Через розовые очки - Нина Матвеевна Соротокина

class="p1">— Алиби будете выяснять? — не сдержав ехидства, поинтересовался Флор.

— Буду. Как все сидели на террасе, когда Марья Ивановна появилась с подносом?

— Наверное, так и сидели, как я описал. Помню, Артур уходил в сад курить, я вместе с ним вышел, посидели на ступеньках, посмотрели на звезды.

— И что?

— Опять вернулись на террасу. Спор был. Всем было интересно. Потом… не помню. Пиво в бочке кончилось, Артур выставил все бутылки на общий стол. Да, Сикорский вышел из‑за стола и ушел в дом. Насколько я понимаю, в туалет. Пиво на него всегда так действует.

— Вы не помните, когда именно прозвучал выстрел?

— Что‑то около двенадцати. Нет, позднее. Я когда за фельдшером приехал, он ворчал, везите раненого сюда, мол, не могу дежурство оставить, мол, надо же придумать такое — в два часа ночи к больному волочить, — Флор умолк, а потом спросил осторожно: — Вы кого‑нибудь подозреваете? Из нас?

— Почему — из вас? Здесь деревня. Каждый мог выстрелить.

— Нет, деревенские к этому не имеют отношение. Раньше у Бомбиста оружие было, но милиция отняла. Да и откуда бы они пистолет взяли?

— Сейчас пистолет раздобыть не штука. Кстати, у меня к вам просьба. Дайте телефон или расскажите, как добраться до местного оперуполномоченного. Как его фамилия?

— Зыкин. Он был здесь вчера, когда труп около церкви обнаружили, он его в морг увез. Записывайте номер телефона.

— Я знаю, — сказал Никсов, доставая записную книжку, — есть версия, что убийство совершили проезжие молодцы, недавно освобожденные по амнистии.

— Василий, сознаюсь вам, что в последнее я не верю. И еще скажу — я знаю убитого. Фамилия- имя его мне его не известны, но я с ним встречался. Зыкину я не признался в этом. Не до милиции мне сейчас. А вам скажу…

Никсов внимательно выслушал рассказ Флора про казино.

— А Лев Леонидович с ним точно не знаком?

— Точно. Во всяком случае, я так понял. Мы с Львом всего лишь соседи, а никак не закадычные друзья. Я, например, не могу вам сказать, были ли у него враги. Понятия не имею, какие у него проблемы, в смысле — трудности.

— И еще вопрос — последний. В тот вечер в казино Артура не было?

15

Купание принесло облегчение, но ненадолго. Пока добрался до дома, опять весь взмок. Зной, как в Сахаре. Воздух струится, и все предметы словно колеблются, меняя очертания. Скорей бы в тень!

Никсов поднялся по ступеням на террасу и замер. На торце длинного стола — вот он, на только что нарисованном Флором плане — закинув голову на спинку плетеного стула, сидела Марья Ивановна. Правильнее сказать — лежала, трупы не сидят. Приоткрытый рот ее был окровавлен, на щеке рдела роковая отметина — видимо рана, белый фартук на груди тоже в кровавых пятнах. Над несчастной кружили мухи. В голове вспыхнули слова Флора:

— А почему вы так уверены, что стреляли именно в Леву? В него попали, это точно. Но ведь мы можем предположить, что метились в другого человека.

Он тогда сказал:

— Для отвода глаз что ли? Начитались Честертона: спрятать бумаги среди бумаг, труп среди трупов… Сейчас так даже в детективах не пишут. Сейчас везде реальные бандиты и крутые пацаны. Им человека убить, что комара прихлопнуть…

Ну, эту‑то за что? Чем могла так досадить кому‑то безобидная тетушка? Чушь, конечно, но как говорится "факт на лице". Может быть, она слишком много знала? Что‑то лишнее увидела, что‑то ненужное подслушала…

На ватных ногах Никсов подошел к убитой. Фу, черт! Идиот! Как он не заметил рядом полной корзины вишен? На коленях у мнимой покойницы стояла миска с тонущими в соке вишневыми косточками, безжизненная рука сжимала металлическую шпильку. Никсов осторожно тронул пенсионерку за плечо. Она тут же открыла глаза, обвела террасу мутным взглядом:

— Что? С Левушкой плохо? Что вы меня трясете? Говорите наконец!

— С Львом Леонидовичем больше ничего плохого случиться не может, он в больнице, — Никсову было неловко, и он совершенно не знал, с чего начать разговор.

— Во сне видела какой‑то ужас. Бегу куда‑то, задыхаюсь, прячусь, а проснуться не могу. И все, как наяву. И вдруг — тыква. Огромная! А из тыквы — рука, и хвать меня за плечо. Вы не знаете, к чему во сне видеть тыкву?

— К изобилию, — с готовностью отозвался Никсов. — А ужасы во сне вполне объяснимы. Столько событий! Летние сны вообще бывают очень разнообразны.

— Что значит — летние?

— Это определение Демокрита — был такой мыслитель в Древней Греции. Может быть, помните? Он говорил: "В мире нет ничего, кроме атомов и пустоты".

— А что? Разумно. А летние сны?

— Демокрит считал, что от всех людей и предметов отлетают легчайшие оболочки. Он называл их эйделами. И во сне мы их улавливаем. Отсюда, кстати, идол, — Никсов воодушевился, а воодушевившись — успокоился, чувство неловкости прошло. — Идол — это оболочка, образ, а не сама вещь. Так вот, осенью и зимой слишком много ветров. Они перемешивают эйделы, и люди во сне видят черте–те что.

Марья Ивановна рассмеялась:

— Но сейчас лето. Правда, у нас в Стане иногда очень ветрено. — Она облизнула выпачканные соком пальцы. — Вы, наверное, думаете про меня — бесчувственная. Племянник в больнице лежит, а бесчувственная особа пошла вишню собирать. Но ведь пропадет — жалко!

— Вы не бесчувственная, вы хозяйственная, — с улыбкой сказал Никсов.

— Отвратительное занятие — выковыривать из вишен косточки. Я пробовала машинкой. Ничего не получилось. У моей машинки центровка испортилась. У Левушки любимое варенье — вишневое. А с косточками варить я не умею. Там какие‑то тонкости с синильной кислотой. Да и невкусное оно — с косточками. Вы хотели со мной поговорить? Пошли на кухню. Я руки помою, а вас кофе напою. Да вы наверное и проголодаться успели. И вообще, вы завтракали? Я утром в саду, так что каждый завтракал самостоятельно.

Прошли на кухню. Как не странно, здесь было не жарко. Марья Ивановна умудрилась устроить в помещении сквозняк. В открытой форточке весело шуршали бумажные ленты. Никсов вспомнил свою бабушку. Она устраивала из газет такие же занавески от мух. Странно