о чем‑то размышляя, а потом осклабился в вежливой улыбке.

— Я понимаю, — кивнул Никсов. — Вы хотите сказать, что не лучше ли спросить об этому самого Льва Леонидовича, когда проснется и будет в состоянии говорить. Но дело в том, что времени у нас не много — это раз. А два — и это главное, Лев Леонидович подозревает, что в него стрелял именно Артур.

Показной романтизм мигом слетел с собеседника. Он как‑то разом на глазах поумнел и воскликнул с простонародной интонацией:

— Матерь Божья! Лева сам вам об этом сказал?

Никсов развел руками, мол, кто же еще.

— Раз сказал, значит, имеет основания, — твердо подытожил Хазарский и добавил деловито: — Знаете что? Пойдем‑ка прогуляемся. В этом сплошь деревянном доме потрясающая акустика. Словно внутри органа сидишь, и каждая доска — струна. На кухне говоришь, а в угловой комнате наверху все слышно.

Они прошли через цветник и сад, обогнули банный дом и пошли по деревне к лесу. На зеленой траве млели от жары утки. У калитки крайней избы стояла и смотрела на них в упор каштановая корова с пестрым выменем и острыми рогами. Поравнявшись с ней, Хазарский вдруг набычился и крикнул: "Фу!" Корова отступила на шаг и принялась лениво махать хвостом, отгоняя оводов.

— Я их с детства боюсь, — сказал Хазарский. — Меня в детстве на даче корова бодала. Колхозная. Такая, вам скажу, была стерва! Я в Голландии был. Так там коровы — прямо тебе красотки! Нажрутся травы и лежат в лугах, морду копытом подпирают. А у нас — худые, агрессивные, любопытные — все им надо! Вот скажите, чего ради она среди бела дня домой приперлась?

— Так двенадцать часов. Наверное, доить пора, — с нескрываемым раздражением сказал Никсов и подумал: "Что‑то не больно ты скорбишь по раненому другу, господин хороший. Балаболишь языком, время тянешь".

— Значит, мы про Пальцева, — на той же бодрой ноте продолжил Хазарский. — На первый взгляд Артуру совершенно не за чем стрелять в Леву. Совершенно.

— А на второй?

— И на второй тоже. Во всяком случае, из тех знаний, которыми я располагаю, ничего криминального не выкроишь.

" А это не твоя забота", — хотелось сказать Никсову. Ему не нравился Хазарский. Скользкий, как угорь… Он и сам с собой наверняка не любит быть откровенным. И какого черта они потащились в лес, а не на реку? Правда, плавок все равно нет. Ну и жара…

Тропинка привела их к заросшей дороге в лесу. Видно ей давно не пользовались. От прежней трудовой ее жизни остались две глубокие колеи. В них кое–где стояла вода. Колеи заросли не только крапивой, снытью и конским щавелем, тут и там высились молодые березки и осины. В сырых местах доверительно голубели ломкие, с длинными стеблями незабудки.

— Вы расскажите все, что знаете, — предложил Никсов, а потом я вам буду вопросы задавать.

Рассказ Хазарского был административно сух и точен.

— Артур Пальцев появился на горизонте примерно год назад или около того. Можно уточнить. По образованию Артур гуманитарий, какое‑то время, еще мальчишкой был, работал в кино на ролях вторых режиссеров. Потом решил организовать собственное дело, а именно — создать банк. И создал, но прогорел. Это было примерно за год до августовского краха. Он об этом не любит распространяться. Насколько я знаю, банк у него оттяпала его же собственная крыша, то есть братки. Артур все бросил и ушел учиться. Сейчас он дипломированный менеджмекер. В этом качестве Лев и собирается взять его на работу в собственную фирму при полном обоюдном согласии. Женат, имеет ребенка — девочку. В настоящее время жена и дочь отдыхают в Анталии. Говорят, что Артур примерный семьянин.

— А где и кем этот примерный семьянин сейчас работает?

— Менеджером в "Моноруле".

— Что за "Моноруль"?

— Не "Моноруль", а "Монорул". Это фирма, довольно известная. Название составлено из первых слогов фамилий основателей. Было три основателя. Остался один — Норкин. Он выкупил дело у двух других учредителей. Чем именно занимается "Монорул" для вас важно?

— Он конкурирует с Львом Леонидовичем?

— Ни коим образом.

— А в чем Лев Леонидович видит свой интерес? Зачем ему Артур?

— Сейчас Лев собираемся организовать цех по производству мороженого. Для этих целей ему и нужен Артур. Помещение уже приобрели, там идет ремонт.

— Вот уж не думал, что Лев Леонидович занимается производством мороженого.

— Лев несет золотые яйца, которые хранит в разных корзинах.

" Про яйца я уже слышал", —