Тени войны - Алексей Оверчук

Внимание, сейчас вылетит птичка! Птичка вылетела. И еще раз вылетела. Все, мы увековечены!

Наша троица двинулась в чащу леса. Через пять минут мы вышли к грузовику с ребристым контейнером. Во всю ширь этой стальной коробки красовалась надпись всемирно известной почтовой фирмы. Человек в комбинезоне распахнул дверцы, мы с профессором залезли внутрь. Здесь было три кресла, привинченных к полу и с ремнями безопасности, как у летчиков.

Вяземский сел в одно из них и пристегнулся. Я последовал его примеру.

— Теперь не болтать, вести себя тихо. — Профессор закрыл глаза, словно собирался прикорнуть во время путешествия.

Машина дернулась и понеслась по ухабам. Тут-то я и оценил ремни безопасности. Нас болтало, как двух раздолбаев в стратосфере. Потом грузовик выехал на хорошую дорогу, и дорога стала мягче.

Интересно куда мы едем? Наверное, в другой город. В какое-нибудь тайное убежище разведчиков. Загородный дом. Дивный сад… Пока же — кромешная тьма.

Я почувствовал, что мы болтаемся в воздухе. Потом контейнер пошел вниз. Снова куда-то поехал. Опять повис, прокатился по роликам. Aгa! Нас куда-то грузят…

Заревели за стальными стенами турбины самолета. Где-то через полчаса контейнер снова разогнался с неимоверной скоростью и оторвался от земли. Летать в кромешной темноте, доложу я вам, занятие не из приятных. Особенно когда тебе не объясняют, что происходит. И ты не знаешь правил игры.

Зажегся фонарик и высветил лицо профессора:

— Ты живой? — Луч фонарика ударил в глаза. Я зажмурился. — Ага! Живой! — удовлетворился профессор. — Теперь посмотрим, что тут есть.

Он осветил дальний конец контейнера. Я проследил за лучом взглядом. На стене — две сумки защитного цвета. Они были намертво прихвачены к стенке кожаными ремнями. Вяземский ткнул пальцем в замок, ремни безопасности распались, и он устремился к сумкам.

— Валидол, валокардин, йод, промедол, бинты, — бурчал профессор, копаясь в одной из сумок. — Ну, наконец-то!

Он повернулся ко мне и осветил фонариком бутылку ирландского виски:

— Теперь заживем! — Извлек оттуда же два стакана, пакет апельсинового сока и пару пачек орешков. Вернулся к креслу. Потянул какой-то шнурок в полу и вытащил раскладной столик.

— Ненавязчивый советский сервис, — угрюмо пошутил я.

— Ты, Леша, все-таки балбес. Сиди и радуйся. Это контейнер эвакуации. Такими пользуется наша разведка, чтобы спасти своих агентов от преследования.

— Большая честь!

— А то небольшая!.. И то ли еще будет.

Вяземский разлил по стаканам. Мы выпили за наше чудесное спасение и за службу эвакуации.

— А что там в сумках? — спросил я. — Они всегда там висят?

— Стандартный контейнер для эвакуации всегда снабжен креслами, столиком и двумя баулами, где лежат лекарства, бинты, обезболивающее и… расслабляющее.

Мы снова выпили — расслабляющего.

12

Нас выпустили из контейнера часа через три. Мы оказались в огромном ангаре, заставленном под потолок такими же стальными коробками. Очередной незнакомец в комбинезоне почтовой службы протянул профессору паспорт. Вяземский передал потрепанную синюю книжицу мне, сам отошел переговорить со служащим.

Я раскрыл паспорт — с фотографии на меня тупо смотрел мой двойник. В графе о владельце паспорта стояло два слова: Alex D. Vaismann, гражданство — Великобритания.

Сказать, что у меня глаза вылезли на лоб, значит ничего не сказать. Поддельный паспорт на собственную фамилию. Мало того, что он поддельный, его сделали великие кустари из военной разведки. Книжица имела такой вид, словно путешествовала со мной по всему миру не один год. Судя по захватанности и потертости, ее лапали все таможенники и пограничники на свете. Я пролистал паспорт до страницы с отметками о въезде-выезде. Немыслимое количество штампов: Бирма, Кувейт, Никарагуа, Британия (само собой), Франция, Испания, Бельгия, Таиланд, Эквадор, Соединенные Штаты.

Отметки о въезде в Россию я так и не нашел. Надо же! Этот парень по имени Алекс Д. Вайсманн никогда не бывал в России! Столько лет живет на свете, столько путешествует, не одну задницу, наверное, истер о кресло в самолетах, а в Россию ни разу не наведался! Вы, товарищ Д. Вайсманн, небось и по-русски ни бельмеса! А как насчет родного английского? Тоже ни гу-гу? Где ж вы выросли, товарищ, а?

