Путь шута - Кирилл Бенедиктов

Ошибка Джеронимо Патрини была из разряда «не расплатишься».

Мы вели его с того момента, как он пересек границу грузового терминала. Официально это называется «зона таможенного контроля», но контроль там весьма относительный. В Албанию можно ввезти что угодно, хоть стадо тайских слонов, если оно кому-нибудь здесь понадобится. Отчасти это связано с тем, что половина поставок по линии международных организаций осуществляется по серой схеме — в обход коррумпированной албанской администрации. Ну да, это незаконно, но никому не хочется платить огромный налог на гуманитарную помощь, который пойдет прямиком в бездонные карманы местных чиновников. Даже у бюджета Совета Наций есть свои рамки.

В общем, по-настоящему досматривают только то, что вывозится из страны. Прежде всего, конечно, ищут наркотики. Половина европейского трафика проходит через Албанию. Я не шучу — пятьдесят процентов! Оставшаяся половина как-то делится между странами Восточной Европы, но там своя специфика. Меры принимаются вполне серьезные, но трафик отнюдь не становится меньше. Разумеется, многое уходит через Косово и Македонию, однако я уверен, что и тут, в Дурресе, мимо нас каждый день проплывает немалое количество этой дряни.

Так или иначе, синьор Патрини миновал таможенный контроль безо всяких проблем. Я до сих пор не знаю, что он привез в страну, — мой босс не часто балует нас исчерпывающей информацией, на сей раз он ограничился определением «груз особой важности». Вполне возможно, что, кроме босса, в тайну груза был посвящен единственный человек на свете. Теперь, глядя на труп итальянца, я прихожу к неутешительному выводу, что этот единственный человек — тот самый таинственный эмиссар Хаддара, которого мы тщетно разыскиваем в Дурресе уже вторую неделю.

Все складывается как нельзя хуже. Клиент мертв, эмиссар исчез. Груз, чем бы он ни был, по-прежнему не найден. И хотя формально операцией руковожу не я, а комиссар Шеве, настроения мне этот факт не поднимает.

Преподобный Этвуд, которого мы вытащили из кабинки (вместе с ним там по странной случайности оказался пухлый албанский парнишка лет шестнадцати), долго не может прийти в себя от пережитого потрясения, но в конце концов берет себя в руки и рассказывает все, что слышал и видел. Подозреваю, что его рассказ неполон, потому что по-албански преподобный Этвуд почти не понимает. По словам преподобного, получается, что перед тем, как раздались выстрелы, итальянец с кем-то о чем-то разговаривал и вроде бы даже на повышенных тонах. О нет, слов он, разумеется, не запомнил. Это означало бы скатиться до подслушивания, а он, как верный слуга господа, никогда не стал бы… Но он готов поклясться, что между итальянцем и его предполагаемым убийцей произошла ссора.

Поклясться? — переспрашиваю я с некоторым сарказмом. А помнит ли преподобный, что сам Иисус говорил по этому поводу? «Не клянитесь» — вот что он говорил. Этвуд подозрительно на меня косится — эти баптисты за километр чуют человека, получившего первое образование в старом добром иезуитском колледже. Но мы с ним не на религиозном диспуте, а на импровизированном допросе, к тому же это он, а не я заперся в кабинке со смазливым албанским парнишкой. Так что праведный гнев пастору приходится попридержать.

Смазливых албанских парнишек, кстати, в туалете обнаруживается двое. Но если тот, что сидел в кабинке с пастором, несмотря на свой юный возраст, выглядит профессионалом, то второй, похоже, попал в «Касабланку» случайно. Когда мы ворвались в туалет (супербизоны Роджер и Томаш, как обычно, впереди, мы с комиссаром Шеве в центре, Гильермо и Пауль — арьергард), этого паренька как раз собирался употребить какой-то местный калигула. Роджер, не особенно задумываясь, ткнул калигулу станнером, и ничего не соображавший парнишка был спасен.

Поначалу-то мне совсем не до него — я плотно занимаюсь преподобным Этвудом, Но тот оказывается почти бесполезен — бормочет молитвы, пускается в длинные рассуждения о нелегкой судьбе миссионера в этой дикой и жестокой стране и даже не может толком вспомнить, на каком языке разговаривали между собой убийца и его жертва.

В конце концов мне это надоедает. Все выходы из притона надежно перекрыты, команда «Б» под бдительным надзором комиссара Шеве проверяет сидевших в зале, и меня просто лихорадит при мысли о том, что они могут схватить эмиссара, пока я тут теряю время в бессмысленных попытках выдоить полезную информацию из преподобного Этвуда. С другой стороны, если кто-то и способен указать на загадочного эмиссара, то только те, кто был в туалете. Ну, и еще, наверное, бармен, но барменом тоже занимается Шеве.

Одним словом, я передаю нервничающего Этвуда Томашу и велю прокачать его на косвенных. Пастор, конечно, не может быть эмиссаром, это я готов утверждать со стопроцентной уверенностью, но Томаш с его восточноевропейской паранойей впивается в бедного Этвуда как клещ. Учитывая тот факт, что Томаш — добрый католик, их общение обещает быть интересным. Сам же я поднимаюсь в кабинет хозяина и приступаю к допросу албанцев.

Пухлый дружок проповедника сразу же начинает косить под дурачка. Зовут его Леди — обычное албанское имя, но в сложившихся обстоятельствах несколько двусмысленное. Леди пускает слюни, время от времени утирает их рукавом, жалостно на меня смотрит и постоянно пытается поцеловать мне руку.

Мы беседуем с глазу на глаз в небольшой комнатке, примыкающей к кабинету. Я несколько раз бью Леди по ушам и вежливо прошу не демонстрировать свое актерское мастерство, которого он к тому же напрочь лишен. Он принимается хныкать и сообщает, что у него большая семья, двенадцать сестер и братьев, а отца, как назло, нет.

Не надо объяснять, почему ты решил зарабатывать на жизнь своей задницей, говорю я. Это меня не интересует. Расскажи о другом — что происходило перед тем, как в соседней кабинке раздался выстрел.

Леди с жаром принимается доказывать мне, что никакого выстрела он не слышал. Так, может быть, негромкий хлопок, словно открыли бутылку шампанского. Он и не подумал, что это выстрел, к тому же музыка в зале играла чересчур громко. Да и потом, добавляет он с отвратительной ухмылкой, занят я был очень, господин офицер, не подумайте плохого, я ведь в семье главный кормилец…

На тему о большой семье он сворачивает каждый раз, когда не хочет говорить о деле, это я уже понял. Так что я прерываю его и информирую о том, что преподобный Этвуд слышал некий разговор между убийцей и его жертвой. Выходит, ошибся твой пастор, дружелюбно добавляю я. А может, специально вводит полицию в заблуждение? И заговорщически подмигиваю.