Перекрестный галоп - Дик Фрэнсис

Офицеры низшего звена должны были зазубрить от корки до корки содержание буклета под названием: «Стандарты и ценности Британской армии». Параграф под номером 27 гласил:

«Лица, которым доверены общественные и не общественные фонды, должны непоколебимо придерживаться соответствующих финансовых предписаний установленного образца. Нечестность или обман в управлении и контроле над этими фондами нельзя отнести к разряду „преступления без жертв“, они демонстрируют отсутствие прямоты и морального мужества, что, в свою очередь, оказывает разрушительное воздействие на эффективность операций путем подрыва доверия к лицу, в них участвующему».

— Давайте забудем об этом на несколько дней, — предложил я. — На сайте налоговой службы сказано, что до конца этого месяца новые штрафы тебе не грозят. Не считая процентов за неуплату, разумеется.

Мать с Дереком остались на кухне обсуждать положение дел, я же отправился на конюшни, на поиски Яна Норланда.

И застал его в фуражной, где хранились корма.

— Вы все еще здесь? — удивленно спросил он.

— Вроде бы да, — ответил я.

Я молча стоял и смотрел, как он отмеривает овес из бункера и раскладывает его по большим металлическим мискам.

— Я с вами говорить не собираюсь, — сказал Ян. — Прошлый раз едва работы не лишился.

— С тех пор произошли положительные сдвиги.

— Какие еще сдвиги?

— В отношениях между мной и матерью, — ответил я. — Теперь мы по одну сторону баррикады.

— Тогда дождусь ее. Пусть сама скажет, что не против.

— Она сейчас на кухне, — заметил я. — Иди и спроси ее сам.

— Ничего. Дождусь, пока придет.

— Нет, — продолжал настаивать я. — Иди и спроси ее прямо сейчас, пожалуйста. Мне очень нужно с тобой поговорить.

Он нехотя поплелся в сторону дома, пару раз обернулся, словно проверяя, не позову ли я его назад, сказать, что просто пошутил. Я от души надеялся, что мама не оторвет ему голову.

Дожидаясь, когда он вернется, я вышел из фуражной и открыл дверь в помещение, где хранилась упряжь. Все аккуратно разложено, сильно пахнет кожей — прямо как в магазинах на Оксфорд-стрит, где продают сумки и кожгалантерею. По левую сторону тянулись вдоль стены металлические стеллажи для седел, штук двадцать, не меньше, и примерно половина была занята седлами с обернутыми вокруг подпругами. В противоположную стену были вбиты крючки, на них висели уздечки, а в дальнем конце между седлами и уздечками виднелись полки, на которых были сложены попоны и прочие принадлежности, в том числе пара шлемов для верховой езды и коробка с инструментами.

Меня больше всего интересовали уздечки.

Пока я рассматривал их, в комнату зашел один из конюхов, снял со стеллажа седло, с крючка — уздечку.

— Для каждой лошади своя уздечка? — спросил его я.

— Да нет, приятель, не обязательно, — ответил он. — У каждого из наших ребят есть своя уздечка, ну и еще несколько запасных. Вот эта вот моя. — Он приподнял руку с зажатой в ней уздечкой. — И седло тоже мое.

— И вы сами их покупаете? — спросил я.

— Ни в коем разе, — усмехнулся он в ответ. — Эту дала мне хозяйка, на то время, пока я здесь вкалываю.

— А эти седла используют на скачках?

— Не-а, — протянул он в ответ. — У жокеев свои седла.

— И свои уздечки?

— Не-а, — снова сказал он. — Но у нас есть особые, только для скачек. И Джек держит их в отдельной кладовой, скачечной. Вместе со всем остальным барахлом.

— Кто такой Джек? — осведомился я.

— Возит лошадок на скачки. — Он на секунду умолк. — А ты кто такой, а?

— Я сын миссис Каури.

— А, да. — Он покосился на мою правую ногу. — Слышал, что вы приехали.

— А где находится эта особая скачечная комната? — спросил его я.

— Да вон там, по ту сторону, — и он указал рукой на дальнюю стену с полками.

— Спасибо, Деклан, — властно заметила мать, входя в помещение. — А теперь иди отсюда.

Деклан покраснел, как свекла, и поспешил выйти, унося с собой седло и уздечку.

— Буду признательна тебе, если ты не станешь допрашивать моих сотрудников, — сухо сказала она.

Я обошел ее и плотно притворил дверь.

— Вот что, мама, — официальным тоном начал я. — Если хочешь, чтоб я уехал прямо сейчас, я уеду. Я также обещаю, что буду навещать тебя в тюрьме Холловей, — добавил я после паузы.

Она приоткрыла рот, собравшись что-то сказать, но я перебил ее:

— Или же позволь мне помочь, и тогда дело до тюрьмы не дойдет.

