Бонд, мисс Бонд! - Елена Логунова

– А потом мы ужинали в шикарном ресторане.

– Ну?!

– Да.

– И?!

– Что?

Люсинда многозначительно, тонко усмехнулась.

– Что ты придумываешь? – рассердилась Ольга Павловна. – Потом он отвез меня домой.

Если она думала, что инквизиторша этим удовлетворится, то очень ошиблась. Люсинда поплотнее уселась на стуле и приступила ко второму акту марлезонского допроса:

– Ну и кто же он?

Оля вздохнула.

Вообще-то, ей и самой хотелось поделиться с кем-нибудь хотя бы ложечкой той каши, которая заварилась как-то сама собой. Люсинда с ее неуемным аппетитом к сенсациям и незаурядной способностью переваривать неудобоваримое была подходящим человеком. Уж точно куда более подходящим, чем Олина мама!

– Ладно, скажу. Он почти олигарх.

– Кто-о?

– Андрей Громов.

– Что-о-о?!

– Да-да, – скромно кивнула Оля.

Люсинда промолчала.

Утомившись застенчиво ковырять мыском туфли паркет, Оля подняла на нее глаза и почувствовала настоящую гордость.

Люсинда была ошарашена.

Ошарашить Люсинду – это был неслабый подвиг! Куда там «войне с Англией» барона Мюнхгаузена!

– Теперь мне все понятно, – наконец изрекла Люсинда, печально покачав головой. – Ксю может спать спокойно, в смертельно опасные неприятности вляпалась именно ты!

– Неприятности – это ужин с олигархом? – уточнила Оля не без язвительности.

– Неприятности – это второе имя любого олигарха! – заверила ее Люсинда. – Ты читаешь газеты? Телевизор смотришь? Олигархи – они как зубры. На олигархов все охотятся! Государство – чтобы их раскулачить, конкуренты – чтобы разорить, киллеры – чтобы пристукнуть, папарацци – чтобы опозорить, авантюристы всех мастей – чтобы лишить их покоя, и охотницы за женихами – чтобы окольцевать!

– Сейчас я запла`чу над горькой судьбой олигархов, – съязвила Оля.

– Не надо, он выкрутится. Олигархи – они как мамонты. Большей части этой мышиной возни они не заметят, всех затопчут и уйдут на тот свет последними. А вот разная примкнувшая к ним голопузая мелочь вымрет на счет «раз-два-взяли»!

– Что взяли? – не поняла Оля.

– Руки в ноги взяли – и бегом! – объяснила Люсинда. – Это мой тебе совет – как новоявленной подруге олигарха.

– Я ему не подруга, – возразила Оля.

– А кто ты ему?

Оля нахмурилась. Признаться, что со вчерашнего дня она – мать его сына, было немыслимо. Такая информация собьет с ног даже Люсинду, а ей еще вести уроки у первоклашек.

Нельзя так безответственно срывать учебный процесс.

– Да никто, – сказала Оля и с нехарактерной для нее радостью услышала трель звонка на урок.

– Где мои деньги?!

Марина Громова ворвалась в кабинет брата, как штурмовик, – на плечах секретарши.

– Катя, оставь нас, – распорядился Андрей.

Секретарша ретировалась.

– Ты обещал мне денег, – напомнила Марина.

Вид у нее был обиженный. Ни дать ни взять – пай-девочка, у которой отобрали конфетку. Однако Громов, который в далеком детстве не раз пытался отбирать конфетки у этой самой девочки, не забыл, как яростно Марина защищает свое.

– Я обещал тебе денег вчера, – напомнил он из чистой вредности. – Где ты была? Мы договаривались встретиться вечером.

– Вчера я не смогла.

– Ты не смогла вчера, а я не могу сегодня.

– Эндрю, не нервируй меня!

– Почему же? Это так приятно.

Марина надулась, как рыба-луна. Громов хмыкнул и выдвинул ящик стола:

– Не пыжься, Марусенька, вот твои деньги.

– Спасибо.

Особой признательности в голосе неблагодарной девицы Андрей не услышал.

– Так зачем тебе деньги? – запоздало поинтересовался он в спину уходящей сестры.

– Куплю себе новых друзей, – ответила та и насмешливым голоском напела: – Лучшие друзья девушки – это бриллиа-анты!

– Ох, и дура ты, Маруська, – заключил Громов.

И подумал: хорошо, что не все «девочки-пай», вырастая, превращаются в «девочек-покупай».

При этом ему вспомнилась новая знакомая – Ольга Павловна Романчикова.

Добрая знакомая.

Вроде действительно добрая.

Ну, дай-то бог!

Андрей открыл на мониторе документ, который поспешно свернул при появлении в кабинете Марины, и еще раз пробежал глазами убористые строчки под заголовком «Контракт».

Он составлял его сам, без юриста, но полагал, что не сделал ошибок.

Интересно, как оценит эту письменную работу учительница русского языка?

