Артиллерист: Назад в СССР (СИ) - Ларин Павел

В общем, на такой ноте прошло все занятие. Из "дебилов" и "придурков" мы вообще хрен вылазили.

По окончанию, я хотел исчезнуть под шумок вместе с остальными, потому что заметил внимательный взгляд замполита, направленный на меня. Но не успел.

— Соколов! — Пресек все мои попытки бегства майор Золотнюк. — Что с песней?

Я постарался ответить уверенно.

— С песней все хорошо, товарищ майор!

— Отлично. Пой. — Велел замполит.

— Когда? Сейчас? — Я немного оторопел.

— Нет, млятский паразит, завтра. А еще лучше через год. У нас через несколько дней принятие Присяги! Не готов? — Его взгляд не сулил мне ничего хорошего.

А я, если честно, вспоминал про эту песню, только когда видел лицо Золотнюка. Как только это лицо из поля видимости исчезало, я моментально забывал.

— Товарищ, майор…

— Ты выиграл три городских конкурса. Стал лауреатом областного смотра самодеятельности и талантов. Что, "товарищ майор"? Хочешь сказать, честь военной части, принявшей вас, новобранцев, как родных сыновей, тебя не волнует?

Я с пылом начал убеждать замполита, что очень волнует. И честь, и совесть и даже моральный дух.

— Не готово, значит… — Нехорошо так протянул замполит.— А номер уже заявлен. Он должен быть. Можешь идти, Соколов.

Я выскочил из учебного класса, испытывая чувство облегчения. Майора я недооценил.

Вечером вместо отбоя меня ждал кабинет замполита и он сам лично.

С радостным лицом Золотнюк сообщил, у меня целая ночь впереди для того, чтоб сочинить и отрепетировать песню, которая должна быть на торжественном праздничном мероприятии посвященном принятию Присяги новобранцами. После этого вышел из кабинета, закрыл дверь на ключ и отправился спать.

Сказать честно, я был зол. Первые полчаса проклинал и Соколова, с его талантами, и замполита, с его навязчивой идеей показать проверяющим, как активно идет работа по его линии. Не только идейное направление развивается, но и солдаты с огромным желанием участвуют во всех сторонах жизни военной части.

А где-то через час, решив перекурить, после написания почти двух куплетов, кстати, выходило даже неплохо, я обнаружил, что в пачке у меня осталось всего две сигареты. Надо отметить, в армии почему-то эта пагубная привычка стала гораздо сильнее. Наверное, специфика места.

Пары сигарет хватило ненадолго, потому что курить я мог, просто открыв через решётку окошко. По всей части –"отбой". Никто не придет, не увидит. А утром запах уже выветрится. Вот так рассудил я.

К полуночи начали пухнуть уши. Докурил до ногтей последний обнаруженный в пепельнице, которую не очистил замполит, бычок, и стал думать.

Мозг судорожно искал выход из ситуации. Выхода было два: дверь и окно. Про дверь нечего и думать. Я не "медвежатник", замок вряд ли смогу взломать. Да и сам факт. Выйти из кабинета, где меня запер замполит, значит, откровенно и по хамски положить болт на его приказ. При всем том, что серьезностью службы проникнуться я никак не мог, это все равно слишком.

Окно замка не имело, и, как способ сбегать за сигаретами, приказ замполита не нарушало, но оно было забрано решеткой. Если б не эта чертова решетка, то от окна до заветной тумбочки, где лежали пусть вонючие, ужасно противные, но такие желанные сигареты, по прямой было каких-то пятьдесят метров. И главное, как назло, как и бывает в таких ситуациях, меня распирало от желания курить столь сильно, что думать о чем-то другом, тем более о песнях и плясках, я не мог вообще.

Подошел к окну, и подёргал решетку. Она крепилась четырьмя болтами прямо в оконный переплёт. Чистая видимость, конечно, однако болты, есть болты, голыми руками не вытащить. Я облазил весь кабинет в поисках чего-нибудь подходящего. Бесполезно.

— Хоть зубами, млять, эти болты откручивай! — сказал я вслух, сам себе, а потом, наверное, на нервах, попробовал открутить болт пальцами. Внезапно тот легко поддался и пошел. Ещё не веря в свою удачу, попробовал остальные.