В глубине души я уже начал подумывать о том, что шансы избавить ее от наказания невелики.

Она стояла прямо передо мной, плотно сжав губы. Потом вдруг показалось, что она расплачется, но в этот момент дверь отворилась, и вошел Ян Норланд.

— Ян, — не оборачиваясь, произнесла мать, — разрешаю тебе говорить с моим сыном о чем угодно. Прошу отвечать на все вопросы, которые он тебе задаст. Показывать все, что он захочет видеть. Оказывать ему любую необходимую помощь.

С этими словами она развернулась и вышла, захлопнув за собой дверь.

— На прошлой неделе я говорил вам, что здесь творится что-то странное, — начал Ян. — Так оно и есть. — Он на секунду умолк. — Я буду отвечать на все ваши вопросы, покажу все, что захотите видеть, но только не просите меня помочь, если это… незаконно.

— Не буду, — обещал я.

— Или против правил скачек.

— И этого тоже не будет, — сказал я. — Обещаю.

И от души понадеялся, что мне удастся сдержать обещание.

На мой взгляд, уздечки для скачек, хранившиеся в кладовой, ничем не отличались от остальных. Однако Ян заверил меня, что они более новые и лучшего качества.

— Все поводья прошиты двойным швом, до самого кольца мундштука, — пояснил он и показал мне. — Чтоб было меньше шансов порваться во время скачек.

И уздечки, и поводья были сделаны из кожи, хотя металла и резины здесь тоже хватало.

— И что же, у каждой лошади своя уздечка? — спросил я.

— Да, но только на определенный день скачек, — ответил Ян. — Всего у нас здесь пятнадцать скаковых уздечек, всем нашим выступающим лошадкам хватает.

В помещении, помимо уздечек, висевших на крючках, было полным-полно другого оборудования и обмундирования, так и бросались в глаза яркие шелковые ветровки жокеев на вешалках. В двух коробках хранились всякие мелочи: запасные кольца, шоры, щитки от солнца, щечные ремни и нахрапники из овечьей шкуры. У дальней стены, на полках, были аккуратно разложены стопками попоны, накидки для взвешивания, подушечки под седло; была здесь даже целая коллекция камзолов из набивной ткани для конюхов, которые выводили лошадей на парадный круг.

— Ну, скажем, в субботу, когда Сайентифик побежит в Ньюбери, — начал я. — Какая именно на нем будет уздечка? Ты это знаешь?

Ян как-то странно взглянул на меня.

— Нет, — ответил он. — Джек сам выберет одну из этих. — И он указал на пятнадцать уздечек, висевших на крючках.

Да, от такого ответа толку мало.

— Но разве не у каждой лошади своя уздечка? — спросил я, пытаясь замаскировать отчаяние в голосе.

— Ну разве что у одной-двух, — ответил он. — У старины Перфидио была своя уздечка, потому как он обладал особым прикусом. Она не позволяла ему жевать язык во время скачек.

— Но ведь пользование одной уздечкой может привести к заражению, — сказал я.

— Нет, мы бы заметили. Мы всегда промываем уздечки после скачек обеззараживающим средством. И не только после скачек, после каждой тренировки тоже.

Я начал понимать, что исполнение плана по порче уздечки или поводьев Сайентифика во время субботних скачек на приз «Дух Игры» осуществить не так-то просто, как мне представлялось. И что Ян или Джек непременно узнают все.

— Ну а нахрапники? — осведомился я. — Почему, к примеру, некоторые лошади бегут в нахрапниках из овечьей шкуры?

— Многие тренеры на всех своих лошадей надевают нахрапники, — ответил Ян. — Это помогает различить, где чья лошадь. Трудно разглядеть цвета, когда лошади надвигаются прямо на тебя, особенно если кругом грязь и лужи.

— И мамины лошади все в нахрапниках?

— Нет, — ответил он. — Это не входит в обязательные правила. Но иногда мы используем их, особенно если лошадь имеет манеру бежать с высоко задранной головой.

— Почему?

— Если лошадь слишком высоко задирает голову, она не видит нижней части препятствий, ну и когда жокей сильно натягивает поводья, лошадь задирает ее еще выше, а не опускает, как должна была бы. Поэтому-то на таких лошадей мы и надеваем нахрапники из толстой овечьей шкуры, и это заставляет их опускать голову и видеть, куда бегут.

— Поразительно, — заметил я. — Неужели это помогает?

— Конечно, еще как, — обиженно заметил Ян. — Мы б не стали этого делать, если б не помогало. Ну, иногда еще надеваем нахрапники крест-накрест, чтоб держали пасти закрытыми, особенно если это тугоуздая лошадь. Когда пасть закрыта, они не так сильно тянут. Есть еще австралийские нахрапники, они проникают глубже в пасть, чтоб лошадь не вываливала язык.