Цивилизация птиц - Анджей Заневский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы летим обратно той же дорогой, которая привела нас сюда.
– Туда! Я уверен!
Выбитая дверь. Скелет бескрылого в кресле. На полу среди аппаратуры клубки спутанных магнитофонных лент. Корзинки, бумаги, коробки. Туда ли мы летим? А если заблудимся? Если я сбился с пути?
Сквозняк. Еще одна широко распахнутая дверь.
Неплотно закрытая покосившаяся оконная рама, треснувшее стекло.
– Летим отсюда! Летим быстрее! – кричу я, чувствуя, как Кея нервно машет крыльями.
Я сажусь рядом с отверстием между рамой и форточкой. Пролететь сквозь него нельзя, но протиснуться можно. Вцепляюсь коготками в раму. Чувствую острую боль в стопе – покалечился о какой-то выступающий сломанный шуруп. Резко взмахиваю крылом и пролезаю на ту сторону. Кея протискивается вслед за мной.
Мы облетаем вокруг стеклянно-стального здания. Я с опаской смотрю на разбитые окна, болтающиеся жалюзи, покосившиеся плиты. Вижу, как на крыше птицы вскакивают на отдушины, заглядывают в квадратные отверстия вытяжных труб, вслушиваются в доносящийся из них шум – проверяют, нельзя ли в них устроить свои гнезда.
Мы боремся с сильным потоком теплого воздуха, относящего нас в сторону от холмов, на которых раскинулся город. С этой высоты хорошо видно темную, нечеткую в тумане линию моря. Воздух вокруг становится все холоднее. Мы кружим, пытаясь вернуться к крышам зданий из стекла и стали. Я отвожу маховые перья назад, одновременно изгибая крылья вверх, и камнем падаю вниз. Кея повторяет мой маневр, и вот мы уже у распахнутого настежь окна, которое ведет к нашему гнезду.
Кея мгновенно ныряет в свой просторный ящик, полный бумаг и магнитофонных лент. Я сажусь на открытой полке над письменным столом, в металлической коробке, устланной пухом и шерстью.
Нас будят шорох, пронзительный крик, писк, плач.
Я заспанным взглядом обвожу комнату – ищу, откуда раздаются эти голоса. Не замечаю никакой опасности. Засыпаю снова и опять просыпаюсь от тех же самых звуков.
Выскакиваю на крышку стола.
В противоположном углу комнаты под стеной, в самом теплом, укромном месте, вижу старую галку Зар, которая столько раз высиживала свое потомство под нашим куполом.
Я так восхищался ею, потому что она могла быстрее всех взлететь под купол и падать оттуда по инерции вниз, чтобы лишь над самой поверхностью каменного пола мгновенно восстановить равновесие. Она любила соревноваться в скорости с сойками, воронами, голубями, утками.
Неподвижная, с поджатыми под себя лапками, Зар лежит, широко разложив в стороны крылья и упираясь клювом в пол. Она тяжело дышит и время от времени пронзительно хрипит.
Мне знаком этот голос. Я много раз слышал его и не мог забыть.
– Я умираю! Оставьте меня в покое!
Голова опирается на клюв, разбросанные в стороны крылья вздрагивают, прикрывшая глаза пленка век поднимается все реже и реже.
Я отворачиваюсь. Спускаюсь обратно в ящик, где меня ждет теплая, сонная Кея. Когда мы просыпаемся, Зар уже лежит окоченевшая, с повернутой набок головой. Ее синие глаза наполовину затянуты беловатой пленкой.
Раг считает себя самкой и откровенно заигрывает с каждым самцом.
Он останавливается, склоняет головку набок, щурит серо-голубые глаза, нахохливается, приседает, выгибает спинку, прося погладить, поласкать, пощипать его. Он с завистью смотрит на то, как я придерживаю Кею клювом, а она покорно приседает в ожидании, когда я вспрыгну ей на спинку и сбрызну ее перья своим семенем. Раг хочет быть самкой и переживать все то, что переживает Кея, – жаждет дрожать в любовном восторге, нести яйца и высиживать птенцов.
Раг всегда был несчастен, потому что самцы, которых он встречал, видели в нем лишь такого же самца, как и они сами. Они били и прогоняли его в полной уверенности, что он намерен отобрать у них самок, разрушить их семейную жизнь. Они бросались на него со злыми криками, били клювами, царапали когтями.
Раг нахохливался, отскакивал в сторону и уходил в поисках своей судьбы. Самки тоже смотрели на него неодобрительно, потому что он старался вести себя так же, как они, – но ведь он же был самцом!
Когда уже подросший, оперившийся Раг подошел ко мне и осторожно подтолкнул клювом, Кея, которая в это время собирала веточки для гнезда, взъерошила перышки и угрожающе затрясла головой.
– Чего тебе надо? – уставилась она на Рагa. -Убирайся отсюда. Нам еще один самец ни к чему.
