Искатель. 1979. Выпуск №3 - Сергей Наумов

— А все же боязно и сумнительно без главных кораблев, без государя… И в коленях заломило — стреляет, словно черт лучину колет. Продуло, видать, — Никола тяжко посапывал, говорил басовитым стоном.

— Ничаво, — тянул Антон, бухая приятеля кулаком по спине. — С нами генерал-адмирал. Который всыпал тебе за собачий язык. Боле не гавкай на ветер.

— Сам, как цепной кобель — всякого обрешешь!

С флагманской галеры просигналили — Апраксин вызывал к себе Змаевича, Розенкранца и лоцмана-финна.

На баркасе, зарываясь в белопенные гривы, быстро нагнали флагман. По веревочной лестнице все трое вскарабкались на борт, гуськом прошли в каюту генерал-адмирала.

— Как бы нам, господа, безвестно не въехать в рот неприятелю? — Апраксин встретил вызванных сидя, заводил белым пальцем по карте. — Где тут можно блудить или наскочить на камни? Разве здесь, с вестовой стороны — меж островов Мустома, Курсала, Вадегольм… Остальные помельче — и на карте не указаны… А многие и вовсе под водою.

— Трудновато придется, — согласился Змаевич. — Но рулевые наши — хоть куда. Надо будет — и на глазок пройдут без огреха.

Апраксин заскрипел голосом, гонял комки желваков по скулам.

— На глазок уж со времени Олеговых ратей не ходим. Пора, где можно, прибегать к картам и лоциям…

Змаевич покраснел.

— Как его звать? — снизу вверх кивнул Апраксин датчанину, внимательно разглядывая финна.

Человек, от которого многое зависело, был долговязым и светловолосым. Лицо красное, лоб безбров, морщинист, водянистые глаза расставлены широко.

— Фритиоф Суоконен, — ответил Розенкранц.

— Скажи господину Суоконену, что ежели без крушений проведет флот шхерами, сразу и все деньги по уговору ему дам, и домой отпущу.

Розенкранц перевел натужно, словно поднимал тяжесть — дробящимся голосом:

— Адмирал сказал: если в шхерах случится что-либо самое малое… если поломается даже весло — тебя повесят на рее.

Финн покорно склонил угрюмое лицо — обмякшее, ставшее свекольно-бурым. Маленькие глазки пыхнули недобрым огнем. На лбу разбежались морщины — от страха или удивления. Лоцман с трудом разодрал обветренные губы.

— Постараюсь, никакой беды не случится… ни одно весло не сломается. Можно использовать лот, но я и так хорошо знаю фарватер.

— Он ни в чем не уверен, — перевел Розенкранц. — Нужно, говорит, одной скампавее идти вперед и лотом измерять глубину — разведывать фарватер…

— Ну что ж, — помедлил Апраксин, напряженно перехватывая взгляд переводчика, — в этом, чай, есть некий резон, хоть и невеликий. Как мыслишь, Матвей Христофорович?

Змаевич с затаенным сомнением посмотрел на Розенкранца, ответил глухо.

— Эскадра сильно замедлит ход, если фарватер проверять лотом…

— Ничего, — генерал-адмирал задумчиво побарабанил продолговатыми ногтями. — Иногда не грех спешить и медленно. Видимо, тот случай сейчас. Соберись-ка с этим лоцманом на малой скампавее и выйди вперед. Особо погляди в шхерах за Гельсингфорсом: опасно там — берега изрезаны, камни, отмели. А вы, герр Розенкранц, внушите финну сему, что мы к нему всем сердцем благоволим… пугается он зря.

Выйдя с лоцманом из каюты, Розенкранц облегченно перевел дух. Притворно печалясь, долго морщил лицо улыбкой. Оглянувшись по сторонам, засопел финну в самое ухо.

— Не дай бог! И впрямь повесят… Русские, — давился горячим шепотом, — идут сейчас, видимо, к Аландским островам. Им не миновать мыса Ганге-удд, где Апраксина наверняка ждет шведская эскадра. Фритиоф будет большим дураком, если не сбежит у мыса от русской веревки к королевскому адмиралу Ватрангу…

— Эй, Розенкранц, что за беседу ведешь с лоцманом? — пробасил рядом Змаевич. Покинув каюту Апраксина, он внимательно наблюдал за датчанином.

— Он очень малопонятлив, — дернулся Розенкранц. — Пришлось снова растолковывать. Герр командор, будьте с ним осторожны, финны — такой народ…

Змаевич почувствовал что-то неладное, раздраженно заторопил.

— Скажи этому жердястому — мы сейчас же идем на промер фарватера.

Розенкранц перевел точно, незаметно подмигнул Фритиофу и добавил:

— Вот тебе и случай — не зевай!

У финна впалые щеки густо набухли краской.

Усиливался ветер. Лица гребцов покрывала серая пелена усталости. Галеры, полугалеры, скампавеи и бригантины неиссякаемой вереницей скользили по узким протокам. Позади, теснясь среди множества скалистых островков, шли транспортные суда, малые бригантины, боты и ладьи, а на буксирах — баркасы и прамы — с грузом провианта и боевыми припасами, взятыми для армии, уже действующей в Финляндии.

Солнце пекло нещадно. От палуб несло густым запахом смол, крутым квасным духом. На изгибах фиордов и проток бились седые гривы пены.

— Эдак еще можно плавать, — хмурился и веселел Никола, беззаботно поглядывая на кипенный след за галерой.

— Еще бы! — по-старому с издевкой скалился Антон. Сидел босой, подставив ветру черные подошвы ног. — С моря шведу никак не достать — и на берегу свои. — Помолчав, задумчиво добавил: — Похоже, Гельсингфорс уже позади. Значит, скоро будет Порккалауд. Немного морем проскочим, и за Березундом опять пойдут шхеры — снова будешь, Никола Иваныч, как у Христа за пазухой. А там, глядишь, — и к Гангуту станет рукой подать — до носа Финского залива…

Никола запустил мозолистую руку в густую, как войлок, бороду. Недвижно глазел на вздыбленные ветром прозрачные облака, на сине-перламутровые воды у берегов.

За бухтами веревок и штабелем абордажных топоров стоял Розенкранц, прислушиваясь, огляделся, тихо сполз в трюм. Долго что-то искал в укромном месте, нашел. С тихим озлоблением зубами и потными пальцами развязал шнурок на небольшом мешочке, насыпал на ладонь кучку сероватого порошка. Криво ухмыляясь, подошел к бочке, приподнял крышку и сыпанул порошок в солонину…

10

Апраксин с задержками получал вести от царя из Ревеля. Петр писал о прибытии двух фрегатов с Архангельской верфи, о подходе из Англии еще одного «приемыша» — семидесятипушечного корабля «Веферм», о болезнях среди матросов из-за не свежей, а может, и отравленной солонины, о том, что он неусыпно смотрит за неприятелем, наряжая в дозоры малые суда. Последнее письмо было тревожным — о слухах, будто бы английские военные корабли под видом торговых идут в Балтийское море и уже миновали пролив Зунда. Петр в подлинности сообщения уверен не был, так и отписывался — «нахожусь в сумнении!..».

«Могут быть и подметные слухи, — подумав, заключил Апраксин. — Но травленая солонина… и на галере Змаевича матросы стали мучиться странными болестями живота. С начала похода провиант не менялся, все были здоровы, а теперь болеют… И еще на трех судах то же самое. Десять человек умерло. Баталия еще не началась, а уже потери…»