Судя по всему, не так давно окна красили. Решетки, естественно, снимали. Когда ставили обратно, болты затягивать не рискнули, дабы не портить свежую краску, а потом просто про них забыли.

Через минуту решетка стояла у стены. Путь на волю был открыт! Я забрался на подоконник, готовясь спрыгнуть, но зачем-то оглянулся назад, и замешкался. На столе лежали бумаги. Перед уходом, замполит сказал, что это важная секретная информация и трогать ее нельзя.

В этот момент во мне взыграла совесть. Я подумал, неправильно, оставлять бумаги в таком виде. Не факт, что они реально секретные. Это же замполит Золотнюк. У него в преддверии проверки крыша едет неплохо. Там вообще, может, лежит инструкция по какой-нибудь фигне. Но, видимо, пребывание в армии, уже оказало тлетворное влияние на мой неокрепший в этом плане мозг. Я прям на полном серьёзе запарился, а что если бумаги и правда секретные. Конечно, предположить, что вот сейчас, как только я покину кабинет, из темноты выскочит диверсант и скомуниздит бумажки замполита, было полной паранойей. Однако, нас так задрочили предстоящей проверкой, и не только замполит, кстати, что даже просто от самой возможности просрать бумаги, уже неприятно холодело в гениталиях. Поэтому я вернулся, взял документы в руки, огляделся, прикидывая и выбирая самую подходящую нычку, а затем решительно сунул их под здоровый, тяжелый с виду, шкаф. Облегчив свою совесть, я выбрался в окно.

Бежал быстро. Буквально через минуту был в казарме. "Засады" или подставы никакой не ожидал. Сержант Злыднев до Присяги вряд ли проявит активность. Он не идиот. Вернее, идиот, конечно, но не в отношении службы. Ему сейчас ничего плохого делать нельзя. Соответственно, отираться рядом с тем местом, где я должен благополучно спать, он не будет. К тому же, я не красная девица, которую жених украл. Естественно, замполит забрал меня вполне официально, на законных основаниях, обозначив крайнюю в таком решении нужду. Поэтому, сильно о том, что мое появление в казарме кого-то удивит или насторожит, я не парился. Взял сигареты, сходил в туалет, поболтал с дневальным, вышел на улицу, спрятался за кустами, и только там, наконец с наслаждением закурил. Это было феноменальное ощущение. Настоящий кайф.

Однако, не успел сделать пары затяжек, как вдалеке раздались шаги и приглушенные голоса. Затушив сигарету, я спрятался за угол казармы. Потому что ночью за ее пределами простые солдаты шляться не будут. А значит, светить свое присутствие точно не нужно. Попасться на глаза офицеров сейчас, это совсем не то же самое, что с дневальным рядом постоять.

Судя по всему, действительно шли два офицера, о чем-то оживлённо переговариваясь. Вскоре они приблизились настолько, что стало слышно, о чем идет речь.

— Да успокойтесь вы, товарищ майор! Зачем паниковать раньше времени?

Этот голос принадлежал майору Снегиреву. Он сегодня дежурил по части.

— А я вам говорю, товарищ майор, — надо объявлять тревогу!

От второго голоса у меня по спине скатилась капля холодного пота. Голос имел отчетливые истеричные нотки и принадлежал замполиту. А он, вообще-то, должен был сейчас сладко дрыхнуть.

— Ну что вам даст тревога? Только народ перебаламутим. — Спокойно ответил Снегирев

— Как что?! Надо же прочёсывать окрестности! Далеко уйти он всё равно не мог! — громким шепотом, возбуждённо втолковывал ему замполит.

Надо сказать, что майор Золотнюк и майор Снегирев сильно отличались друг от друга. Последний был на десяток лет постарше, и, судя по всему, относился к той категории советских офицеров, которую можно охарактеризовать ёмким словом «похерист». Его в части даже где-то любили.

Более того, отношения между замполитом и этим майором находились далеко от товарищеских. Соответственно, даже ночью, в личной беседе, они обращались друг к другу подчеркнуто официально. Снегирев, если говорить честно, замполита на дух не выносил. Впрочем, как и все остальные.