Толкин и его легендариум - Ник Грум

свет двух древ, которые когда-то освещали мир, а потом были уничтожены. Сильмарилы остались напоминанием о том утраченном времени, но их похитил Моргот, воплощение зла. «Квента Сильмариллион», в сущности, является эпическим повествованием о событиях, связанных с утратой и возвращением этого сокровища. Несмотря на изысканную, небесную красоту — а может, как раз из-за нее, — Сильмарилы разжигали алчность, вызывали раздоры, конфликты и жестокие войны.

Берену удалось раздобыть Сильмарил. Тингол отдает камень, полученный за руку своей дочери, гномам, чтобы те вставили его в ожерелье. Гномы, однако, становятся жертвами зачарованной драгоценности: они отказываются возвращать украшение Тинголу, ловят его в засаду и убивают. В первых «Утраченных сказаниях» они вообще злой народец. Гномы и эльфы сходятся в битве в Тысяче Пещер. Вся эта предыстория стоит за эпизодом с заточением Торина и гномов эльфийским королем — еще один пример глубин, которые на мгновение распахиваются перед нами в детской сказке. В «Хоббите» Толкин пересмотрел свои взгляды на гномов и заново продумал их роль, а затем повысил их до одного из свободных народов Средиземья. Наиболее заметно это проявляется в предсмертных словах Торина: «Я ухожу в залы ожидания, где буду сидеть рядом со своими предками, пока не обновится мир». Приключение Бильбо тем самым фундаментально изменило весь легендариум.

◆

Бежав из эльфийского заключения, отряд Торина вступает в новую фазу путешествия — населенный людьми Озерный город. На это место тоже повлияли различные источники: художественные впечатления от неолитических деревень на затапливаемых равнинах Сомерсета, Гамельн из «Крысолова» (1842) Роберта Браунинга, где рассказывается о похищении детей, а также стихотворение «Прогресс в городке Бимбл» (1931), где уже сам Толкин изображает современное промышленное поселение, в котором нет места воображению, очарованию и волшебству. И поэма Браунинга, и стихотворение Толкина — размышления о переменах, к которым приводит торговля, а Озерный город, как и соседний Дейл, лежащий теперь в руинах, — коммерческий центр. Это несколько необычно для Средиземья: во «Властелине колец» вообще мало сказано о финансах, хотя какой-то экспорт в Мордор и Изенгард все же есть. Еще уникально то, что в Озерном городе действует олигархическая система: им правят торговцы и дельцы. Важнейшими сюжетными ходами в «Хоббите» становятся экспорт и импорт вина и нанесение на карту торговых путей.

Поднятые Толкином экономические вопросы заставляют усомниться в благородном с виду стремлении гномов вернуть себе родину. В лучшем случае из этого получается охота за сокровищами, а в худшем — новое проявление той самой пробужденной Сильмарилом жадности, вызвавшей тысячелетнюю вражду.

Предвкушение богатств, которые принесет смерть дракона Смауга, представляет собой очередную смену фокусировки, и Толкин преломляет это чувство через призму слухов, ползущих от Бильбо и гномов к эльфам, к людям Озерного города, к гоблинам Мглистых гор и Гундабада. О деньгах начинают думать повсюду. Озерный город приветствует гномов старыми песнями, предрекающими «возвращение короля», богатство которого «будет бить фонтанами и течь золотыми реками». Песня о приходе короля в свои владения неожиданно вызывает в памяти балладу конца XVII века When the King enjoys his own again. Речь идет о Якове II — короле-католике из династии Стюартов, низложенном в результате Славной революции 1688 года. В 1689 году британский трон занял Вильгельм Оранский. Следующие полвека страну раздирали восстания и бунты. Якобиты, сторонники Якова II, были окончательно разгромлены лишь в 1746 году в кровавой битве при Каллодене; и баллада сохраняла популярность среди тех, кто поддерживал Стюартов и католицизм. Скрытое якобитство Толкина — уже второй намек в «Хоббите» (первый — эпизод с белой ланью) на свергнутого английского, а теперь британского монарха.

◆

Перейдем к дракону. Бильбо видит сокровище раньше других, и это зрелище завораживает его. «Сказать, что у Бильбо захватило дух, — значит ничего не сказать», — пишет Толкин и как филолог инстинктивно вводит здесь неологизм, существительное staggerment от глагола stagger — «шататься на ногах». Это волшебное ощущение разжигает в хоббите чувства прежних владельцев: «…страсть гномов к золоту была ему чужда. Но сейчас душа его прониклась восторгом; как зачарованный, он застыл на месте». Потом к Бильбо возвращается прагматизм, и он крадет золотую чашу, «настолько тяжелую, что он едва мог ее нести». Такая реакция на сказочные богатства не только в духе этого персонажа (он уже походя стащил кошелек у тролля и обчистил кладовые эльфийского короля), но и прямо отсылает к «Беовульфу», где похищение золотой чаши приводит к пробуждению спящего дракона. Немецкий литературовед Джек Зайпс называет Смауга «паразитом» на том основании, что драконы сами ничего не производят, и добавляет даже, что «в социально-политическом отношении это образчик капиталистического эксплуататора». Не думаю, что это так, но можно задаться вопросом: а что вообще дракон может делать со своим сокровищем? Злорадно торжествовать над ним и неистово бушевать, если какая-то его часть пропала. Следовательно, поскольку в рассказе уже появились страсть обладания, скупость, алчность и власть, сокровище дракона демонстрирует суетность и тщетность накопления богатства. Это не рабочий капитал, а бездействующий в прямом смысле слова, однако он придает статус и подтверждает власть, именно поэтому Смаугу нельзя допустить, чтобы целостность его состояния была нарушена утратой хотя бы одного бокала. И в «Хоббите», и в «Беовульфе» последствия воровства одинаковы: дракон пробуждается ото сна (а может, сбрасывает пелену кошмаров) и в ярости взлетает. Вслед за литературной аллюзией немотивированная кража оказывается губительной для гномов, Озерного города и для всего Средиземья, пусть и приводит к преждевременной смерти самого Смауга.

Но пока этого не произошло, Бильбо, вжившись в роль взломщика, применяет находчивость и двуличность в переговорах и обсуждениях между персонажами — в последних главах вообще много совещаются. Он возвращается к Смаугу, невидимый благодаря кольцу, и представляется чередой прозвищ-загадок, в которых подытоживает свои приключения, — повесть сводится здесь к цепочке малопонятных метафор-кеннингов. Уже поспорив с самим собой о том, следует ли вообще идти в залы дракона («это была подлинная битва в одиночестве туннеля»), он теперь активно придумывает для себя множество образов: «Я — Носитель Кольца, я — Приносящий Удачу». Второй эпитет весьма сомнителен, что, к сожалению, бросает тень на все это представление. Бильбо полагает, что разговор с Голлумом освободил его от необходимости соблюдать привычные нормы поведения и предусмотрительно льстит Смаугу — один из случаев, когда он проявляет неискренность, хотя, наверное, у бесед с драконами свои правила. Подбирая себе разные имена переменчивого и изворотливого свойства, Бильбо сам начинает говорить как дракон. Толкин снова намекает на «Беовульфа» и культуру англосаксов: рассказ о себе, облеченный в форму загадок, сопоставим с припевами в устном эпосе и вызывает в воображении атмосферу медового зала, где не проверенные в деле герои бахвалятся своими будущими подвигами.

Что касается Смауга,