Мой Темный рыцарь - Оливия Юст

себе разрыдаться, упасть и валяться в ногах на глазах у толпы, которая только это и ждала. Каждый шаг без костыля был для меня испытанием, каждое движение напоминало о моей уязвимости.

Обидчики и другие ученики начали обращать на меня внимание, смеялись и откровенно злорадствовали. Я чувствовала, как слезы подступают к глазам, но я глубоко вздохнула и сфокусировала свое внимание на том, чтобы удерживать равновесие. Я понимала, что не могу оставаться на месте, я должна двигаться вперед, даже если это будет самым трудным шагом в моей жизни.

Я подняла голову, собрав все свое внутреннее спокойствие, и начала двигаться медленно шаг за шагом по школьному коридору. Мое сердце билось как барабан, ноги дрожали, но я продолжала идти вперед, игнорируя насмешки и комментарии окружающих.

На смену хохоту пришло удивление моей решимости и мужеству. Я была как феникс, возрождаясь из пепла унижения и боли. Я чётко осознала, что никакие розыгрыши и унижения не могут сломить моего духа, что внутри меня горит пламя непоколебимости и решимости.

Шаг за шагом, предательские слезы всё же текли по щекам, но с достоинством и гордостью, я прошла через коридор, чувствуя за спиной звенящую тишину, все смолкли. Наконец, я пришла к своему классу, опоздав на урок. Но осознание того, что я дошла, сама, без опоры довело меня до трясучки. Столько месяцев реабилитации, массажей, гимнастики не сотворили чуда. А эта подлая выходка изменила всё. Я поняла, что эта боль и страх сделали меня только сильнее, что я — непобедима, что я могу всё, если захочу.

Я вошла в класс

— Прошу прощение за опоздание. Разрешите войти.

— Проходи Ирис на место, — сказала Елена Валерьевна. — Ты оставила свою трость в классе, что случилось?

— Все в полном порядке. Она просто больше не нужна. Как говорят: «Не было бы счастья, да несчастье помогло», — сказала, глядя прямо в потемневшие и прищуренные глаза Тёмного.

После этого случая какое-то время все словно забыли обо мне. Я спокойно ходила на занятия. Появились ребята из разных классов, которые просто подходили первыми и здоровались со мной. Некоторые предлагали помощь. Ко мне в целом привыкли и уже мой вид не вызывал острого негатива. Дедушка нанял мне нового реабилитолога, и я даже пыталась работать у балетного станка. Ну работать это громко сказано, но первые дрожащие движения всё же начала делать. После осмотра врача, который смотрел на меня как на диковинную вещь, мне дали надежду, что от хромоты со временем можно будет избавиться.

Ирис, давай только без маниакальных усилий. Нагрузка дозированная и постепенная, от простого к сложному. Тише едешь, дальше будешь. Обещаешь не жестить?

— Обещаю, — сказала я и как в детстве скрестила пальцы за спиной.

— Динамика хорошая, но всё выполняем по предложенным рекомендациям. Ирис, подожди за дверью, мне нужно с дедушкой поговорить.

Я вышла, но ухо так и осталось словно там, я прислушивалась к разговору.

— Вы поймите, мы не Боги, да и технически мы ограничены. Вам бы в Германию, там передовые технологии, возможно повторная операция дала бы полное восстановление. К сожалению, у нас это невозможно. Я понимаю. Это очень дорогостоящее мероприятие, но может появятся желающие вам помочь, обратитесь в фонды благотворительные, вам мой совет.

— Игорь Борисович, я постараюсь решить этот вопрос, пока я не обладаю нужной суммой, но я очень постараюсь, — ответил дедушка, явно расстроенный.

Дед вышел и по моим глазам понял, что я всё слышала.

— Подслушивать нехорошо.

— А я и не подслушивала, здесь стены тонкие, а вы громко говорили. Не переживай, ну и Бог с ней, с этой Германией, мы и так справимся. Правда, дед? — я заговорщицки ему подмигнула.

— Я даже не сомневаюсь в этом, — улыбнулся дед.

Глава 19. Артем

Приход марта окутывает все в серебристый туман, словно нежное прикосновение, смешиваясь с отступающими холодами зимы. Мягкие лучи весеннего солнца проникают сквозь плотные облака, как нежные прикосновения любимого человека, приносящие тепло и утешение после долгих зимних дней. В эти моменты серость становится не просто цветом, а символом надежды и возрождения, вызывая в сердце теплые чувства и радостное предвкушение встречи с весной. С тех пор, как серый цвет вошел прочно в мою жизнь, вытеснив красный, я научился различать малейшие его оттенки.

И снова март и я на пороге второй годовщины смерти матери. Я чувствую, что все еще погружен в океан скрытых чувств и боли. Каждый вздох напоминает мне о том, как мое сердце разрывается на тысячи крошечных осколков от утраты любимого человека. Память о ней, ее нежности, поддержке и любви словно облако, тяжелое и мрачное, ложится на мою душу, заглушая радость предстоящего дня рождения. Я одинок в своей тоске, окутанный горем и потерей, искренне желая вернуться в объятия тепла и безмятежности, которые принадлежали лишь мне и моей маме. Два года промелькнули, но печаль осталась только в моем сердце. Отец, как обычно, пошлет курьера с букетом ее любимых цветов на кладбище и все. Никаких слов, ни капли скорби. Кажется, будто мир остановился на мгновение. Если бы он только знал, сколько я готов отдать лишь за возможность ощутить ее ласковые объятия снова.

— Ржевский к доске, — математичка вытаскивает меня из моих размышлений.

— Я не готов, ставьте неуд и всё, — отвечаю безразлично, хотя готов вчера только с репетитором отрабатывал пул новых задач и с новой темой я знаком более чем. — Физичка смотрит с жалостью на меня.

— Артем, я понимаю все, но надо брать себя в руки. Жизнь не останавливается. Садись, будь внимательнее. В пятницу жду на отработку.

Я опустился на стул и почувствовал, как двадцать пар глаз устремлены на меня с выражением полного сострадания. Все знали, что в такие моменты я погружался в бездонную депрессию, их сочувствие было наигранным. Только "лошадь хромая" презрительно уставилась в мою сторону, словно готовая разбить мои последние остатки самообладания.

На самом деле, я не испытывал к ней никакой ненависти, наоборот, мне нравилось, как мы спорили и пререкались. Ее бесстрашие и способность просто подниматься и идти дальше меня восхищали. Умная, упёртая, настойчивая — в ней была определенная породистость что ли. Чувствовалось, что у нее есть свой стиль, уважение к себе и окружающим. Глаза ее были глубокими и полными печали — это было видно даже сквозь очки. Возможно, помимо аварии, у нее было еще что-то, что она скрывала за семью печатями.

Я порой даже не обращал внимания на ее чрезмерную полноту и