– Свей гнездо вместе со мной! – Раг умоляюще смотрел на меня. – Я хочу быть с тобой.
Кея от удивления выпустила из клюва прутик. Если бы Раг обращался к ней... Но чтобы ко мне? Почему? Ее светло-голубые глаза округлились и застыли.
– Чего тебе здесь надо?! – Она клювом схватила Рага за крыло.
Раг не двинулся с места. Он уже привык к тому, что его прогоняют, щиплют, клюют. Ему нужен был я, а не Кея. Но я равнодушно глядел на него. У меня были моя Кея и воспоминания о Ми. Он не интересовал меня. Зачем мне нужна эта псевдосамка, а если уж точнее самко-самец? Кея отпустила крыло Рага. Взглянула на него сочувственно, но неодобрительно. Раг призывно встряхивал маховыми перышками, как будто приглашал заняться с ним любовью.
– Уходи! – Кея потянула его за коготь, выворачивая ногу. – Убирайся! Ты нам здесь не нужен.
Из-под вывернутого когтя потекла кровь. Раг кинулся на Кею и придавил ее всем своим весом. Я встряхнул перьями и бросился на него.
– Прочь! Прочь отсюда! -Я вцепился в пух на спинке Рага и заколотил клювом ему по затылку. Он пытался вывернуться, но я оказался сильнее. Он отпихнул меня крылом, отскочил в сторону и сбежал. Я не стал гнаться за ним. Раг улетел, а мы с Кеей продолжали собирать веточки для гнезда, проверяя их длину, гибкость, вес.
Как-то раз я возвращался из одинокого полета на юг, с каменных стен, построенных высоко на золотистых скалах. Множество птиц, так же как и я, возвращались в город. Раг летел один, потому что он, хотя и принадлежал к нашей стае, всегда держался чуть поодаль. Самочками Раг не интересовался, напротив, он вел себя с ними так, как будто они были его соперницами. Они отвечали ему нервными покрикиваниями и ударами крепких клювов.
Тучи, мелкий дождь, молнии. Над городом прошла гроза... Мои крылья отяжелели от влаги.
Я чистил перышки на ветке раскидистого платана, выдергивал слабо держащиеся перья, расчесывал пух. С веток подо мной доносились голоса влюбленных галок. Любопытство заставило меня перебраться пониже. Я отодвинул клювом листья.
Галки ласкали друг друга, прижимались, гладили, щипали, расчесывали. Раг и Тав сидели рядышком, касаясь крыльями, клювами, головами. Тав был старым одиноким самцом с тех пор, как его самка погибла, засыпанная упавшим с крыши снегом. Он никогда не покидал город.
И вот теперь он сидит вместе с Рагом, который ласкается к нему, заигрывает, пофыркивает, стараясь вести себя как самочка.
И старый Тав в конце концов признал Рага за самочку, начал поглаживать серебристо-серый пушок на его загривке, страстно прижимая к камню и вдохновенно колотя крыльями у него на спинке. Облитый теплым молочком спермы, Раг испытал наконец момент высшего счастья.
Я смотрел на них сквозь зеленую занавесь. Вскоре они улетели, в полете задевая друг друга крыльями, касаясь клювами в порывах внезапной страсти. Они вместе взмывали вверх, кружили, скользили вниз. На берегу мелкого заливчика я увидел, как Тав кормил Рага маленькими рыбешками. Он осторожно всовывал их ему в клюв, как будто Раг был птенцом.
Они вместе собирали веточки для гнезда, проверяя их гибкость, длину, вес. Тав и Раг устроили свое гнездо в том же самом бетонно-стальном здании, где жили и мы с Кеей.
Теперь мы часто летали вместе, и Кея больше не прогоняла Рага.
Когда после окончания зимы мы собрались лететь на север, Раг и Тав остались в городе.
Беспокойная, крикливая стая готовилась к отлету на площади, покрытой останками железных птиц. Пролетая над нашими гнездами, я заметил, как Раг и Тав ходят по карнизу с клочками шерсти в клювах.
Шерсть была безошибочным признаком того, что Раг намерен высиживать яйца, а Тав собирается помогать ему в этом.
Весна. Мы вылетаем. Возвращаемся. Иногда я перестаю бояться за свою белокрылую самку, как будто ей ничто не угрожает.
Белые крылья, серебристо-серая спинка и светлый клюв Кеи никого не удивляют, не пугают, не раздражают. Впрочем, она почти всегда рядом со мной, и все птицы давно уже привыкли к нам.
Кея готовится снести яйца.
Она собирает со стен известку. Разбивает клювом растрескавшиеся кусочки, растирает и глотает мелкие крошки.
Я порхаю и хожу за ней, слежу, предупреждаю о малейшей опасности, о каждом шуме крыльев и треске веток.
В городе очень многое изменилось. Появились чужие сильные птицы.
Наша колония поредела – остались всего лишь несколько семей, гнездящихся в щелях башни.