Постучав, в кабинет заглянул водитель Витя:

– Андрей Палыч, я еду за Ольгой Палной?

– Мы едем, – Громов акцентировал местоимение.

– Понял.

Физиономия невозмутимая, тон нейтральный.

Хороший личный водитель сообразителен, но не любопытен и не болтлив. Вите, конечно, интересно, почему это большой босс, позабросив дела, гуляет с учительницей, но ни вопроса, ни даже намека на вопрос он себе не позволит.

А вот Громов самого себя, признаться, спросил: почему он вдруг собрался в школу, когда у него через два часа важная встреча?

– Кать, перенеси переговоры с «Контессой» на завтра! – попросил он, придавив кнопочку селектора.

– Хорошо, Андрей Павлович, – тоже ни тени удивления в голосе.

Личный секретарь у него такой же вышколенный, как и личный водитель.

Помахивая пластиковой папочкой с пресловутым контрактом, Громов вышел из кабинета, строго сказал своему отражению в зеркальной стене лифта: «И нечего тут, батенька, улыбаться, как клоун!» – и сел в машину.

Выяснить номер телефона Ольги Павловны он позабыл – кстати, странная оплошность для делового человека, – зато знал, где находится школа. А учительница, в свою очередь, знала, что машину за ней пришлют к трем часам.

– Надеюсь, она пунктуальна, – пробормотал Андрей, посмотрев на ручной хронометр.

Было пятнадцать ноль три.

Выехали они вовремя, даже с запасом времени, но водитель потратил минут десять, пытаясь припарковаться поближе к школе.

– Коллапс, – лаконично прокомментировал Громов дорожно-транспортную обстановку вблизи учебного заведения.

Вдоль улицы на полквартала в обе стороны все условно парковочные места были заняты, а ближе к воротам и вовсе образовалась пробка.

Витя сбегал на разведку и вернулся с сообщением:

– Это все на похороны граждане собрались, заслуженную учительницу провожают.

Судя по скоплению автомобилей, заслуженная учительница вывела в люди немало народу. Люди толпились и во дворе школы, откуда то и дело выбегал, чтобы из-под козырька ладони посмотреть на дорогу, суетливый пожилой дядечка с траурной повязкой на рукаве.

Наконец он замахал руками, как крестьянский мальчик при виде барской кареты:

– Едет, едет!

Толпа во дворе перестроилась в шеренгу по три. В середине колонны Громов разглядел Ольгу Павловну с букетом алых гвоздик и досадливо прищелкнул языком. Очевидно, обсуждение и подписание контракта откладывались.

Мимо с черепашьей скоростью проехал автобус с черной полосой на борту. Дядька-распорядитель забегал с удвоенной скоростью, распихивая по машинам толпу скорбящих. Укомплектованные автомобили один за другим втягивались в траурный кортеж, и в считаные минуты улица у школы опустела.

– Давай за ними, – скомандовал Андрей.

У кладбища история повторилась: найти место для машины оказалось весьма проблематично.

Громов уже был зол, а при виде погоста настроение у него испортилось катастрофически.

Созерцание глухого бетонного забора, из-за которого тянулись вверх ржавые навершия могильных памятников и узловатые черные ветви деревьев, наводило на мысли, которые Громов старательно гнал от себя уже три месяца подряд – с того момента, как Фантомас безвылазно поселился в клинике.

Чутко уловив настроение шефа, Виктор кашлянул и предложил:

– Может, отъедем чуток, подождем на кольце? Отсюда дорога одна.

– Нет, я пойду.

Ему подумалось, что похороны конкретного человека – чужого Громову и оплакиваемого незнакомыми ему людьми – произведут на него менее тягостное впечатление, чем панорама обширного погоста, тихо, терпеливо и неотвратимо поджидающего его Фантомаса.

Заслуженную учительницу хоронили в новой части кладбища, в унылом поле.

На краю длинного ряда свежевыкопанных могил с рычанием ворочался небольшой бульдозер, под ногами было месиво из бурой глины и затоптанной прошлогодней травы, над обнаженными головами провожающих с криками кружили черные птицы. Размеренно бухавший барабан небольшого нестройного оркестра быстро спрессовал атмосферу глухой тоски до плотности войлока – так, что дышать стало нечем.

Громов расслабил галстук и нашел взглядом Ольгу.

Она уже избавилась от цветов и теребила в руках перчатки. Рядом с ней, с видом скорбным до невозможности, ломала руки пухленькая румяная барышня с горящим взором идейной курсистки. Бок о бок с бледной долговязой Ольгой она смотрелась комично, но сама о том не знала и образцово-показательно страдала: кривила губы, утирала слезы, закатывала глаза и дополняла особенно звучные пассажи похоронного оркестра тонким жалобным щенячьим завыванием. Чувствовалось, что терзаться всеми этими муками барышне где-то даже нравится и прекращать это занятие она пока что не собирается.