Английского я действительно толком не знал. Интересно, в какой мы сейчас стране? Вдруг кто-нибудь обратится ко мне на английском, а я? Придется косить под глухонемого. С другой стороны, что это за глухонемой такой важный, который раскатывает по всему миру?

Паспорт, конечно, всамделишный. Только вот хозяина ему надо подыскать совсем другого. Единственный язык, на котором я изъясняюсь, французский. Для гражданина Британии это странновато.

Имя мне тоже стало казаться несколько несвойственным моей внешности. Почему именно Вайсманн? И что означает эта буковка «D» перед фамилией? Дурак, что ли? Любой полицейский, который посмотрит на мою рожу, сразу сообразит, что никакой я не Вайсманн. А хреновый русский шпион по фамилии Сидоров из Рязанской губернии.

Я несколько сник.

Подошел профессор:

— Рядом с ангаром — черная машина, «вольво». Прыгаем туда и пригибаемся, чтобы нас не видели с улицы. Понял?

Мы благополучно проехали служебное КПП аэропорта, и уже на шоссе водитель разрешил нам сесть нормально. Я глазел в окно и узнавал заграницу. По первым же придорожным вывескам и знакам определил, что мы во Франции. Хоть что-то прояснилось. И стало немного веселее. Все-таки тут я калякать могу запросто. Английский мне и на фиг здесь не нужен. Поскольку сами французы чаще всего обращенные к ним вопросы на английском попросту игнорируют. Как это делают в странах Балтии, когда к ним обращаются на русском.

Через несколько километров водитель остановился у обочины шоссе, молча вышел, пересел в другую машину и укатил. Вяземский занял его место. Я тоже перебрался на переднее сиденье. Профессор увел автомобиль под знак, указывающий направление на Париж.

— Паспортом доволен? — спросил он.

— Еще как! Только почему я вдруг стал англичанином Вайсманном?

— А тебе какая разница? Британское гражданство не самое плохое в этом мире. Вот увидишь.

— Но я по-английски совсем не понимаю!

— Ну, всего мы предусмотреть не могли. Да и зачем тебе английский? С кем ты собрался на нем разговаривать?

— Но ведь легенда у меня какая?

— Плюнь ты на свою легенду. Думаешь, тутошняя полиция как московские менты? Забудь. В Европе не станут спрашивать у тебя на каждом шагу прописку, придирчиво изучать документ. Кому ты нужен, если ведешь себя прилично?

— А куда мы едем?

— В один хороший парижский отельчик. Там обоснуемся и начнем поиски. У нас же список агентов! Тот, что передал мне мой приятель… покойный…

— Кстати, у меня к вам куча вопросов.

— Весь внимание.

— Кем все-таки был тот убитый в кафе разведчик?

— Объясняю. Он — бывший связной одного из ликвидаторов в Европе. Каким-то образом ему удалось раздобыть адреса самих ликвидаторов. Этот список я у него купил.

— А почему его убили, а нас оставили в живых?

— Две версии. Либо киллер не знал, кому именно должен был передать секретные материалы этот несчастный. Либо киллер пришел за ним по каким-то еще стародавним делам.

— Ну, а те, что пытались нас взять у кафе?

— Вот они, кстати, могут быть конкурирующей структурой.

— Какой-какой?

— Леша, в деле разведки иногда не знаешь, кто именно тебе противостоит. Это как раз и есть такой случай. Наверное, кто-то решил убрать всех связных и устранить тем самым угрозу для лидеров НАТО. Киллер вполне может принадлежать к какой-нибудь иностранной разведке. А вообще, давай оставим разговоры на потом.

Мы въехали в Париж.

Небольшой отельчик «Блэк стоун», где мы остановились, находится на рю Амстердам. Или, проще сказать, на улице Амстердамской, в центральном округе столицы. У парижского отеля было почему-то английское название. «Черный камень».

Его хозяйка, бойкая дама мадам Риволье, всегда была ярко, но со вкусом накрашена, ходила в короткой юбке, черных колготках, в туфлях на высоком каблуке и белой блузке. Судя по лицу и рукам, эта мадам выглядела где-то на тридцать пять, максимум сорок годков. Она всегда была очень приветлива, балагурила с постояльцами отеля. Ни один гость не оставался у нее без внимания. И стоило только к ней обратиться, как она хваталась за решение любого вопроса и доводила его до конца.

Не погрешу, если скажу, что мадам Риволье произвела на меня огромное впечатление. Особенно когда профессор раскрыл мне ее маленькую тайну:

— Как ты думаешь, сколько лет этой тете?

— Лет тридцать—тридцать пять, — пощадил я даму.

— Шестьдесят один год!

— Не может быть!

— Может. Вот что делают с женщиной необременительный труд, хорошая жизнь и великолепная косметика. Хотел бы ты, чтобы и твоя жена выглядела так же в шестьдесят лет?